Страница 29 из 34
Костя осторожно развернул тряпку. В ней лежал его браунинг.
— Куда спрячешь? — спросил Бардин.
Костя несколько раз вложил за пояс и вытащил пистолет.
Бардин назвал пароль, с которым обратятся истребители, и Костин отзыв. Напоследок строго наказал:
— Если что случится и тебя заберут милиционеры, не говори, что ты сотрудник гэпэу. Требуй свидания с начальником, а уж ему, с глазу на глаз, можно открыться, но не рассказывать, что ты делаешь в этом районе. Помни об одном, что от того, как ты выполнишь сегодняшнее задание, зависит вся операция.
Когда Костя уже стоял на пороге, Бардин дал ему последние указания: уходить из деревни через огороды, если кого встретит, сразу же вернуться и пойти вторично, когда станет совсем темно, а насчет оружия спросил:
— Помнишь памятку?
«Памятку чекисту» Костя знал наизусть, особенно параграф: «Оружие вынимается только в случае, если угрожает опасность».
Самой важной он считал конец памятки: «Храни как зеницу ока данные тебе поручения». А от себя добавлял: «Даже тогда, когда тебе угрожает смерть!».
Никого не встретив, огородами, цепляясь ногами за огуречные плети и картофельную ботву, Костя выбрался в поле и едва различимой тропкой зашагал к мостику через Шибряйку.
Было очень темно. Где-то далеко перекатывался гром, изредка на горизонте вспыхивали отблески молний. Сразу за мостиком начинался лес. По его опушке вилась дорога, то уходя в глубь леса, то снова возвращаясь на опушку. По этой дороге можно было, минуя село Уварово, выйти к железной дороге севернее станции Обловки. Дорога была Косте малознакома. Ходил он по ней раза два и, конечно, не мог запомнить все ее повороты, да и сама дорога скорее угадывалась, чем виднелась. Шел он довольно долго, по его расчетам, пора было уже сворачивать к железной дороге. Чуть шумели деревья, кричала какая-то ночная птица. Перекаты грома стали чаще и ближе. «Нагонит гроза», — подумал Костя и в это время услыхал далекий свисток паровоза. Но почему справа, когда железная дорога должна была находиться слева? Не задумываясь, он сошел с дороги и стал пробираться негустым лесом направо. Вдруг неподалеку раздался шорох, треск сухих веток и болезненный крик какого-то животного. Похолодев от ужаса, Костя прижался спиной к дереву и вытащил браунинг. Крик повторился еще один раз и, переходя в стон, затих. Костя стоял, сжимая пистолет, но если бы пришлось стрелять, то только в упор, за два шага от себя он ничего не видел. Успокоившись, он подумал, что ночным разбойником, очевидно, была лиса, подхватившая спавшего зайца. О волках, водившихся в здешних лесах, он не думал. Из прочитанных книг знал, что волки охотятся стаями и на открытой местности, а кто-то в деревне рассказывал: «Волки летом на людей не нападают». Он стал прислушиваться, но, кроме однотонного шелеста листьев, ничего не слышалось. Попробовал определить по более мшистой стороне стволов, где север. Но деревья попадались с чистыми стволами или одинаково со всех сторон мохнатые. Конечно, при свете это выглядело бы совсем по-другому. Костя ругал себя за то, что не взял у Бардина зажигалку или спички. И тут к нему пришла догадка — звук свистка, донесшийся до него, вероятно, был эхом.
«Не могла же дорога очутиться справа от меня, — подумал Костя. — Я же ее нигде не пересекал. Заблудился! Куда теперь идти?»
Внезапно поднялся сильный ветер, зашумели деревья, близко сверкнула молния и раздался громовой удар. В лесу стало еще темнее. Со следующим ударом хлынул дождь. Прошло несколько минут, и костюм на Косте намок. Не помогли и кроны деревьев. Зато при частых вспышках молний он легко определил по стволам, где север.
Гроза не утихала, от сильного ветра ломались и падали, грозя проломить голову, огромные ветви. Костя знал, что стоять под деревом во время грозы опасно, и все-таки прижался к стволу ветвистого дерева. От дождя оно не укрывало, а от падающих ветвей могло уберечь.
Гроза постепенно уходила в сторону. Раскаты грома становились глуше. Дождь еще шел, но все слабее и слабее. В мокрой одежде стало холодно. Нужно было двигаться, и он пошел, стараясь не уклоняться от намеченного направления. Наконец дождь прекратился, стало тихо. Не слышно было даже шепота листьев.
