Осколки будущего

- О чем вы? - пробормотала Аня, сильнее сжимая руку подруги. Она всё явственнее ощущала себя персонажем триллера. Лишним персонажем триллера.

Но Мария Фёдоровна продолжала бубнить и, не обращая внимания на восклицания, уставилась одну точку, будто сама с собой или на исповеди.

- Я верить не хотила, молилася, абы вин до тэбэ нэ дотягся, Хрыстя, - она подняла взгляд, полный непередаваемой муки, - не вдалось тэбэ сберечь... як и мою Полю... твою маму... - судорожно всхлипнув, старуха закрыла лицо.

Аня вздрогнула. В густо-оранжевом свете из-под пыльного абажура она ясно увидела на скрюченных артритом пальцах, впившихся в редкие волосы, длинные острые чёрные ногти.

- О господи, - прошептала принцесса Авелилона.

- Он добрався и до тэбэ...

- Кто он? - тихо спросила Кристина, тогда как Аня сразу полностью осознала подоплёку последних дней. - Бабушка, со мной всё в порядке! Я не могу понять, о чём ты!

- Понять не можешь? - устало выговорила Мария Фёдоровна - Так скажи мне, скажить обе: звидкиль вы взяли ти бисовськи одёжки, чёрни, в билу цяточку?!

Кристина поперхнулась воздухом. Баба Маша глядела исподлобья, ожидая ответ.

- Ка... какие одёжки? - попыталась выкрутиться Анина подруга. - Я купила тот сарафан... И он всего один, у меня...

- Я бачила другый в комнате, когда вы копошилися у двори.

- Но...

- Дивчатка, вы не розумиетэ, какое лихо с вами сталося! Вам кажется, видно, шо то - весэла забавка... Та то прокляття, хрест нашего роду. - Она пристально посмотрела на Аню. - А звидкиль ты и твои родители?

- Почему вы... это спрашиваете? - растерянно промямлила та.

- Бо то прокляття нашей семьи, - сделала ударение старушка, - ось я и пытаюсь зрозумить, откудаво воно взялося у тэбэ.

- Почему вы называете нашу силу проклятием? Что вы знаете о ней? - прервала Аня, потому что поражённая Кристина, судя по всему, вообще потеряла способность к коммуникации.

Во дворе громко залаяла собака. Мария Фёдоровна, помолчав, пустилась в пространный монолог:

