Страница 56 из 107
По моим ощущениям, встреча с Атриусом длилась примерно до середины дня. Но уже где то на третьем часу нашего общения тет а тет, я обратил внимание на то, как тяжело оно ему даётся. Для меня столь долгий разговор, также не просто складывался, ну хотя бы, как минимум, первые шестьдесят минут, но мои мучения были морального плана, а собеседника ломало от физического недуга и возможно даже не от одного, что не шло ни в какое сравнение с моими муками совести. У меня даже хватило наглости, по окончании краткого изложения своей, придуманной истории, предложить названному дяде отложить дальнейшую беседу на вечер, но старик лишь изобразил на обезображенном лице, что то вроде волчьего оскала и тяжело вздохнув, уверенно сказал:
- Мне уже поздно, чего то откладывать на потом. Могу не успеть сделать всё, что задумал.
Что тут скажешь? Ему виднее, он находится в таком возрасте, когда жизненный опыт позволяет безошибочно делать правильные выводы почти в любых ситуациях. Доверительные отношения у нас сложились с первых же минут разговора без свидетелей. Сидевший напротив мужчина по родственному спрашивал об интересующих его вещах, не пытаясь подловить меня на каких нибудь не стыковках или отыскать двойное дно в моих ответах. Всем своим поведение он давал мне понять, что всё уже решил, поверив на слово Линту и не собирается вновь делать из меня, чужого человека. Почувствовав такое отношение к себе, расслабился и перевёл нашу беседу, в начале больше напоминавшую изложение анкетных данных, в более мягкое русло, а чуть позже и вовсе добавил в придуманную, и уже отработанную на Линте, версию моего появления на свет, несколько душещипательных моментов, полагая, что в таком разговоре они лишними не будут. Понимаю, что поступаю крайне цинично, но всё же рискнул и своё дальнейшее "хождение по мукам" сделать более слезливым, интуитивно чувствуя, что при общении двух людей, испытывающих одинаковые муки, по поводу свалившегося на них одиночества, такое изложение только поспособствует сближению осиротевших душ.
Закончив краткий рассказ о себе, я было открыл рот, чтобы снова поинтересоваться о состоянии здоровья у ставшего мне почти родным, крайне потрёпанного жизнью человека. Но старик, должно быть предвидя такой вопрос, опередил меня и попростецки взяв своей единственной рукой, мою вспотевшую ладонь, спросил:
- Рассказать тебе о матери, моей сестре, Стирате?
Чувство стыда, мне удалось засунуть под каблук ещё в самом начале беседы, поэтому я искренне закивал головой и не менее правдиво, сказал, что давно мечтаю узнать о ней, хотя бы что то.
Родственные отношения для меня никогда не были пустым звуком, но с такой нежностью говорить о близких, как это получалось у Атриуса, я бы не сумел, даже сейчас, после всего пережитого и при наличии трезвого понимания, что шансы встретится со своими хотя бы ещё раз, у меня практически отсутствуют. Сентиментальный старик, рассказывая о сестре, перескакивал то с детства на молодость, то с юности на свои зрелые годы, когда связь с ней, у него, давно было утеряна, но разрыва в этом душевном повествовании я всё равно не ощущал. Оно текло так естественно и последовательно, будто бы это было не спонтанное выступление, а за ранее заготовленные воспоминания, шедшие в строгом соответствии с хронологической таблицей, составленной каким нибудь дотошным, придворным историком. Поэтому всего за несколько часов мне удалось, в общих чертах конечно, узнать не только о женщине, волею случаю названной моей матерью, но и о том, чего произошло, за последние лет пятьдесят, с рассказчиком, его ближайшими родственниками, землёй, унаследованной Атриусом от отца, и народом, населявшим этот благодатный край. Старательнее всего я пытался вникнуть, как бы странно это не звучало, не в повесть о женщине, удостоившейся безграничной, братской любви говорившего, а в изложение им событий, изменивших плавный ход истории целого народа. Пересказывая их, разволновавшийся мужчина переживал так сильно, как будто они произошли не тридцать лет тому назад, а вчера, что