Страница 8 из 32
Разницу между ориентировочно-исследовательской деятельностью и сигнальным восприятием могут очень наглядно продемонстрировать… водяные землеройки. Находясь в знакомой обстановке, они строго следуют своим привычкам. Особым, поистине поразительным постоянством отличается их манера следовать однажды избранным путем.
«В незнакомой местности куторы никогда не передвигаются быстро, разве что под влиянием крайнего испуга – в этом случае они мчатся вслепую, натыкаются на различные предметы и обычно находят себе ловушку в каком-нибудь глухом тупике. Когда животное не испугано, оно передвигается в новом месте медленно, шаг за шагом, непрерывно ощупывая вибриссами пространство справа и слева от себя… После того как все это повторится несколько раз, кутора, без сомнения, начинает узнавать местность. Землеройка с предельной точностью воспроизводит все те движения, которые проделывала на этом пути ранее. Попадая на знакомый участок трассы, пройденной уже не один раз, зверек стартует медленно, он тщательно определяет свое местонахождение при помощи вибрисс. Внезапно он наткнулся на знакомый ориентир и помчался вперед, тщательнейшим образом повторяя все прыжки и повороты, которые совершал накануне… Часто случается так, что посреди тщательно отработанного пути остается еще одно особенно трудное место, и здесь зверек постоянно теряет свои ориентиры и вынужден прибегнуть к помощи обоняния и осязания. Он энергично обнюхивает и ощупывает все вокруг, пока не находит начало следующего хорошо известного этапа. Таким образом, он соединяет пройденный и оставшийся участки пути. Когда дорога проложена окончательно, кутора отныне столь же прочно привязана к ней, как локомотив – к рельсовому пути. Зверек не может отклониться в сторону даже на несколько сантиметров. Если ему случится отойти хотя бы на дюйм от дороги, он тотчас же начинает старательно разыскивать знакомые приметы. Можно искусственно спровоцировать землеройку на эти поиски, если внести незначительные изменения в ее привычный маршрут. Любое существенное преобразование на пути, по которому животное постоянно следует, приводит его в полное замешательство».[10]
Прочитав это место в книге Лоренца впервые, я сразу узнал в водяных землеройках себя. Это я, осуществляя ориентировочно-исследовательскую деятельность, залезаю во все тупики, отмахиваясь от суетящихся вокруг зрячих, пытающихся провести меня по прямой в полную неизвестность. Лишь обследовав один за другим все тупики, набивая при этом шишки, я постепенно спрямляю свой маршрут, хорошо зная, куда мне не надо. Так я изучил окрестности дома, в котором живу, и так же изучаю во время поездок помещения, в которых нахожу временное пристанище.
А. И. Мещеряков убежден, что сигнальное восприятие возможно лишь на основе ориентировочно-исследовательской деятельности, в процессе которой только и может формироваться образ. Сначала исследуется весь шкаф, а затем мы этот шкаф узнаем, прислонившись спиной к его углу либо прикоснувшись рукой к его дверце. Мещеряков называет это независимостью образа от сигнала, полученного от опознаваемого знакомого предмета.
Действительно, когда учат дактилологии слепоглухих, они сначала ощупывают обеими руками предъявленную дактилему, а затем с трудом воспроизводят ее. И лишь очень постепенно, используя пальцевый алфавит в повседневном общении, слепоглухой сначала начинает воспринимать дактилемы одной рукой, давя на них всем «стопудовым урожаем», а затем ограничивается все более легкими прикосновениями. Он не формирует новый образ, а узнает уже знакомый по все меньшему числу признаков-сигналов.
В апреле 1981 года меня попросили помочь исправить восприятие дактильной речи двумя загорскими подростками. Они буквально висели на дактилирующих руках педагогов, те изнемогали под «стопудовым урожаем», не выдерживали и начинали самым базарным образом торговаться с ребятами, умоляя их давить хоть чуть поменьше. Но стоило педагогам чуть ускорить свою речь, как немилосердный прессинг возрастал.
Ну, я человек закаленный, студентом привык к дактильному переводу устных речей на огромной скорости. Я сразу понял ошибку педагогов, пошедших у мальчишек на поводу: они позволяли мальчишкам тормозить скорость своей дактильной речи: чуть быстрее – и тормозящий нажим возрастал… Мальчишки вообще предпочитали жестовое общение.
