Потомок демона

Он издал негромкий звук и как только сокол сел на моё плечо, я погладил его шею внешней стороной ладони. Его глаза довольно блестели и в то же время казались обеспокоенными.

— Что-то случилось? — спросил я, убрав руку и продолжая идти по тропинке к дому.

Птица вновь издала кричащий звук, и я понял, что мне угрожает опасность. Но какая? Датчик показывает, что демонов рядом нет, и я, к тому же, успел дойти до дома.

Стоило мне приблизиться к входной двери, как сокол вцепился в моё плечо с такой силой, что я с трудом сдержал крик.

— Крок, что ты вытворяешь?

Сокол переместился на мою руку и, раскрыв крылья, дал понять, что в доме опасность.

Я насторожился. Все моё тело напряглось. Тут я понял, что Крок хотел сказать своим поведением. Я против своей собственной воли вошёл в дом, ожидая ужаснейших воспитательных мер от Валентина. Но войдя тихо в холл, я увидел отца, склонившегося над Джослин. На удивление отец держал её за руку и разговаривал.

Он говорил о прошлом. О браке. Как любил Джослин, а она предала его. Как не любил никого после… Наверное, то была правда, как и остальное. Он выговаривался, хотя и понимал, скорее всего, что не должен. Не обманывай себя, он не каялся в том, как создал из тех бедняг отречённых или как планировал расправиться с Конклавом. Он говорил обо мне.

Валентин сожалел об эксперименте надо мной, ведь из-за меня мама чуть не покончила с собой… хотя в то же время Валентин не догадывался, в какое отчаяние она впала, раскрыв тайные опыты.

Отец много экспериментировал над собой, долгие годы. Он теперь ближе всякого человека или даже нефилима к уровню мага.

До Валентина с новорождёнными детьми никто опытов не проводил. Особенно таких.

Валентин хотел создать сверх воина, сильнее и быстрее любого нефилима. Валентин признался, что я как раз таким и получился, однако при этом вышел жестоким и пустым.

Отцу я был предан, но истинной любви не испытывал. Валентин, в погоне за улучшенными боевыми качествами, забыл о человечности.

Также Валентин рассказывал, что когда Селин Эрондейл умерла, она была на восьмом месяце. Отец пичкал её порошками из крови Итуриэля в надежде, что у Стивена родится сын, столь же сильный, как и я, только наделённый человеческими качествами. С потерей плода опытов Валентин смириться не мог, поэтому подрядил Ходжа, и вместе, пока труп Селин не остыл, они вырезали дитя из утробы…

Ходж отнёс младенца к себе в дом, неподалёку от озера Лин. Отец сопровождал их, поэтому и не возвратился в ту ночь. До самого Восстания присматривал Ходж за ребёнком, а после Валентин, выдав себя за Майкла Вэйланда, забрал мальчика в поместье Вэйландов и растил как сына Майкла.

Вэйланды, отец и сын. Валентин умертвил их и сжёг, хотел сбить Конклав со следа.

Отец рассказывал и то, что растил мальчиков в разных домах: Джейса — у Вэйландов, меня — в озёрном доме. Умудрялся совмещать воспитание двух сыновей, оставляя порой обоих на долгое время. Джейс вряд ли помнил меня, зато я его да.

Пока Селин носила Джейса в утробе, Валентин пичкал её ангельским порошком. Тем же, которым снабжал и Джослин во время второй беременности. Джейс не проклят. Скорее наоборот. Все нефилимы имеют частицу ангельской крови, но Клэри с Джейсом её досталось чуточку больше.

Я закрыл входную дверь уже громче, чтобы отец знал, что я вернулся домой. Валентин повернул голову в мою сторону, немного улыбнулся и, отстранившись от Джослин, произнёс:

— Наконец-то ты пришёл. Почему так долго?

— Королева задержала меня.

— О чём же вы так долго с ней беседовали? — поинтересовался он, запрокинув голову, чтобы видеть моё лицо.

— О всяком, — уклончиво ответил я.

Отец не стал подробнее расспрашивать, но по его взгляду читалось недоверие и небольшая подозрительность.

— Так же она говорила, что мы с фэйрами в союзе, но чётко дала понять, что помощь нам она окажет только при крайней необходимости, — добавил я, чтобы Валентин не подумал, что я от него что-то скрываю.

