Lurk

— У каждого подростка где-то под ребрами припрятано разбитое сердце.

Она откидывает голову и заливается смехом. Стайлз открывает глаза, но не сердится на ее пренебрежительное отношение к его словам. Он по-прежнему находит в Кире нечто привлекательное и считает ее своим единственным другом на данном моменте жизни. Но если Стайлз сыграл с Лиамом, Хейден и Айзеком, не говоря уже о Лидии, то почему он не может то же самое сделать с Кирой?

Она его поймет.

— Под моими ребрами прокуренные легкие, Стилински, — она прижимается к нему, и они оба понимают, что тот секс (теперь уже без Лидии) им надо повторить. Так, для закрепления материала. Стайлз привлекает ее к себе за талию, по-прежнему опираясь о стену в вальяжном и уверенном жесте. Между их лицами — дразнящие миллиметры, а приближение урока лишь подливает масла к их ощущениям.

— Наполненные только никотином и пустотой, — она обнимает его за плечи, а Стайлз улыбается, приближается к ее губам. Он стремится добиться цели — узнать, что спрятано в подсознании Киры.

А еще он стремится поцеловать красивую девушку, получить удовольствие от этого поцелуя. И он целует ее, впервые познавая, что такое страсть и напор. Он обезвреживает ее своим поцелуем, ослабляет ее защитные механизмы и взрывает своими прикосновениями. Его руки сильны. Его намерения понятны. Кира искреннее не понимает, чего этой Мартин не хватало — Стайлзу даже приятно, когда он ловит ее мимолетные мысли в виде образов. А потом он обнимает ее второй рукой, впиваясь пальцами в кожу и…

Выдыхает. Выдыхает в нее энергию, которую получил от Айзека. Стайлз знал, что чтобы проникнуть за четвертый барьер, надо установить связь. Но украсть энергию Киры он не сможет — она сразу почует подвох. А вот отдать ей часть своей — это вполне выгодный компромисс. Кира на миг замирает, несколько удивленная такой щедростью, а потом принимает эти силы.

Она испытывает совсем другое. Это что-то похожее на ментоловую свежесть после неприятного на вкус блюда. Такие знакомые, но острые ощущения. Когда получаешь что-то — это всегда приятнее, чем отдаешь.

Стайлз же ощущает, что его собственные вены будто сжимаются. Кровь по ним замедляет кровообращение, и тело мигом прошибает озноб, а потом эмоции взмывают вверх так, как ветер швыряет листву во время урагана. Это пугает, но… это тоже похоже на ментоловую свежесть.

Они отстраняются друг от друга. Стайлз опускает голову и руки. Кира приближается к его лицу, целует парня в щеку и уходит в кабинет. Стилински усмехается и просто с нетерпением ждет вечера. Уже сейчас его адреналин скачет так, будто он сорвал куш.

В каком-то смысле, сорвал.

Парень выпрямляется, засовывает руки в карманы и идет на урок. В принципе, последние шестнадцать часов доставляют ему удовольствие.

4.

Звенит звонок, когда Стайлз заходит в кабинет. Он не замечает Лидию и, наверное, даже не помнит, что история у них общая. Он просто идет между рядами к своей последней парте и тут вдруг замечает, что под его ногами — не пол, а земля.

Стайлз замирает. Голос учителя доносится откуда-то издалека. Парень закрывает глаза, делает еще один шаг, а когда открывает — вокруг него другая реальность.

И школы здесь уже нет.

Первое, что он испытывает — дикий страх, смешанный с нотками уже остывающего удовольствия. Вдруг появляется отдышка и боль в ногах. Стайлз задыхается и вспоминает то, что забыл почему-то — ему нужно бежать.

Он срывается с места и мчится в самую чащу. Вокруг него сгущается мрак. Деревья здесь высокие, когтистые, смотрящие свысока с явным удовольствием хищника. Стайлз знает, что его преследуют, что если его догонят — случится нечто непоправимое. Стилински прибавляет ходу и мчит все быстрее и быстрее.

Ему страшно. Дыхание сбилось где-то в горле, вдохи становятся похожи на стоны, а ноги наливаются пронизывающей болью. Парень оборачивается, видит мелькающие вдали силуэты и мчится еще быстрее.