Несколько раз в просветы туч проглядывала и снова открывалась луна. И вдруг Костя услыхал далекий волчий вой. Не успел он оборваться на высоком тоскливом звуке, как где-то позади завыл другой, а когда замолк этот «певец», сразу завыли еще два. Вой несся со всех сторон. Косте даже показалось, что он видит светящиеся волчьи глаза. Оставался выход: «Быстро на дерево!». Он бросился к ближайшему дереву, протянул руки к толстой ветви и… полетел в какую-то пахнущую гнилью воду, коснулся ногами дна и выпрямился. Вода доходила ему до груди. Выглянувшая на миг луна осветила всю «ванну». Это была яма, раза в два шире Костиных плеч. Вылез он из нее легко и тотчас забрался на дерево. Уселся на развилке между двух толстых сучьев, прислонился к стволу и вдруг обнаружил, что нет браунинга. Он отчетливо помнил, что до «купания» заложил его за пояс. Значит, лежит он где-то около дерева или на дне ямы. Сейчас луна светила уже все время и была хорошо видна земля под деревом. Браунинга не было. На поверхности воды плавала Костина кепка да изредка вздувались и лопались пузыри. Волчий концерт не стихал. Костя снял ботинки, спустился с дерева и осторожно погрузился в воду. Нащупав ногами браунинг, быстро окунулся с головой, схватил пистолет, кепку и через несколько секунд, дрожа от холода, весь облепленный какой-то слизью, уже сидел на развилке. Ствол браунинга был забит грязью, да и его механизм был, наверное, не в лучшем состоянии. Кое-как палочкой он очистил и продул ствол, но протереть его было нечем. Ни на нем, ни вокруг него не было ничего сухого.
Костя просидел на дереве довольно долго и крепко замерз. Постепенно волчий вой стал удаляться, а когда он совсем затих, Костя спустился на землю и быстро зашагал на север, ориентируясь по деревьям. Он вышел на какую-то тропку, пошел еще быстрее, согрелся, и ему захотелось есть. Сверток в кармане превратился в липкий, дурно пахнущий комок, и Костя выбросил его, не разворачивая.
Густой лес постепенно перешел в мелколесье, послышался далекий перестук поездных колес и пение петухов. Костя побежал на эти звуки. Петушиные крики раздавались все ближе, и вскоре тропа вывела его на широкую просеку. Он бежал в густом, стелющемся по земле тумане, не видя дороги. Падал, подымался, а впереди заливались петухи. Косте казалось, что никогда он не слыхал более приятного пения. Их голоса вывели его к полотну железной дороги.
В белесом рассвете, примерно в полуверсте, смутно вырисовываясь на фоне неба, виднелась водонапорная башня железнодорожной станции.
Собрав последние остатки сил, Костя перебрался через насыпь, и, спотыкаясь о шпалы, побежал к станции.
Станционный зал ожидания, еле-еле освещаемый керосиновой лампой, был полон пассажиров, спавших на скамьях и на полу. Стараясь не наступить на лежавших и спотыкаясь о многочисленные узлы, Костя добрался к закрытому окошку с надписью над ним: «Телеграф». Пришлось долго стучать, пока дверка открылась. Показалось заспанное усатое лицо телеграфиста, и он, зевая, спросил: «Что нужно?».
— Отправить телеграмму. Срочную!
— Срочную, срочную! Несет вас, чертей, как на пожар! — ворчал телеграфист. — Не мог подождать? Давай телеграмму!
Костя протянул ему бумагу с написанным текстом. Она вымокла, чернильные строки размазались и потекли. Телеграфист повертел ее в руках:
— Черт ее разберет, что в ней намаракано! Перепиши! — Он вернул Косте бумажку и закрыл дверку.
Костя снова стал стучать. Разбуженные его стуком, начали ворчать пассажиры. Наконец окошко открылось, и телеграфист, ругаясь, закричал:
— Давай телеграмму!
— Дяденька, — взмолился Костя чуть не плача. — У меня нет бумаги. Я пришел издалека. Всю ночь шел…
Продолжая ругаться, телеграфист протянул листок бумаги и дал Косте чернильницу с привязанной к ней на веревочке ручкой. Ржавым пером кое-как печатными буквами он переписал текст. Телеграфист взял телеграмму, посчитал слова: