Обуглившиеся мотыльки

Она замолчала. Она запуталась в своих чувствах, в обстоятельствах и словах. Ее накрыло. Ее мутило от виски, от громкой музыки. Но больше всего ее тревожила легкость наживы. Ее тревожило, что в мире зло совершается слишком легко. Слишком быстро. И она боялась быть наказанной за него. Но больше всего она боялась остаться безнаказанной.

— Знаешь, — он посмотрел в сторону гаража, словно впервые боялся посмотреть в глаза девушке, — ты ведь… Дело не в машине. И не в полиции. И не в ключах. Дело в том, что тебя задело то, что я не позволил тебе остаться с ним.

Посмотрел. Пламя разрослось. И сейчас оно перекинется на него. Деймон улыбнулся. Былой цинизм исчез, уступив место чему-то, чего Гилберт боялась, что снова не хотела пускать в свою жизнь. Теперь она видела дым в его взгляде.

— Ты не спала со мной, — произнес тихо-тихо. Грубоватые нотки его прокуренного тембра разрезали ее спокойствие, раскромсали ее раздражение, раздавили плоды ненависти. — Неужели ты думала, что я позволю тебе спать с ним?

Вспышка. Взрыв. Вновь дым. В этот раз дым не опьяняющий, а удушающий. Елена почувствовала жар в ладони, а потом — силу. А потом был импульс — как тогда, когда они впервые поцеловались — и в следующую секунду жар ощущал уже Сальваторе. Она сильно ударила его по лицу. Она не помнила, было ли такое в их отношениях раньше. Она даже не столько испугалась, сколько удивилась. Удивление давило на грудную клетку. Горячие слезы остывали колкие укусы на лице. Елена хотела что-то закричать. Она хотела украсить свои слова самыми грязными ругательствами, но в горле пересохло, и шок все еще сдавливал тугим корсетом.

Деймон медленно повернулся к девушке. Гилберт закрыла лицо руками. Она боялась увидеть ненависть в его глазах, она боялась снова запачкаться в ней. Ей было больно. Ей было больно быть рядом с ним. Девушка напряглась, боясь пошевелиться. Рука горела, холод резко схватил своими ледяными объятиями. Слезы все лились и лились. Чувство опустошения сокрушило так не во время, что Елена еле-еле стояла на ногах.

— Посмотри на меня, — железно и безапелляционно. Девушка не собиралась подчиняться. Не в этот раз. С нее хватит. — Посмотри на меня, — еще более требовательно. А потом Елена почувствовала его хватку на своих запястьях. Он резко отдернул ее руки от лица. Гилберт понимала, что если это прикосновение продлится дольше, то она ударит его еще раз, а потом — еще, пока сама не нарвется. Гилберт попыталась вырвать руки, но мужчина лишь рванул ее на себя, контролируя каждое движение и больше не позволяя ей импровизировать. Елена отвернулась. Она все еще плакала.

— Было бы круто, если бы он повез тебя к себе, если бы все вышло так, как ты себе это представляла. Было бы вдвойне круто, если бы тебе это даже немного понравилось.

У нее было всего один раз. С Тайлером. И сейчас Елена уже плохо помнила, что тогда испытывала. События той ночи стали будто покрыты — дымом! — туманом. Будто стали сценой какого-то сериала, сюжет которого Елена уже не помнила. А у Деймона было не один раз. Не с одной девушкой. И Деймон знал, о чем говорит.

У Елены закружилось голова.

— Но он бы отвез тебя в отель. Это в лучшем случае. А в худшем, он бы трахнул тебя в кабинке туалета! И знаешь, — тон его голоса повысился, — и это было бы даже очень неплохо!

— Отпусти меня, — прошипела-простонала, пытаясь вырвать руки, но Сальваторе снова встряхнул ее, и в этот раз ей пришлось посмотреть на него. Пришлось посмотреть против воли, будто он внушил ей это сделать.

— Потому что обычно он таких как ты ставит на колени. И поверь, уже бы через пару минут, давясь спермой, ты бы проклинала меня! Я оценил то, что ты сделала для меня и то, что собиралась сделать, но не стоит геройствовать там, где это не нужно!

— Отпусти меня! — она хотела вырваться из его хватки. Она хотела просто избавиться от его близости. У нее кружилось голова. Шок все еще не отпускал. Страх оставил свои липкие следы на ее коже. Холод пробрался, казалось, под кожу. — Не прикаса… Не прикасайся! — вырвала руки, отошла на шаг. — Я же просила тебя! Не смей дотрагиваться до меня!

Секунда. Всего секунда на передышку.

— Вам лишь бы своровать пальму первенства! — она смогла закричать. Крик впивался в глотку, дышать становилось тяжелее — осколки дырявили легкие. Ей не хотелось ссориться с ним, потому что он — единственный, кто все еще близок ей. Ей не хотелось разрывать последние отношения. Она не могла взять под контроль разбушевавшиеся эмоции, она не могла взять под контроль эту ситуацию. Она не могла уладить хоть что-то… Она могла только разрушать. — Ты смотрел на меня с презрением. Ты ненавидел меня. Ты называл меня потаскушкой, очередной малолеткой с пустыми амбициями. Ты предавал меня. Вел этот дурацкий счет, а потом целовал в углах в тайне от своего друга. Унижал меня, а потом обнимал в прокуренных катакомбах на глазах у своей девушки. Знаешь, я ведь, — она смотрела на него внимательно, она вновь переставала чувствовать холод, перестала ощущать боль, перестала дышать с надрывами. Елена не умела контролировать эмоции и ситуации. Но она умела быть собой. Она не собиралась приукрашать себя. — Я ведь знаю, что я плохая. Я разрушила жизнь Бонни. Я не смогла полюбить Тайлера и тоже разрушила его жизнь. Я порчу нервы Дженне… — стихла. Стихла. Она стояла на расстоянии двух метров. Пальто все еще было распахнуто. Как и душа. Слезы катились по щекам.

Деймону хотелось согреть ее. Хотелось обнять и больше не отпускать. Не отпускать как можно дольше.

— Я подставила Десмонда, нагрубила Кэролайн… Я слишком много всего натворила, и я понимаю, что разгребать мне это еще очень долго. Я не пыталась геройствовать… Я просто хотела сделать хоть что-то хорошее, понимаешь? Хотела, чтобы ты увидел во мне что-то хорошее, — она сделала паузу, переводя взгляд куда-то в сторону. — А я смотрю на тебя и понимаю, что все еще ненавижу… Уже не так ярко, правда. Это как любовь. Вначале спирает дыхание, а потом вырабатывается привычка… И так хочется бросить, но вместо этого я срываюсь.

Он сделал шаг ей навстречу. Он знал, почему она ударила его. Теперь знал точно. Он не знал одного — что ему сейчас делать. Обнять ее или пройти мимо, оставив горький привкус недоговоренности. Не знал, сделать еще шаг или остаться на месте, сказать что-то или продолжать молчать. А Елена глядела в пустоту ночи, и слезы согревали ее.

— И ты тоже все еще ненавидишь меня. Я не могу тебе запретить это. Но я не позволю тебе смотреть на меня так, как ты смотрел всегда. Не позволю тебе называть меня дрянью или потаску… Не позволю меня желать. Ясно? Я не дамся тебе. Никогда.

Она смотрела прямо в его глаза, говорила уверенно и четко, не задумываясь над словами, не подбирая их, а просто позволяя себе сказать то, что ей не позволяли говорить. О чем ей не разрешали кричать.

— Почему? — это не то, что он хотел спросить. Само вырвалось. На самом деле, он знал ответ на этот вопрос. На самом деле, ему просто хотелось услышать это от нее. Ему хотелось убедиться окончательно.

— Потому что я отвратительная, и я это не отрицаю. А ты… Тайлер, Десмонд — вы прячетесь за масками. Вы претворяетесь. Вы хотели бы быть другими, хотели бы быть плохими и циничными, только нихрена у вас не получается.

Она была шикарна. Она была настолько великолепна, что от этого спирало дыхание (видимо, у Деймона еще не выработалась привычка). Она, растерянная, измученная, потерянная, отвратительная и вместе с тем настоящая в этом поблескивающем коротеньком платьице и пальто, что было распахнуто, была ему необходима. Она, растрепанная, заплаканная с черным сердцем, но чистой душой. Она. Она, въевшаяся в его сутки, застрявшая в его сознании. Она, заблудшая и бездомная, она была его.

— Пошли меня, — произнес он, быстро подходя к ней. Елена растерялась еще больше. Она удивленно-изумленно смотрела на него, и в ее глазах было недоумение. Запястья болели. Голова кружилась. Усталость валила с ног.

Но дышать становилось будто легче. Снова легче.