- Я о том вовек никому не казала. Но вам скажу, бо то так надо. Абы вы понималы. Опосля того, як тата и маму ночью забралы незнамо куды, я зовсим старалася про то не думаты. Буцим-то можна, не думаючи, прогнать из життя. Господи! Как мне хотелося забуты! Розумиешь, Хрыстя?! Мне хотелося убрать то з мого життя! Тому що ничого, крим горя, не принесло цэ наший родыни! Лышэ мий батько считав, шо цэ - дар Бога... благословение... Дано оно ему людям помогать. Он так говорыв. И помогав. Помогав, доки ци ж люды його НКВД й не сдали. Целитель он был. Мог, наклавши руки, любу рану залечить, любу недугу прогнать... Стилькох спас. От "в благодарность" за ним вночи й пришли... и за ним, и за мамкой. Знаешь, чому я жива? Тому шо матир меня у викно выставила й сказала бежать, покы силы станет, у соседне мисто бежать и никому не говорыть, хто я. А мне десять год было. Я перелякалася дужэ, та побигла ж. Три дни голодна йшла, но до того миста дибралася... - Мария Фёдоровна запнулась, но, осмелившись на что-то, продолжила: - Не сразу... По дороге на дывных людей наткнулася, дорослых мужиков... пьяных... спужалась... Ночь була. Мне почулося, воны меня схватять, як тата з мамкою. А воны, на свою та мою беду, до меня и пидийшлы... Я зи страху кулакы вскинула... а на мне то плаття бисовське якось очутилося. Схожу одёжу я на свойом батькови бачила... когда вин врачевал. Мужикы зойкнули та столбамы поставалы от переляку... а я ще бильш напугалася. Ну и махнула рукамы. - Баба Маша умолкла и после паузы спросила у Кристины: - Ты николы не видела, как живцом люди сгнивают? У мыть одну? А я видела... Батько, стало быть, ликував, а я губила. Ото дар такой... "благословение". - Безысходная усмешка изогнула бескровные губы. - Потом я убежала оттедова й бигла, покы силы были, а сил я у себе много видчула, тому далече зайшла. Колы й впала, незнамо... вид втомы так сразу, верно, и уснула... Как до тямы пришла, уже солнце грило. Плаття того на мне нэ було. Но я ж знала, шо вночи людей поубивала. И знала, шо за такое бувае... Невидомо, шо зи мной було б и як бы я скрывалася, колы б той ж ночи война не почалася. Таким, як я, дьявол завжды помогае... Загубытыся сэрэд эвакуирующихся неважко було. Сказати, що семья сгинула, а я то видела, и шось зи мною сталось вид этого, шо не помню ани де жила, ани як моя фамилия, - тэж багато розуму не нужно. И я усим брехала про себя. У всих свого горя хватало, не до дивчинкы було, таких тоди багато попоявлялося. Я с эшелонами до Волги добралася. Там родына з Украины меня к себе взяла. Так з нимы й жила, и сюды писля вийны воны меня привезли. А звидкиля я родом, то и сама не знаю... Я зрозумила, шо могу себя контролировать и не обэртатыся тем бисом! Цэ можна, колы захочешь, Хрыстына, розумиешь? Не обязательно йти на поводу дыявола! Сэбэ можно держать! Я вважала, що пэрэмогла прокляття. Того биса, якый сыдив у мэни. Я оттоль не дала йому бильш выйты з сэбэ, як у ту страшну ночь, абы вбываты! Вин пытався. Чипляв на меня то бисовэ вбрання. Та я навчилася нэ даваты ему. Я завсегда потом його контролювала. Алэ вин мстыв, верно, мне за цэ. Меня вин нэ миг здолаты и мстыв тым, кого я любила. Мий муж помэр у страшных муках, а не старый был. Врачи казалы - рак. Та я знаю. То була первая плата за то, шо я до людей того биса не выпускаю. А после твоя мамка... дитятя моя, донэчка моя люба... Вона ж уже дорослая була. Я пыльно за нэю слэдила. Всё було хорошо. И я уж считала, що здыхалася биса и в нёго нет больше сил полюваты за нашим родом. Но я ошиблася. Цэй бис мае большую силу. Я його недооценила и поплатилася за то. Второю моею платою була твоя матир. - Глаза рассказчицы увлажнились. - Твоя мама... напали на бедну погани люды, недобри. Она тэж... перепугалася, от и... - Мария Фёдоровна замолчала, и тень какого-то сомнения мелькнула на её лице. - Вырвався з неё той бис. И не смогла Полиночка прыйняты, шо... она не така, как все... её разум не смог нести той тягар... усих боятыся стала: меня, тебя... Она чуть не вбыла тебя, Хрыстыночка...

По щекам старушки катились слёзы. Они собирались в глубоких морщинах и сбегали на потёртый плед.

А потом внезапно бабушку Машу будто изнутри озарила решимость.

- Мне тяжко було на такое видважитися, - отрезала Мария Фёдоровна, - но, шоб доказаты тоби й Ани, шо з цым бисом можна боротыся силой воли, я зробыла то, шо нэ разрешала бису все ци годы. Я выпустила його.

С этими словами она, поднимаясь, распахнула дырявую шерстяную ткань.

Аня пошатнулась. Она всё поняла, ещё когда заметила маникюр, но осознать и увидеть - совсем разные вещи.

Когда перед ними встала сгорбленная временем женщина в их боевом костюме, Аня испытала настоящее потрясение.

Дряхлое тело Марии Фёдоровны стягивал корсет, глубокое декольте странно и отталкивающе смотрелось на осунувшейся груди, из-под не достающей до колен юбки виднелись худые ноги с синими звёздочками вен. Она неуверенно стояла на довольно высоких каблуках, устремив суровый взор на две застывшие фигуры.

- Я выпустыла його, - повторила Мария Фёдоровна, - шоб доказаты тоби, Хрыстыно, и тоби, Аню, шо даже сейчас, колы я стара и немощна, я зможу контролировать його, навить давши ему нови силы. А значит, и вы можете. Надо просто захотиты. Покляниться, шо поборэтэ биса!

- Бабушка, - сдавленно прохрипела Кристина.

Было в этом поступке столько сокрытого величия, что дар речи окончательно оставил Аню. Жертва столь необъятна! За то, что Мария Фёдоровна оберегала мир от демона, который угнездился в ней, она рассчиталась с судьбой жизнью мужа и разумом дочери. И вот сейчас готова всё это поставить на карту, чтобы протянуть руку своей внучке и справиться с тем, что, она верила, является проклятием их семьи. Она согласна преодолеть весь тернистый путь заново, но научить Кристину не выпускать из себя "демона".

Аня покосилась на подругу. Постигла ли та, на что именно бабушка собралась для неё пойти? Не уступит ли столь колоссальному самоотречению?..