Страница 30 из 34
— Шестьдесят пять копеек.
Костя полез в карман… Но где же деньги? Его бросило в жар… Бумажного рубля, полученного от Бардина на телеграмму, не было. Не веря себе, он вывернул оба брючных кармана. Носовой платок, перочинный нож на шнурке, прикрепленном к ремешку, а денег нет. Вероятно, рубль прилип к намокшему бутерброду и он его выбросил вместе со свертком. Сердце на миг остановилось…
— Давай, давай деньги! — торопил телеграфист.
— Дяденька, дяденька… у меня… я… потерял деньги… Сегодня днем я все заплачу! Дяденька, возьмите от меня в залог эту вещь! — Костя протянул ему свой отличный, отделанный никелем и перламутром перочинный ножик.
— В залог, в залог! — гремел телеграфист, даже не желая посмотреть на нож. — Я тебе сейчас так заложу, забудешь, как зовут! — И он захлопнул окошко.
Костя постоял еще некоторое время, сознавая всю непоправимость случившегося, и, выйдя на перрон, не смог сдержать слезы. Плакал, ничуть не стесняясь своих шестнадцати лет.
Ожидавшие прихода поезда пассажиры даже не смотрели в его сторону, а если кто и поглядывал, то с опаской, как бы он не подхватил близлежащий узел и не бросился наутек. В этом не было ничего удивительного. Мокрый и грязный, Костя был похож на беспризорника. Сотни их скитались по Тамбовщине, попрошайничали и воровали на станциях и базарах.
Косте было обидно сознавать, что из-за его небрежности может быть провалена тщательно подготовленная операция, о которой через день сообщат в Москву Дзержинскому. Он снова вспомнил памятку и строку в ней: «Хранить как зеницу ока данные тебе поручения…».
«А я? Как отнесся к важному заданию? Как оправдаюсь перед Кириллом Митрофановичем и перед тамбовскими чекистами?» — всхлипывая, думал Костя.
Как исправить свой промах? Все еще продолжая всхлипывать, он стал гадать, где и как достать денег. Всего-то шестьдесят пять копеек. Заработать, но каким образом? Или днем отправиться в ближайшее село на базар и продать подаренный ему Кириллом Митрофановичем перочинный нож с тремя лезвиями, штопором, шилом и еще какими-то хитрыми загогулинами неизвестного назначения? Нож стоил рубля три и продать его было бы легко за рубль. Но Костин вид немедленно вызвал бы подозрение, что нож краденый. Назвать себя он не имел права. Пока в милиции будут вести проверку, уйдет время, а без него у Бардина нарушится связь с Тамбовом, что же делать? А время шло. Часы на перроне показывали уже пять часов. Грохот прибывающего поезда прервал Костины горестные размышления. Пассажиры, подхватив свой багаж, толкаясь, бросились к голове и хвосту состава, к вагонам-теплушкам. На какое-то непродолжительное время перед зданием вокзала, где остановились плацкартные вагоны, стало пусто и тихо.
Из мягкого вагона спустился по ступенькам высокий военный в тапочках на босу ногу, в гимнастерке без ремня, с небольшим чайничком в руке. Грудь его украшали два ордена Красного Знамени, а на петлицах гимнастерки поблескивало по одному ромбу[29]. Оглядев перрон, он направился прямо к Косте.
— Чего плачешь, хлопец? Обидел кто? — участливо спросил он с сильным украинским акцентом.
Костя молчал, а слезы текли и текли, оставляя полосы на его грязных щеках. От ласкового обращения он стал всхлипывать еще громче и низко опустил голову.
— Есть хочешь? Возьми! — военный достал несколько медных монет. — Бери, бери, не стесняйся!
Тут у Кости внезапно мелькнула мысль: «А что, если попросить у комбрига денег на телеграмму? А еще лучше, чтоб он сам ее отправил». Поколебавшись, Костя решил: «Была не была — рискну! Расскажу про багаж и попрошу шестьдесят пять копеек».
«На всякий случай» у Кости был подготовлен вполне правдоподобный рассказ о тете, которой отправили багаж. Если комбриг не поверит, что ж, придется рассказать ему правду. Такой товарищ, конечно, не станет болтать, а если об этом здесь никто не узнает, то признание не сорвет операцию.
Пока Костя молча обдумывал свое решение, военный, протягивая ему деньги, настойчиво повторял:
— Бери гроши и скажи, где тут кипяток?