Отца это вполне устроило, но на лице все же играли нотки недовольства. Но и из-за чего?

— Джонатан, — начал отец, явно подбирая нужные слова. — Помнишь, что я тебе говорил? Любовь — это уничтожение, и если тебя полюбят — значит, уничтожат.

Эти слова я помнил всегда, но никогда не считал верными.

— Но ты ослушался меня, — последние слова Валентин произнёс жёстко и недовольно, — ты пропустил все мои слова и уроки, которые я давал тебе всю жизнь мимо ушей.

— Отец… — начал я, но он сурово выкрикнул:

— Молчать!

В такие моменты, как сейчас, возражать Валентину было бессмысленно. С детства я помнил урок: слова отца — закон, и нарушение его карается казнью.

И вот сейчас, стоя перед отцом и смотря, как он гневно испепелял меня взглядом, моё тело моментально напряглось, вспоминая дни, когда отец избивал меня ремнём или кнутом. Он называл это воспитательной работой. Валентин считал, чем больше физических уроков, тем сильнее и выносливей я становился.

В какой-то степени отец был прав, но с другой стороны — его методы ужасные. Мне было известно, что Валентина также воспитывал и его отец, и по роду Моргенштернов этот обычай передавался веками. Нормальные люди посчитают нашу семейку дикой и сумасшедшей, но нефилимы, знающие наш род, как самых могущественных, знают, что мы являемся самыми сильными из всех сумеречных охотников.

— Мало того, что ты с ней встречался, причём не один раз, — продолжил отец, вытягивая из тумбочки кнут. — Ты ещё и рассказал ей обо всем. Ты привёл её к нам в дом, нарушил главное правило.

Отец замахнулся кнутом и, ударив прям возле меня, продолжал:

— Эта девчонка принадлежит к самому жалкому виду сумеречных охотников. Сноувайты — предатели и изменники, которые покинули мой круг, — сквозь зубы процедил он. — Она такая же подлая, как и её семья. Они жалкий вид, а ты относишься к великому роду — Моргенштернов.

Мне хотелось выкрикнуть: «У неё есть!», но удержался от этого и, стиснув руки и зубы крепко, принял следующий удар. На этот раз длинный плетёный ремень попал на моё лицо. Было ужасно больно, но я терпел и пытался не закричать. Мне это удавалось, но в душе я хотел убить Валентина, отомстить за все издевательства.

К моему собственному удивлению, я стоял как вкопанный, принимая кучу ударов. По моему лицу текла кровь, спина сильно болела, а ноги уже были как ватные, но я не обращал внимания. Стоял и терпел, зная, что если пошевелюсь или увернусь от удара — будет только хуже.

— Если ещё раз я увижу её рядом с тобой, — продолжал Валентин, подойдя ко мне впритык, — я её убью!

Замахнувшись в последний раз кнут, прошёлся по всему моему телу, оставив невероятно огромный шрам.

— Не забудь, что тебе завтра отправляться в Париж, — мягко произнёс Валентин, уходя к себе в комнату.

Он не угрожал мне больше и не говорил: «Только попробуй не выполнить поручение», касающееся Себастьяна Верлака — просто знал, что против воли отца я не осмелюсь пойти.

Я остался один в комнате и, смотря на Джослин, понимал, почему она сбежала и более того, я это одобрял и считал правильным решением. Если бы мама не сбежала, то Клэри бы ждала та же участь, что и меня.

Нет, этого допустить я не мог, и единственный шанс сохранить Клэри жизнь — это убить Валентина. Только тогда фэйри будут защищать мою сестру.

***

Когда я уснул и как я добрался до своей комнаты, я не помнил, но когда будильник прозвенел в 6:00, моё тело моментально ощутило и вспомнило вчерашнюю ночь.

Плетёный кнут, гнев отца, мощные удары — все это мелькало у меня пред глазами, заставляя вновь ощущать боль.

С трудом поднявшись с кровати, я снял майку и, подойдя к зеркалу, ужаснулся от увиденного.

Левая щека в крови, торс в порезах, руки в ранах и шрамах, а майка, валявшаяся на полу, разодрана. Я хотел наклониться, чтобы поднять эту жалкую тряпку, которую можно было только выкинуть, но передумал, поскольку каждое движение придавало все больше боли.