Алгоритм

Сухой треск электрической зажигалки жутко раздражает. С третьего раза плита поддалась, и на конфорке ожил голубоватый газовый цветок. Смешно сказать, на работе я программирую промышленную робототехнику, а сейчас не могу нагреть чайник. Сказочное утро. Нужно успокоиться, просто прийти в себя. Чашка крепкого кофе, что-нибудь съестное, и я снова в порядке.

Пока чайник шипел на огне, я успел собрать себе завтрак, если можно назвать этим гордым словом банку консервов и плитку сухого рациона. Не самое здоровое начало дня, но мой бедный организм привык ко всему: дешевый кофе, шикарное меню из мороженых полуфабрикатов, жуткая работа и четыре часа рваного сна в сутки. Интересно, как зовут птицу с такими проблемами в жизни?

Вскипела вода. Мятый пакетик упал в чашку, маленькая ложка фальшиво зазвенела о внутренности. Девять раз вместо обычных трех. Черт, да неужели мне так плохо? Если даже руки… нет, работать над Древом сегодня нельзя. Одна ошибка может отбросить на много дней назад. Здесь нужна предельная концентрация.

На кухне почти вся мебель осталась на своих местах. По всей квартире я старался освободить стены для работы, но сюда пока не добрался. Здесь заканчивается одна из ветвей низкого приоритета – вдоль холодильника по стене тянется сложная сеть блоков, диаграмм и графов, что-то о профориентации. Чудовищная блок-схема начинается у потолка и упирается последним комментарием в плинтус. Хороший маркер и вытертые обои – максимум наглядности. Ни один монитор, ни одна презентация не способна дать такую степень визуализации.

Мое Древо – комбинированный алгоритм, чудовищных размеров древовидная структура, в которую я пытаюсь уложить свою жизнь. Вернее, последовательность действий, событий и случайностей – многообразие личностного выбора и невероятное количество возможных исходов. Моя маленькая квартира схвачена густой паутиной графов и структурных схем. Год назад я начал работу на потолке спальни. Но уже через месяц схема сползла на стены, покрывая все пригодные для письма поверхности.

За стеной что-то упало, послышался детский плач – соседи чутко следят за тем, чтобы я не терял связи с реальностью. Остывший чай, немытая посуда, мутные разводы на стене… стоп! Разводы? Стройная вязь формул и символов ожила. Ровные линии потянулись в стороны, вся ветвь дрогнула, словно отражение в воде. Всё смешается, я не восстановлю порядок! Словно услышав мои мысли, схема на мгновение замерла, затем все записи потянулись к центру. Несколько секунд, и на стене осталась одна жирная чернильная клякса. Блестящая струйка лениво сползла вниз, капля вытянулась и упала в чашку.

Тут меня проняло. Краем сознания я понимал, это очередная галлюцинация. Несколько глубоких вдохов, и все вернулось на места. Но в голове стучало лишь: «Древо! Я не смогу закончить!». Моя главная работа. Мой смысл и последняя надежда. Прав был доктор, когда назначал тяжелые препараты. Длительный курс терапии, чудо-таблетки, выворачивающие сознание – единственный путь, короткая отсрочка.

Пусть так. Нужно время? Оно у меня будет. Минуту спустя я уже выворачивал нутро старого шкафа. Зимние комбинезоны и пыльная обувь, сломанный зонт и пара мятых костюмов – последний оплот хаоса в маленькой квартире. Только бы найти. Пятое октября, холодный день… линялые джинсы, тертый металлик… ага, вот! В заднем кармане нашлась пара мелких жетонов и знакомый клочок бумаги. Можно идти.

Когда я вышел из подъезда, утро только начиналось. Вереница грязно-серых облаков по небу, прохладный ветер с запахом гари – химкомбинат открывает очистные сооружения на ночь. Воздух придет в норму лишь через пару часов.

Солнце еще прячется за крышами высоток, чистый утренний свет теряется в лабиринте стекла и бетона. Спальный сектор понемногу оживает, сонные люди тянутся к транспортным развязкам и станциям подземки. Никому нет дела до худощавого парня, что бредет в сторону проспекта. Мятая ветровка, джинсы, битые сапоги – еще один серый мышь спешит в Полис на работу.

