Lurk

Теперь он немного, но свободен. И свободу ему по кускам дарит Кира.

Она показывает ему мир теней и третьи барьеры, она показывает низменность людей, их приземленные желания и абсолютно тривиальные стремления.

— Мое желание тоже не так уж оригинально, — перебивает ее Стилински. Он тут же получает ответную улыбку девушку — такую колкую, такую… понимающую.

— Ты хотел любви, но тебе не нужно было признание. А теперь ты хочешь научиться дышать без нее, но тебе не нужно, чтобы она страдала. Даже когда твои собственные эмоции притупляются за счет энергии других людей — ты не теряешь свою человечность. Вот что делает тебя оригинальным.

Кира говорит о том, что привязанность — это болезнь. Можно восхищаться человеком, можно презирать человека, но не стоит делать из него эпицентр своей Вселенной. Не стоит показывать, насколько сильно нуждаешься в нем. Поддержка, а не собачья преданность — вот в чем разница. Кире можно было бы приписать легкие приступы нарциссизма и эгоцентризма, но Стайлз сразу вспоминает о ее поддержке с момента их знакомства. И эти «приписывания» теряют свою актуальность.

Они сидят в каком-то богом забытом баре на самых окраинах Бейкон Хиллс. Здесь — скопище потерянных душ, пристанище для таких же отрешенных и нахер никому не нужных как Кира и Стайлз. Они сидят за столиком у окна, старые музыканты на жалком подобие сцены исполняют что-то вроде жалкого подобия джаза. В воздухе витают запахи сигарет, паленого пойла и дешевых одеколонов. Кира говорит, что это идеальное место для того, чтобы почувствовать себя живым.

— Чужая энергия тебе не помогает, да? — на Кире блестящая облегающее платье, привлекающее к себе излишнее внимание мужчин. Стайлз чувствует себя рядом с ней лишним, но его радует, что Кира из всех присутствующих смотрит только на него.

— Нет, — он устало качает головой, а потом вновь замечает этот странный блеск в глазах подруги. Она вновь курит — некурящую Киру можно увидеть только на уроках — и ее сигарета дымит как разожженный костер. У Стайлза на сердце камень из-за недавно случившихся обстоятельств и незнания что делать дальше, но он старается держать себя под контролем.

Кира вновь читает его мысли. Она передает ему свою раскуренную сигарету и лезет в свою маленькую блестящую сумочку. Стайлзу плохо, он думает, что вытравить из себя токсины под названием Лидия Мартин не так-то просто. Поэтому он затягивается дымом. А музыка начинает долбить чуть громче — расстроенные инструменты вонзаются в распаленное сознание. Смычки режут по венам, а не по струнам. Алкоголь сжимает горло, а Кира достает нечто и сжимает в кулаке.

— Как далеко ты готов зайти, Стайлз? — этот вопрос сейчас имеет такую же важность, как тот, который она задала на дороге: «Жизнь или мгновение?». Стилински уже знает ответ, но боится озвучивать его вслух.

— Насколько это возможно, — отвечает она за него, а потом достает из кошелька две купюры, одну протягивает Стайлзу. Стилински несколько ошарашен и смущен — он понятия не имеет, на что Кира его подталкивает. Он смотрит в ее глаза — льдистые и гипнотизирующие. Постепенно вопросы получают свои ответы.

— Свобода, Стайлз, в самом широком значении этого слова — это не только свобода действий и ответственность. Это еще и готовность переступить через себя или свои принципы. Переступая, ты не просто принимаешь мир, не давая явлениям названий, — она кладет руки на его ладони, вновь приближается — как тогда в столовой. От нее пахнет ошеломительной свежестью. Кира продолжает: — Ты вбираешь его в себя, становишься его частью.

Она вкладывает в его пальцы что-то, а затем отстраняется. Стайлз разжимает руку и видит пропуск в другие миры. Он точно не уверен, правильный ли это мир, но потом вспоминает о том, что люди делят мир на «нравственный» и «аморальный» лишь потому, что не знают меры.

Но он и Кира — особенно после того, что случилось с Малией — в курсе границ дозволенного. Свобода — это еще и осознание ее ограничений.

У Киры свой собственный пакетик с белым инеем внутри. Она бесцеремонно и безбоязненно высыпает часть содержимого на стол, как раз по центру, чтобы сама могла потянуть, и Стайлзу не приходилось подрываться.

