Lurk

Перед классом — не Стайлз, а кто-то, укравший его внешность. Кожа бледная, под глазами — синяки, взгляд такой тяжелый, что создается впечатление, будто на плечи давит свинец. И энергетика. Энергетика слишком ощутимая, слишком яркая, ее почти можно коснуться, стоит лишь протянуть руку. Вокруг парня напряженная, психоделическая атмосфера, которая не позволяет остальным выйти из шока.

Так думает почти весь класс.

Но не Кира, которая знает, что это несопротивление — просто часть неосознаваемого Стайлзом внушения. Его способности вышли на такой уровень, что превзошли возможности самой Киры. Он паршиво выглядит, потому что израсходовал почти весь свой лимит, но даже этого минимума хватает, чтобы держать под контролем весь класс.

А когда-то мир начинал вращаться.

— Ты солгала, — цедит не разжимая зубов, чуть поднимая голову. — Ты солгала, — повторяет, словно силится сказать-то что-то другое, но не может.

А еще ему хочется ощутить страх Киры, увидеть удивление, боль или недоумение. Даже ненависть была бы отлично закуской.

Но Кира держит свои эмоции под жестким контролем и не дает подпитки. Она — в мгновение ока — понимает, что правда вскрылась наружу. И вот из разрезанной вены прошлого выделяют неоспоримые факты. Стайлз узнал ее мотивы, а Кира догадалась об этом. То ли смогла проникнуть за первый барьер, то ли просто сопоставила факты — не важно. Главное, что даже так искусно скрытое ею стало известно.

А как же было приятно таиться! Прятаться в тени, появляясь легким видением и оставляя флер загадочности — вот что было приятно.

— Тебе нужен был не я, а Скотт. Ты хотела бы убить его, но это было через чур даже для тебя, — он подходит ближе, а весь класс действительно замирает, словно им приказано было погрузиться в себя. — Поэтому ты решила обречь его на то, на что он тебя обрек. Одиночество.

Она не двигается. Ее лицо не выражает никаких эмоций, словно Кира не собирается отрицать очевидного, но и признавать тоже не горит желанием. Она холодная эмоционально — ее боль уже утихла. Вот почему месть — блюдо холодное. Только счас Стайлз понял смысл этого выражения.

Потому что надо подавить собственные эмоции, сделать себя непробиваемой, нерушимой личностью. Выстроить вокруг себя стены, которые бы защитили от подобных нападений. Чтобы эмоции не сыграли злую шутку, а угрызения совести не помешали осуществить задуманное.

— Ты лишила его стаи. Ты лишила его преемника. Лишь его… меня. Ты забрала у него все.

Кира медленно поднялась и выше подняла голову. Кажется, она смирилась с тем, что отрицать очевидное бесполезно. И сейчас ей больно, потому что ее использовал человек, которому она почти доверяла.

Что ж, теперь они квиты.

— Какое это теперь имеет значение? — она говорит спокойно, ее чувства снова ускользают под жесткий контроль, и боль разрушается. Стайлз знает, что с ней сотворили нечто ужасное, потому что на него обрушились все ее три барьера. Он понимает ее обиду, ее боль, ведь каким бы сверхъестественным существом она не была, она все равно остается… семнадцатилетней девушкой со своими переживаниями, угрызениями.

Со своей болью.

— Ты сам активно принимал в этом участие, — она вонзает в него аргументы как осколки. Потрясение (теперь эмоции начинают брать верх, а не умозаключения) начинает пробивать брешь в силе, и класс медленно выходит из-под контроля. По крайней мере, все внимание обращено к ним двоим, и взгляды у половины уже не такие стеклянные как раньше. — Ты тоже к этому причастен.

— Ты меня в это втянула.

— Ты не сопротивлялся, — она пожимает плечами, жестокостью кромсая его к ней отношения.

Стайлз понимает, что остался абсолютно один.

— Тогда, — он усмехается и в последний раз… в последний раз привязывается к кому-то. Мать его оставила. Лидия его никогда не принимала. И теперь вот еще Кира. Стайлз как бы немного разочарован. — Тогда не смей ко мне приближаться, — он прищуривается, а потом дополняет свою фразу колкой, но высокоградусной угрозой: — и к оставшимся членам стаи, иначе я твой третий барьер выпотрошу как рыбу.