Я начал говорить с ними беспощадно быстро – как хотите, так и приспосабливайтесь! Они стали по привычке давить на мои руки, – иногда я к ним обращался к обоим сразу, – я не снижал темп. Они поглаживали меня по рукам – жест, означающий просьбу говорить помедленней. Я – ноль внимания, фунт презрения. «Ну, держись, мы тоже так можем!» – И они в свою очередь пытались мне дактилировать на максимально доступной им скорости. Отведай, мол, каково нам! Я понимал их как ни в чем не бывало. Недели через две или три я таки добился своего – прессинг постепенно исчез…
Я любил передразнивать маму, поместив левую руку у нее на шее: большой палец под подбородком, остальные под затылком, ладонь под правым ухом. Мама кивает головой – я тоже киваю. Мама поворачивает голову справа налево и обратно – я тоже. Мама качает головой – и я.
Наконец мама с испуганной надеждой спрашивает, неужели я вижу ее голову? А где моя левая рука, и не замечает – привыкла, что она всегда там. Обнаружив ее у себя на шее, сердито сбрасывала: горькое разочарование…
Вот пример сигнального восприятия: мне не надо было каждый раз заново ощупывать всю мамину голову, чтобы копировать ее движения. Достаточно было неподвижно держать левую руку на маминой шее.
Дилетанты любят подсчитывать неизвестно с какого потолка взятые «проценты информации», которые мы получаем от той или иной – зрительной, слуховой, тактильно-двигательной – модальности рецепции. Столько-то от зрительного анализатора, столько-то от слухового, столько-то от тактильно-двигательного. Чушь это все. Никто никогда – во всяком случае, среди серьезных ученых, а не подбитых ветром фантазеров из СМИ – на самом деле, этих «процентов» не считал.
Пресловутые «проценты» дает то, какая рецепция играет ведущую роль. У меня – тактильно-двигательная, и я получаю в ее материале ровно те же самые «проценты информации», которые зрячий получает от зрительной рецепции. Ибо дело в познаваемом нами предметном мире, а не в той или иной рецепции – зрительной, слуховой и т. д., – из материала которой формируются образы предметов.
Как отмечал Мещеряков, человек, ощупав с закрытыми глазами несложный предмет, может его нарисовать; восприняв предмет зрительно, он также может воспроизвести его на бумаге. В том и другом случае образ предмета относительно независим от характера рецепции. Подобная независимость имеет место и у слепоглухонемых детей: ощупав предмет правой или левой рукой, или губами и языком (обладающими наиболее тонкой тактильной чувствительностью), или ногой, слепоглухонемой ребенок бывает в состоянии с одинаковым успехом воспроизвести этот предмет в лепке. Следовательно, и в этом случае мы также имеем дело с независимостью образа от характера познавательной рецепции.
«У взрослого зрячего человека ведущей считается зрительная рецепция, – пишет А. И. Мещеряков. – Получая тактильно-двигательную афферентацию, мозг человека трансформирует ее в модальность зрительной рецепции. Поэтому и при воспроизведении предмета, воспринятого ощупью, у зрячего человека возникает зрительный образ. Конечно, это положение не абсолютно. Мир предметов велик, так же обширен и мир образов, и в зависимости от разных условий и нужд практической деятельности одни образы хранятся как следы одной рецепции, другие – как следы другой. Речь идет не об отдельных случаях, а об общей тенденции взаимоотношения различных анализаторов при формировании образов предметов внешнего мира».[11]
Что касается «отдельных случаев», то у меня, например, первоначальная форма письменной, вообще алфавитной речи – система Брайля, которой я овладел в семилетнем возрасте. В одиннадцать лет овладел дактилологией, в восемнадцать – зрячими печатными буквами во всю правую ладонь (левую не тренировал). И в какой бы форме я ни получил информацию, – в дактильной, графической (письмо по ладони) или какой-либо другой, – любая не-брайлевская форма у меня мгновенно преобразуется в брайлевскую. Так что даже внутри ведущей тактильно-двигательной рецепции преобладающая, ведущая форма хранения и оперирования информацией лично у меня – брайлевская. Как бы свободно я ни воспринимал другие алфавиты, думаю только по Брайлю и только по Брайлю помню все, что мне сказали с использованием других алфавитов. Не рискую обобщать, что первоначальный код всегда первичен по отношению к любым другим, позже освоенным кодам, но у меня получилось именно так: брайлевский код – первоначальный и первичный по отношению к кодовым системам, которыми я овладел позже.
10
Лоренц К. Кольцо царя Соломона [Электронный ресурс] /Электронная библиотека RoyalLib.com. Электрон. дан. М.: Знание, 1980. Режим доступа: http://royallib.com/read/konrad_lorents/koltso_tsarya_solomona.html#0, свободный.
11
Мещеряков А. И. Слепоглухонемые дети… С. 155–156.