— Это я тебе подарила, — поясняет она, когда разбивает две дорожки. Стайлз смотрит на свою сладость, а затем прячет ее в карман. Честно, он думал, что никогда в жизни не прикоснется ни к чему подобному.

А еще он думал, что умрет девственником и никогда не сможет привлечь хоть какое-то внимании Лидии. Но эй, у него был отличный секс с Малией, Лидия увлекла его за свой третий барьер в свое подсознание, на которое стоит ставить ограничение «18+». Так что никогда не стоит зарекаться.

Кира сворачивает купюру, Стайлз следует ее примеру. Они, пристально глядя друг другу в глаза, медленно приближаются к центру. Стилински знает, что это неправильный выбор с точки зрения нравственности, что ему может быть стыдно потом смотреть отцу в глаза. Но он решает послать к черту все осуждение. Он пробует свободу на вкус, точно не зная, пристрастится ли к ней.

Он опускается над инеем и, зажимая одну ноздрю пальцем, занюхивает дорожку. Резкий запах ударяет по мозгам так сильно, что Стайлз почти мгновенно выпрямляется, готовясь проблеваться от столь сильных ощущений.

Но в следующую секунду он чувствует, как расширяются вены, как в легкие стремительно проникает воздух, насыщая кровь кислородом, опьяняя. Кира тоже вскидывает голову, а потом начинает хохотать. Стайлз не знает что это — приход или просто ее изумление. Но внезапно она кладет руки на стол и, перекидываясь через стол, хватает парня за шею, притягивая к себе.

Стайлз не сопротивляется. Ему нравится целоваться. Да и что плохого в том, что он целует привлекательную девушку? Что плохо в том, что он путается в собственных чувствах, как котенок в нитках? Что не знает, к кому его тянет больше: к Лидии, к Малии или к Кире? В конце концов, никто не осуждает Лидию за ее дешевый секс в подсобках, почему должны осуждать его?

Кира отстраняется. Она щелкает пальцами, подзывая официанта. Стайлз смотрит на нее с восхищением. Он думает о том, что не все окружающие нас люди — друзья. Некоторые врываются в нашу жизнь для того, чтобы подарить какой-то опыт.

Кира заказывает выпивку. Официант просит документы, но несколько секунд пристального взгляда Юкимуры оказывается достаточно.

— Как ты это делаешь? — Стайлз чувствует, как начинает заплетаться его язык. — Принуждаешь людей?

— Просто смотрю им в глаза и медленно говорю то, что хочу, чтобы они сделали. Я думаю, это связано с барьерами, но как это работает точно, я не знаю, — она пожимает плечами и снова тянется к сигаретам. Вообще, Стайлзу нравится, что Кира — не злой канонный гений, знающий ответы на все вопросы. Она такая же, как и он, только чуть опытнее в использовании силы. — Тебе стоит тоже попробовать, — она улыбается, а потом медленно поднимается. Волосы струятся по ее плечам, и это платье кажется слишком неподходящим для такого места. Кира подходит к Стайлзу и тянет к нему свои руки.

— Нужно потанцевать, — произносит она. Стайлз соглашается, подрывается, и только счас осознает, насколько сильна слабость в его ногах. Кира тянет его на танцпол. Пьяный джаз проникает в сознание и вытесняет воспоминания о цветах и тех неудачных разговорах. Он не знает, как двигаться и подстраиваться под этот рваный темп, но Кира сама начинает вести. Приближаясь, она шепчет ему на ухо:

— Джаз лечит людей! — она закидывает голову и смеется. Стайлз обнимает ее за талию, привлекая к себе. От нее пахнет свежестью, от нее веет свободой — горьковатой, но такой же сносящий как и абсент. — А мы — мы стонущие черные мамбы**, и джаз нам необходим.

Стайлз не понимает половину из того, что она говорит, но постепенно начинает осознавать одно — его разум отключается. Память отшибает настолько сильно, что он не помнит, о чем думал пару минут назад. Тело накрывает приятная истома. И нет, это не стимуляторы, это что-то расслабляющее, что-то дарящее приятную ватную слабость в ногах и чувство слабости по всему телу. Это что-то новое, что-то расслабляющее и невероятное.