Он не видит ни страха, ни изумления, ни сожаления, и почему-то мимолетно думает о том, что пусть даже Кира не знала о четвертом барьере, она знает что-то другое. Что-то не менее важное, поэтому сохраняет стойкость.

В принципе, ее знания уже не имеют значения.

Стайлз разворачивается и только сейчас замечает Лидию. Она ужасается, когда видит подобие того человека, которого любила. Это уже не ее Стайлз.

Но это не важно. Она примет нового Стайлза. Она примет его новый образ жизни, его новые правила, только он бы вернулся к ней.

Но разочарование, которое Стайлз пытается потопить в цинизме, наталкивает на обратные размышления.

Он проходит мимо нее так, как прошел бы мимо любого другого одноклассника. Когда он покидает кабинет — класс мгновенно приходит в оживление. Учитель удивлено окидывает пространство взором:

— Мисс Мартин, покиньте кабинет, — монотонно произносит учитель и тут же озвучивает тему. Ошарашенная, растоптанная морально Лидия разворачивается и на ватных ногах покидает класс. Кажется, ее мечта свершилась — Стайлз больше не будет дружить с Кирой, но почему тогда не наступает облегчения?

Потому что Стайлз больше ни с кем не будет дружить.

5.

Кира почему-то не удивляется, когда на следующей перемене видит в курилке Лидию, которая здесь только затем, что ей надо сказать свою победную фразу, хотя между ее пальцами догнивает начатая только сигарета. Юкимура умеет достойно принимать поражения, а потому она уверенно направляется к рабице и останавливается возле своей мнимой конкурентки.

Лидия даже протягивает ей новенькую пачку сигарет, любезно угощая никотином. Кира пожимает плечами и не отказывается. Она даже прикуривает от сигареты Мартин, усмехаясь, но решая не спрашивать, от кого она переняла это пагубное пристрастие к ядовитым веществам.

На душе херово.

У обеих.

— Я рада, что все так получилось, — Лидия уверенно смотрит на Киру, пытаясь понять, что же в ней было такого особенного. Ответ приходит мгновенно — Кира оказалась рядом. Да, она не была честным другом.

Но ведь Стайлз и Кира не считали себя друзьями. Они были партнерами. Так что еще неизвестно, разлучит их эта ссора или скрепит окончательно. Почему-то от этой мысли стало больно.

Еще больнее стало от следующих слов Киры:

— Но ведь ты тоже в проигрыше, — она затягивается дымом, сканируя Мартин таким взглядом, словно жаждет проникнуть в ее голову. Лидия держит образ кирпичной стены и старается взять свои эмоции под контроль, чтобы не поддастся внушению. — Так что теперь ты можешь перестать меня ненавидеть.

И тут Лидия улыбается. Улыбается другой, не-лидиевской улыбкой. Она выдерживает паузу, затягиваясь дымом, прищуривая глаза и подбирая нужные слова. Когда Мартин решает, что время для финальной реплики пришло — она откидывает сигарету и топчет ее ногой, а затем медленно приближается к Кире.

Это — нарушение личного пространства, и это слишком большой шаг навстречу непримиримой вражде.

— Нет, Кира, это ты сделала из Стайлза чудовище, ты разбила ему сердце, и за это я ненавижу тебя еще сильнее, чем за то, что ты забрала у меня его, — она цедит сквозь зубы свои слова, как делал это Стайлз пару вечностей назад. Только счас Кира обратила внимание на провода наушников Лидии. Из них доносится «Чувствуешь ли ты мое сердце?». Кира чувствовала сердце Лидии, пропитанное любовью, но такой тягучей и неконтролируемой, что это скорее напоминало ненависть.

— И если ты думаешь, что после этого, наши отношения сгладятся — ты ошибаешься, — она смотрит в глаза, она бросает спичку в бочку с керосином и выплевывает свои слова как яд. Кира даже улыбается — все-таки эти двое друг другу подходят. — Я все равно… все равно избавлюсь от тебя.

— Не надо видеть во мне конкурентку. Я не набивалась в его девушки, это ты, — Кира ткнула ее пальцем в грудную клетку, тем самым отстраняя от себя, — ты причиняла ему боль. Ты его отталкивала — не я. Ты его разрушала, а не я. И теперь, когда люди перед ним расступаются, ты решила, что твои чувства к нему возникли на почве заботы? — Кира усмехается и качает головой. — Нет! Тебя волнуют статусы, Лидия. Ты — фальшивка, и Стайлз наконец-то это понял.