Он не знает, вернее, не помнит, что случилось. И он совершенно не понимает, кому и что от него нужно.

Когда он поворачивает вправо, то замечает впереди высокое дерево, он прячется за его стволом, прижимаясь к нему всем телом и закрывая рот рукой, чтобы сбившееся дыхание не выдало его. Сердце стучит громко, гулко, бьет по ребрам набатом, в ушах шумит, а слезы скатываются по щекам. Умом он понимает, что нельзя поддаваться панике, но слишком-слишком напуган.

Это похоже на сон, из которого не можешь выбраться, хотя знаешь, что тебе все это только снится. Шаги приближаются. Стайлз скатывается по дереву вниз, все еще закрывая рот рукой, он знает, что его найдут, но продолжает верить в лучшее.

Он не виноват в том, что…

В чем?

В голове мелькают какие-то образы, но они не знакомы. Это не его собственные мысли — это чужие. Стайлз пытается вспомнить, как он здесь оказался, кто его преследует, что им нужно от него — и не может.

Потому что это не реальность, а воспоминания.

Чужие воспоминания.

Стайлз убирает руку от лица. Он видит окровавленную ладонь. И боль в ногах не от бега, а от синяков, и страшно не из-за угрозы, а из-за… из-за мысли, что ничего не получится.

Парень оглядывает пространство, а потом медленно поднимается. Его сердце возвращается в прежний ритм, его дыхание выравнивается, а сознание медленно возвращается в норму. На мгновение Стайлз ощущает, как картинка начинает блекнуть, но он концентрируется на энергии Айзека — и изображении становится еще более четким.

Стайлз вдруг вспоминает, что порезало ему руку. В его кармане — осколок чего-то острого. Это острое он сжимал, пока загонял в ловушку…

Кого?

Стайлз выходит из-за дерева. Он видит перед собой того, кого никак не ожидает видеть. Это не преследователь. Это спаситель, который бежал на помощь. И Стайлз не знает, почему он видит перед собой именно Скотта.

И почему Скотт смотрит с таким сожалением, словно сделал что-то непоправимое.

— Мне жаль, — говорит он, медленно приближаясь, будто боясь спугнуть. — Мне жаль. Мы ведь можем все исправить, да?

Он аккуратно подходит вперед, и Стайлз понимает, для чего ему осколок. Внезапно он вспоминает, откуда это чувство небезопасности рядом со Скоттом, откуда такое яркое желание смешать свою кровь с его собственной, и почему все должно закончиться именно здесь.

Потому что даже у Скотта есть свои секреты.

И да, знакомство с Кирой — не случайность. Потому что Киру интересовал не Стайлз. Потому что Киру преследовали совершенно другие цели.

Стайлз закрывает глаза. Он понимает, что оказался в капкане, но тягучее, темное и липкие желание вонзить тот самый осколок как можно глубже взрывает сознание. На миг Стилински простреливает острая и болезненная мысль. Даже не мысль, а вопрос — а как это, когда вонзаешь в кого-то острый предмет? Это легко? Или мышцы напряжены? И само проникновение — оно ощущается как, скажем, вибрации? Или ты только видишь то, что делаешь?

Изображение заливается красным.

Стайлз теряет четкость восприятия и не слышит слов Скотта. Он понимает, что его обманули, что за его спиной провернули какой-то фокус.

Стайлз делает глубокий вдох, поднимает голову и видит перед собой учителя история.

— Ты сядешь за парту, Стилински? Ты задерживаешь урок! Если ты плохо себя чувствуешь — тебе лучше…

Он не дослушивает, а разворачивается и чуть ли не выбегает из кабинета. Его кто-то окрикивает — Стайлз не слышит. И не придает значения. Он мчит к кабинету литературы и английского языка, параллельно пытаясь осознать и подобрать слова. Не может, все мысли вышибает напрочь.

— Стайлз! — этот голос отдаленно знакомый, но вот только Стилински не может вспомнить, кому он принадлежит. В его сознании болью шипит только одно имя, и это имя отключает все остальные воспоминание.

В том числе воспоминания о том, что он в школе, и что уже минуты три идет урок. Парень врывается в кабинет, вызывая кататонический шок не только у учеников, но и учителя. В класс влетает еще кто-то. А потом наступает тишина.