естественно не могло не отразиться и на мне, слушателе, способном искренне разделять чужое горе. Я сопереживал человеку, получившим от судьбы такой коварный и жестокий удар, от которого он, судя по всему, не смог оправиться по сей день, и возможно из-за этого запомнил эту часть нашей встречи почти дословно. Если верить рассказчику, то много лет тому назад обстоятельства сложились таким образом, что пока этот мужественный воин воевал, с большей частью своей огромной армии, против диких племён, пытаясь присоединить к империи очередной кусок плодородной земли, его хитрые и не менее жадные до чужого, соседи, скооперировались, и вторглись в Тартумию, не способную дать достойный отпор врагу силами, оставленными для поддержания внутреннего порядка. Ужасы военных действий и их последовательность, рассказчик, я думаю преднамеренно, опустил. Он ознакомил меня лишь с их результатом и то, в виде коротенькой справки, говорившей о том, что вернуть себе государство, ослабленному Атриусу так и не удалось, отыскать кого то из своих близких, сгинувших в водовороте войны, у него также не получилось, а жалкие крохи, когда то одной из сильнейших армий этого мира, были вынуждены в конечном итоге сесть на оставшиеся корабли и отплыть в направлении, не понятно к кому присоединённых, новых земель. Смирившись с потерей империи, её бывший правитель, не пожелал сделать тоже самое с исчезновением своих родственников. На протяжении почти тридцати лет он ни на день не прекращал поиски жены, детей и беременной сестры, даже несмотря на то, что его верный друг, за это время, сумел выяснить совсем не много. Линту удалось лишь узнать, что женщины и дети, после захвата столицы, остались живы, но вскоре были проданы в рабство, но вот куда и кому, с этим он, за такой длинный срок, так и не разобрался. Атриус уже потерял всякую надежду, хотя бы кого то отыскать, как вдруг верный и сильно постаревший товарищ принёс весть о молодом человеке, с фамильной татуировкой на левом плече. Из неё следовало, что возраст, практически случайно обнаруженного, ученика престижной школы, вполне соответствует возрасту, без сомнения вовремя родившегося племянника, а внешний вид и достойное поведение в трудной жизненной ситуации, делают вероятность его принадлежности к роду правителей Тартумии высокой, как никогда. Атриус пожелал без промедления встретится с этим, далеко уже не юношей и приказал Линту доставить его в строящийся город первым же кораблём. Однако хитрый помощник предложил в начале присмотреться к находке повнимательнее, ненавязчиво разузнать у руководства школы всё, что оно про него знает, как бы между делом повысить мастерство изучаемого объекта и только после этого принимать решение о его дальнейшей судьбе.
- Вот оказывается кого я должен благодарить за унижения, свалившиеся на меня в последние полгода. Линта - пронеслось у меня в голове и тут же отозвалось другой мыслью. - Хотя, если бы ни он, не известно ещё жив ли был я, сегодня.
- Ты уж нас прости - словно просканировав мой мозг, сказал Атриус, - но мне хотелось найти ещё какие то доказательства нашего родства. Мало ли откуда мог появиться у тебя, принадлежащий нам, знак. Это раньше за это, голову сносили, а сейчас многие уже и позабыли, кто имеет право его носить. В школе мы, конечно, мало чего смогли про тебя узнать, но раз решили заплатить за твоё усиленное обучение там, то не хотелось заканчивать его, не получив должного результата. А вот в дороге всё прояснилось. Разговаривая с Линтом ты и представления не имел, с кем имеешь дело, но поведал ему такое, после чего даже скептики из моего окружения, предлагавшие лишить тебя жизни, засомневались в правильности своих предыдущих суждений. Я же, выслушав его подробный доклад, сразу перестал в чём либо сомневаться. Таких совпадений не бывает. Истину тебе говорю - ты сын моей сестры и можешь по праву считаться моим приемником.
После этих слов Атриус, дрожащей рукой, развязал тесёмки в верхней части своей рубахи, снял с шеи, блеснувшую на солнечном свету золотом, массивную цепь и тихо, но твёрдо сказал: