Обуглившиеся мотыльки

— Иди к черту, Майклсон, — произнесла она, зло на него посмотрев. Девушка села в салон автомобиля, громко хлопнув дверью, а потом сорвалась с места. Она так долго мчалась по этому шоссе в никуда, что уже привыкла к попутчикам, которые быстро исчезали из ее жизни. Она так долго мчалась по этому шоссе в никуда, что уже привыкла к окружающей темноте.

Но теперь Бонни хотелось света, — и она развернулась, помчавшись обратно, преодолевая желание бросаться в еще более темные углы. Золотая лихорадка проходила — Бонни Беннет шла на выздоровление.

Комментарий к Глава 48. Правильные решения * аллюзия на фильм «Загадочная история Бэнджамина Баттона»

====== Глава 49. Конечная станция. ======

1.

Она ушла. Она тоже ушла.

И он решил не замарачиваться.

В разбитой ночи нашлось место для разбитых принципов. И для разбитого сердца, бьющегося в унисон с музыкой. Оно пускало алкогольную кровь по венам, ускоряя процесс циркуляции. Кровь согревала озябшее тело, и желание согреться с кем-нибудь трансформировалось в желание остыть, почувствовав холод на своих плечах. Но чувствовалась лишь прохлада на губах от выпитого виски, которое жгло глотку, согревало-сжигало вены. Чувствовалась пульсация клуба, в которой Тайлер Локвуд получал возможность если не жить, то выживать. Его закружила музыка, въедающаяся в сознание, вытравляющая из подсознания Елену и злоебучую Мексику. Его закружили девицы в самом сердце клуба, Локвуд не видел смысл отказываться от их компании.

Локвуд вообще больше не видел смысл.

Но он видел глаза. На протяжении всего своего отчаянного веселья и веселого отчаянья он видел синее пламя весны. И это пламя — отдаленно напоминающее Б-52 — ему нравилось. Ему нравились синие оттенки, смешанные с белыми. Ему нравились напитки, которые он употреблял возле барной стойки. Ему нравилось задерживать взгляд на девушке, которая была так улыбчива в компании этого парня и которая была так нереалистично серьезна.

Иногда он терял Кэролайн Форбс из виду. Иногда он терялся вовсе. В кубометрах пространства находилось место и для других оттенков: для абсентного цвета денег, для пенистого спектра «Пины Колады», для золотого блеска коротких платьев, для мерцающих переливов бокалов, серебряных украшений. В кубометрах пространства находилось время для игры в правду или желание, для игры в бутылочку и русскую рулетку. Локвуду не нужны были больше якоря.

Он хотел плыть дальше.

Процесс снова обретал смысл, и все разрозненные, перепутанные фрагменты прежней жизни будто вновь становились на свои места. И омрачало только одно: в этой прежней жизни было слишком много пустоты.

Тайлер все еще любил Елену.

Он вновь наткнулся на взгляд Кэролайн. Она сидела за барной стойкой, и возле нее стоял какой-то бокал с ярко-фиолетовой жидкостью. Кэролайн не ассоциировалась с Б-52. Она была Б-52: дымящейся, густой, темной, но какой-то притягательно-весенней.

Кэролайн была.

И в ее взгляде был не интерес, а любопытство. И в ее взгляде было что-то, что было во взгляде… Чего не было ни у кого. Ни у Елены, ни у Бонни, ни даже у Джоанны.

Локвуд все еще помнил их. Помнил каждую. Ни одна ему по-настоящему не принадлежала. И Бонни — тоже. Бонни, отравленная, токсичная и падшая, сегодня была олицетворением самой грации. Сегодня она была строптивой, но не безумной. Бонни была горькой. Бонни была как кофе. Бонни была. Всегда.

Тайлер все еще любил Бонни. Извращенно и как-то неправильно, но любил. Здесь, в этом мире было место только для неправильного. Среди неправильного — Кэролайн и ее томные глубокие глаза, которые изучали его все эту ночь, внимательно рассматривая. Среди неправильного — Б-52, который заказал Локвуд. Среди неправильного — решение подойти к Форбс.

Она — в гостях. Она тут никому не нужна.

Он — дома. Но он тоже никому не нужен.

Парень заплатил за напитки, а потом направился к девушке, натягивая свою фирменную улыбку. Ему больше не было необходимо узнавать что-то о Елене. Ему больше не нужно было знакомиться с Кэролайн или с другими девушками, чтобы забыть о той единственной, которая вскружила ему голову.

Елена — она как юла ведь. Остановиться не может, все вертится и вертится вокруг собственной оси.

Парень придвинул дымящийся напиток. Локвуд не помнил, сколько напитков он смешал в своем желудке, и если честно, ему было наплевать на завтрашнее утро. Тайлеру в принципе было наплевать. Ему просто хотелось угостить Форбс. Ему просто хотелось, чтобы Кэролайн оказалась рядом с тем, на что она похожа.

— Ты слишком настойчив, — она не была роковой или щемяще-пронзительной. Она была улыбчивой. И у нее были глаза цвета весеннего неба. В ее повадках не было грации или жеманства. В ее разговоре были простота и прямолинейность.

Слишком неправильно для контекста этого города и ее жителей.

— Я слишком одинок, — он улыбнулся. Ликер — это плохая идея. Не столько неправильная, сколько плохая. А смешение трех ликеров в одном коктейле — идея просто отвратительная. Но важно то, что сейчас, а не то, что будет потом.

Басы долбили. И в такт этим ритмичным ударом менялся свет софит. Колоритные радуги разбавляли пресность убитой ночи. Кэролайн выглядела неправдоподобно на фоне этой роскоши. Кэролайн была слишком проста для подобных заведений. Но она почему-то решила тоже выпить. Она почему-то не стала уходить по-английски.

Она не стала.

— Одиночество — не проблема, — чуть ли не пропела слова на дружелюбных нотах после того, как обожгла горло этим ядовитым пойлом. — Проблема — это фальшивые друзья и нелюбимые люди рядом.

Поймала взгляд Тайлера. Внимательный, изучающий, в котором плескалось одинокое отчаяние, смешенное с отчаянным весельем и приправленное веселым одиночеством. У Кэролайн заболела голова. Она не привыкла к подобным напиткам.

— Но тебе, Пенелопа, нелюбовь вряд ли знакома, — Тайлер взглянул на колечко на ее пальце, а потом в ее глаза. Кэролайн улыбнулась. Искренне. И это так сильно поразило, что опьянение на миг будто отпустило. В искренних улыбках Тайлер Локвуд нуждался так сильно, как Бонни — в сигаретах в далеком прошлом.

— Я думаю, что тебе тоже, — она стала искать глазами кого-то, чтобы завершить свою реплику нужным взглядом, но искомый субъект не находился, и эта попытка стала смешной. Тайлер тоже улыбнулся. Кэролайн даже немного не смахивала на роковую красавицу. Она была настолько приземленной, что в это с трудом верилось.

— Я понял, о ком ты, — Тайлер сделал еще один глоток Б-52, — не ищи ее. Она ушла. Еще пару часов назад.

Пару веков назад. Из его дома. В последний раз. Больше она там не появлялась. Сейчас Локвуд уже не верил, что это было с ним.

Кэролайн вновь посмотрела на парня. Неправильность накрыла и ее. Она решила сделать глоток б-52, чтобы хоть как-то отключить сознание. Тройной ликер в составе одного коктейля мог сыграть с ними обоими плохую шутку, но Локвуд уже давно не воспринимал шуток, а Форбс вряд ли поняла бы всю тонкость дешевого юмора.

— Ты скажешь Елене о том, что общалась с ее парнем?

— Бывшим парнем, насколько я помню, — девушка отставила бокал. Боль отступила. Легкое расслабление волнами прошлось по всему телу. Девушка расслабилась. Теперь маски — если они вообще были — окончательно были сорваны. В весне взгляда девушки были спокойствие и легкая эйфория.

— И все-таки?

— И все-таки я думаю, что это не мое дело. Сам разбирайся, ладно? — она видела пульсацию клуба, видела, как тела девушек изгибались в волнах музыки, как возле этих тел лакеями припадали парни. Голос Бьенсе придавал зрелищу шарм. А самой Кэролайн — стимул. — Хотя… Я думаю, что у нее голова сейчас другим забита. Это не важно.

— То, что не важно сейчас, — перебил Локвуд, — может быть довольно значимым потом. Понимаешь? Дьявол в деталях.

Софиты замедлили свои цветовые трансформации. Форбс внимательно смотрела на Локвуда, вслушиваясь в каждое его слово. Нет, она не была одинока. Там, в далеком и правильном мире ее ждало замужество и, наверное, вполне удачное. Но в этом у нее была компания Тайлера. И было глупо пренебрегать единственным знакомством хотя бы просто потому, что Форбс была общительной. Хотя бы потому, что Мэтт смотался около часа назад, и Кэролайн стало скучно.