Страница 3 из 4
Сесилия рассмеялась. Она ожидала, что Катарина тоже позабавится. Но та не могла. Она не сумела даже изобразить на лице улыбку.
- Разве так можно, Сисси, - упрекнула она ее тоном, который прозвучал до нелепости сурово.
Смех Сесилии и запах жареного лука, это было уже слишком. Их сочетание вызывало в желудке странную дурноту. Катарина искренне любила Сесилию. Но приходилось признать, что все Гамильтоны, за исключением Бада, были такими: приправляй луком обед для гостей и смейся в плохую минуту. Катарине вдруг захотелось встать и ударить кулаками в старые желтые стены этого дома, хило противившиеся натиску весны. Захотелось лупить по ним изо всех сил изнутри, как апрель бьется в дом снаружи, до тех пор, пока они не расщепятся и не рухнут, и они с Сесилией не окажутся под открытым небом, среди листвы, дышащей дождем. И когда не останется больше порога, который Бад робеет переступить, он непременно вернется. "Ах, это ты", скажет застенчиво проглянувшая на его губах улыбка. И тогда холодное озеро его одиночества измельчает. Она вновь приблизится к нему через брод и уведет за собой на берег.
"Господи, пусть бы он пришел поскорей!", - подумала Катарина.
Ведь Бад знает - она сможет сделать так, что ему будет легко. Так легко, как это только возможно! Катарина знала как сделать чтобы Баду было легко. Это получалось у нее уже много раз. Она научилась быть благоразумной и сдерживать себя в первые минуты. Она не бросится к нему, не попытается поцеловать на глазах у всех. Она даже не вытянет руки ему навстречу, если только он сам не сделает этого первым. Нет, она лучше поднимет их к шляпке и коснется пальцами ярко-красных вишенок, чтобы своим цветом они подсказали ему, ради чего она здесь. Но больше - ни намека, ничего такого, что могло бы его отпугнуть! Она будет для виду старательно счищать с мысков брызги грязи, едва он войдет в дом, отчаянно пересиливая себя шаг за шагом. В этот момент она глянет в его сторону - только на миг - и очень звонко, очень радостно скажет "привет, Бад!" А потом продолжит болтать с остальными, как будто виделась с ним не год назад, а только вчера, и как будто не было всех этих лет, что отделяли сегодняшнее утро от той поры, когда две девочки и мальчик устраивали пикники среди фруктовых деревьев за старым желтым домом; поры, когда мальчик читал девочкам стихи или просто валялся на спине, тихо болтая о чем-то с самим собой или с ней или с деревьями, чей шелест, рожденный даже легчайшим ветерком, все равно звучал слишком резко на фоне мечтательного и сонного течения его речи; поры, когда после обеда и отдыха, мальчик вез девочек к реке, где они переодевались за разными кустами чтобы наплаваться вволю и обсыхать, растянувшись на большом и гладком как камень бревне...
Как будто не было всех этих лет? Да ведь их и в самом деле не было! Просто книга до поры закрылась, но страницу они хорошо помнят...
- Я сделаю так, что ему будет очень легко, - пообещала она себе. - Ему не будет страшно!
И вот, весь дом наполнился едва уловимыми звуками, любой из которых мог выдать незаметно вернувшегося Бада. Неожиданный, мягкий стук - кто-то затворил дверь. Шаги в комнатах наверху. Сейчас медленные, а вот сейчас торопливые. Шаги на лестнице. Но нет, слишком тяжелые и громкие для Бада. При своем высоком росте он ступал поразительно бесшумно. Катарина мысленно увидела Бада - как он проходит по многочисленным комнатам и разным местам, где они пересекались в прошлом, двигаясь, как двигался всегда, подобно высокой, неясной тени, чуть выставив одну руку, точно слепой, что осязает пустое пространство пред ним, недоверчиво ощупывая даже воздух, ожидая коснуться какой-нибудь незримой преграды, или приподняв руку в защитном жесте, как человек, чей путь лежит через опасную тьму, и который смотрит в непроглядный мрак широко раскрытыми, но готовыми в любой миг моргнуть от яркого света глазами.
-Он идет, - внезапно прошептала Катарина.
Стальная пружина у нее в груди взвелась до предела и задрожала, когда сквозь порывы ветра с дождем Катарина различила, как возле дома тихо хлопнула дверь автомобиля. Звук повторился. Бад всегда хлопал дверью дважды, чтобы ее закрыть...