Семь минут, восемьсот шагов, и за спиной остались ворота сектора. В обе стороны от них тянется Периметр – система барьеров, заграждений и постов экологической безопасности. Центр полиса окружен семикилометровой зоной отчуждения. Плановые выбросы, кислотные и щелочные осадки сильно усложняют жизнь у стен промышленного монстра. Населенные кварталы начинаются только за Периметром. Местные экологи следят за воздухом, магнитными полями и радиационным фоном.

Покинутые два десятилетия назад, вдалеке виднеются старые многоэтажки. Пустые районы, пыльные пустыри, разбитый асфальт – после эвакуации заселение санитарной зоны запрещено. Сквозь отчужденное кольцо тянутся лишь несколько грузовых магистралей. Настоящая жизнь начинается глубже. Под землей к промышленному центру тянется целая сеть туннелей метрополитена. Еще немного, и тертая брусчатка выведет меня к одной из станций.

По дороге попадается всё больше прохожих, вдалеке уже слышен искаженный динамиком голос. Наземная часть станции – нагромождение бетонных плит, ступеней и гранитной облицовки. У входа толчея, сюда тянутся люди третьего и пятого секторов. Несколько шагов, и я растворяюсь в толпе. Все спешат вниз, в темный провал подземного зала.

Массивный козырек, бледные полосы ламп, турникеты, чья конструкция не менялась лет сорок – обычная станция, но почему-то здесь спокойно. Балки и колонны, опоры и консоли – сила и надежность. Люблю метро.

Позади осталась будка пропускника. Дальше короткий коридор и спуск. Я уже повернул к эскалатору, когда среди шума услышал:

– Юра, стой! Помоги, я застряла…

Юра? Да, меня так зовут. Наверное, надо обернуться. В толпе за турникетом кто-то машет рукой. В полумраке не разобрать. Тонкая фигурка в тертом плаще, короткие светлые волосы, обрезанные перчатки – Сонька! Проталкиваюсь обратно, передаю магнитную карту, девушка проскальзывает через заграждения.

– Юр, спасибо, я карту забыла!

– Пойдем, чудище… – беру за руку, чтоб не потерять в толпе, и вместе пробираемся к эскалатору. Первый зал сменяется тесным коридором. Очередной поворот, низкая арка, мы останавливаемся лишь на ступенях механической лестницы. Секунда, и уже плывем по высокому тоннелю вглубь земли.

– Теперь можно отпустить, – улыбнулась Соня. Я вдруг понял, что ещё держу её за руку.

– Да… извини, задумался. Всё забываю, зачем тебе перчатки?

– Ты каждый раз спрашиваешь.

– А ты каждый раз отвечаешь…

– Отвечаю что? – вопросительно протянула Соня.

– Что…

– Ну! – Я получил легкий удар в плечо. – Мне нравится!

– Я так и сказал. – Это похоже на игру. Железный ответ, куда мне со своей логикой?

Полотно эскалатора тянется вниз, тусклые лампы плывут мимо. Сеть метро начинается глубоко под землей, спуск занимает минут семь. Люди вокруг листают ридеры и планшеты, поправляют наушники, что-то считают – делают всё, чтобы не смотреть по сторонам. Им кажется, они теряют время, стоя здесь. «Никто не думает, много ли смысла в том, чем они занимаются пятнадцать часов в сутки…» – шепнули рядом.

– Сонь?

– Ау?

– Ты что-то сказала? – Стало не по себе.

– Нет…

Я осмотрелся. Рядом только заспанный охранник в камуфляже, чуть дальше – растрепанный парень с книгой. Никого достаточно близко. Наверное, у меня сделалось странное лицо, Сонька улыбнулась:

– Ты чего?

Мне бы её настроение.

– Да так… слушай, ты же на фармацевта училась?

– Угу, – кивнула девушка. – Бурно, весело, но недолго.

– Скажи, тяжелые нейролептики… их можно принимать самостоятельно?

– Кажется, нет. – Соня наморщила лобик. – Постановка на учет, полное обследование, строгие дозировки и график.

– Значит, будет интересно.

– Юр, ты чего? Это ж не седативные…

– Шучу, – быстро ретировался я.

Сонька немного помолчала, неуверенно улыбнулась:

– Шутки у тебя…

Через минуту мы спустились вниз. Мерный рокот эскалатора сменился отдаленным гулом электрички. Запахло креозотом и паленой сталью. Высокий подземный зал расходится в два широких коридора к разным станциям. Я редко встречаю Соню, сегодня нам по пути.