— Товарищ комбриг, мне нужно срочно отправить телеграмму, а деньги… я потерял. Если не верите, отправьте сами, я скажу, куда и что написать, времени хватит, поезд стоит здесь долго, пятнадцать минут, времени хватит, — стал торопливо излагать свою просьбу Костя, но комбриг прервал его:
— Та не тарахти! Ничего не пойму! Зачастил, як той пулемет! Куда телеграмму?
— В Тамбов, срочную, за нее нужно уплатить шестьдесят пять копеек, — опять заторопился Костя.
— О чем депеша, кому?
Костя рассказал ему о больной тетке, которой вчера отправили вещи, но забыли дать телеграмму, и что он всю ночь шел лесом из деревни и вот… потерял деньги…
— Опять затарахтел, раз-зя-ва! — остановил его комбриг. — А ты не брешешь, не шуткуешь?
— Честное комсомольское слово, правда, товарищ… — и слезы снова потекли из Костиных глаз.
— Ну, ну! Верю! Пошли на телеграф!
На телеграфе Костя протянул комбригу измятую бумажку с текстом: «Тамбов Лебедянская 8 Соколовой выслали вчера все вещи квитанция два ноль семьдесят восемь точка Павел». Этот шифр читался так: «Оба бандита вчера появились в Нижнем Шибряе. Бардин».
Все села Тамбовщины шифровались номерами. Шибряй значился под номером семьдесят восемь.
Комбриг постучал в окошко телеграфа, попросил бланк и написал телеграмму. Неприветливый к Косте телеграфист, даже не желавший выслушивать его клятвы о потере денег, улыбаясь, принял телеграмму от комбрига и заверил, что «сейчас же отобьет ее в Тамбов и что через час ее получит супруга командира».
— Ну, хлопец, — протягивая квитанцию, сказал комбриг, — если ты не сбрехал, то все в аккурате. А теперь покажи, где тут кипяток: моя хозяйка заждалась чаю.
Не веря в свою удачу, Костя сказал комбригу, что он его просто спас.
— Ну, ну! — улыбнулся комбриг. — Какое ж это спасение? Товарищеская выручка, а ты — «спас»!
Пока он набирал кипяток, Костя все думал, чем бы его отблагодарить. Не найдя нужных слов, он достал свой ножик и протянул его комбригу.
— Это еще что? — удивленно спросил комбриг.
— Это… это вам за выручку! Я буду очень обижен, если вы его не возьмете.
Комбриг взял ножик, осмотрел его и, покачав головой, вернул.
— Хорошая вещь! Дорогой ножик! Спасибо тебе, только я его не возьму. Ты сказал, что я тебя обижу, если не возьму подарок, а сам хочешь обидеть меня. Я коммунист, ты, наверно, комсомолец, я тебя выручил — другим разом ты выручишь меня. Мы с тобой люди советские, и не дело нам за товарищескую помощь подарки принимать. Понял? — И, протянув Косте руку, спросил: —А звать тебя как?
— Константин Горлов.
— Вот мы и обзнакомились, — сказал комбриг, — а я буду Иван Григорьевич Грушко. — Они снова протянули друг другу руки, вдруг комбриг, хитро прищурясь, спросил:
— А почему Константин подписался — Павел?
К такому вопросу Костя не был подготовлен и смешался. «А вдруг он пойдет на телеграф и заберет телеграмму обратно?» Комбриг, покачав головой, сказал:
— Ну и брехун ты, Костя!
Не в состоянии посмотреть ему в глаза и, чувствуя, что заливается краской, Костя все же спросил:
— Что я вам, Иван Григорьевич, наврал?
— Что ты наврал? Та все! И про тетю, и про вещи, — он вздохнул, — Но я, Костя, не в обиде. Вижу, дело серьезное, — понизив голос, он спросил — В Тамбове не нужно зайти до твоей тети, может, передать что нужно? Ты не стесняйся, скажи! Я зайду!
Это Костю совсем не устраивало, и он поблагодарил комбрига, заверив, что телеграммы достаточно.
Пока они разговаривали, два раза прозвучал колокол. Они подбежали к вагону, когда поезд уже тронулся. Комбриг вскочил на подножку. Костя сдернул кепку и долго махал ею вслед своему спасителю.
Было уже около семи утра. Пока чекисты в Тамбове получат телеграмму и передадут распоряжение ближайшему истребительному отряду, а отряд прибудет сюда, пройдет часа четыре, а то и пять.
29
Один ромб в петлице обозначал воинское звание — комбриг, что соответствует генерал-майору.