Катарина вскочила с места. Миг назад она была готова сделаться веселой и беззаботной. Изобразить что она спокойна, потому что это было сейчас необходимо. Но вся ее решимость вдруг улетучилась, исчезла бесследно, и теперь, казалось, настал ее черед изведать то, что изведал Бад: как землю под собой утратишь, когда приблизятся шаги и грохнет дверь, открывшись настежь.
- Вот он идет, - прошептала она, обращаясь не то к Сесилии, не то к себе.
- Что ты сказала? - резко переспросила та. Она как раз возвращалась с кухни, где начала подгорать кассероль.
- Ничего, - выдавила Катарина, - мне послышалось, что...
Она осеклась, чувствуя, что еще не готова загнать себя в угол.
- Господи, ливень-то как опять зарядил, - заметила Сесилия. - Может, присядешь?
- Соберись!- приказала себе Катарина. - Вот он пришел!
Она отчаянно пыталась найти в душе хотя бы малейшую опору. Но все внутри было опустошено стремительно бегущими водами страха. Катарина поняла, что больше ждать не в силах. На этот раз пружина сжалась до предела. Катарина была уже неспособна выдержать этот невыносимо трудный миг, когда в ее присутствии Бад как будто рождался вновь. Даже зная, что страшная секунда пройдет, и она сможет прижать бесценную новую жизнь к груди, выстрадавшей эту муку, и им обоим будет легко дышать. Но у нее не осталось на это сил. Какой бы стойкостью не обладала ее душа, сейчас она ее утратила.
Катарина с трудом высвободилась из цепкой хватки продавленного стула.
- Схожу на минуту наверх, - проговорила она, задыхаясь.
Но Сесилия не услышала за шумом ливня донесшихся снаружи звуков. Она лениво поднялась с мягкой тахты. Затем выключила светильник в молочно-белом, окаймленном бахромой абажуре, и гостиная вновь утонула в зеленых потемках не умолкающего за окнами дождя.
- Пойдем наверх! - попросила Катарина.
Она уже отступила в холл и начала подниматься по крутым ступенькам, уходившим в черную высь.
- Пойдем, Сесилия! Пожалуйста, пойдем! - опять взмолилась она, с ужасом оглянувшись.
В овальном стекле входной двери, по которому сбегали струи дождя, уже нарисовалась высокая тень Бада. Катарина замерла, пригвожденная к полутемной лестнице точно насаженная на булавку бабочка. Она не могла ни подняться, ни спуститься по ступенькам, ее колени подгибались.
- Пойдем! - слабо пролепетала она.
Но тень Бада слегка склонилась к замочной скважине, и та подала пискливый голосок, как мышь, что заглянула ночью в комнату.
- Пойдем, - в последний раз отчаянно позвала она Сесилию.
Но ей удалось издать лишь слабый шепот, и Сесилия, которая следом за ней лениво вплыла в холл, теперь тоже заметила тень Бада на мокром дверном стекле и застыла на месте, уперев руки в бедра и приготовившись отчитать братца.
- А вот и он пожаловал! - громко объявила она, - ну знаешь, Бад...
Дверь распахнулась настежь и ударилась о вешалку для шляп.
За ней стоял Бад - весь вымокший, с непокрытой взъерошенной головой, сутуло согнувший плечи, он с порога интуитивно обратил лицо к темной лестнице.
Катарина видела сейчас только его глаза: они пронзительно блестели и были прикованы к ее взгляду пока не получат от нее какого-то знака: это были глаза опоссума, что горят в ночи под деревом в лучах фонарей, пока люди и гончие псы смыкают вокруг смертоносное кольцо.
Бад чуть выставил руку. Затем издал гортанный звук. Казалось, он уже готов сделать шаг навстречу...
Но Катарина застыла в полном оцепенении на средних ступеньках лестницы. Веселые слова, которыми она собиралась его приветствовать застряли в горле, пальцы отказывались вспорхнуть к красным вишенкам, что дрожали на полях ее шляпки. Она стояла не шевелясь и держала подбородок прямо с чопорностью важной дамы в летах, что взирает сверху вниз на бесцеремонного посетителя. В эти мгновения ее рассудок был способен воспринимать лишь твердую округлость перил под рукой и явственный блеск его взгляда.