Страница 3 из 6
Он рассказал про свою семью: двух жён, троих детей. Не спешите его осуждать. Да, у него две жены, но ни одной любовницы не было и не будет. Нравится женщина, можешь ей построить дом или отдельную комнату – женись! Чем больше жён, тем выше социальный статус. На вопрос: «Возьмёшь ли третью?» лейтенант переменился в лице: «Хас вехалила! (Ни в коем случае). В доме нездоровая конкуренция. Здесь я всего одну неделю, слава Создателю, а дома – целых семь дней!».
Салам обычно держался от всех поодаль, его сторонились, он делал вид, что ему безразлично. Но мне он всегда улыбался, чувствовал уважение и искреннюю симпатию. При встрече бедуин двумя руками крепко сжимал мою ладонь.
Какое-то время он не появлялся, а время было неспокойное, интифада в самом разгаре. Бедуины, как правило, на самых опасных заданиях.
Вскоре я узнал, что Салам тяжело ранен – подорвался на самодельной мине. Теперь за ним ухаживают две жены-красавицы (судя по их огромным блестящим глазам), каждой из которых он построил дом или комнату.
Замкнутое пространство
Иногда вспоминаю сказочные ночи Самарии. Пейзаж, словно сошедший с самой знаменитой картины Ван-Гога. Ультрамариновое небо закручивается в спираль, пульсирующие звёзды и луна подают знаки, которые мы не в силах понять. А вдали угадываются очертания тревожно замершего посёлка.
Наши далёкие предки, спасаясь от духоты жаркого лета, поднимались на плоские крыши и смотрели в тёмные бездны бескрайнего неба. Они следили за движениями колесниц звездного воинства, неисчислимыми стадами облаков и высматривали небесного Пастуха, надеясь получить от Него благословение…
В полночь нас привезли к блокпосту, окружённому забором из колючей проволоки. Внутри возвышалась шестиметровая башня.
«Идите наверх. Следить внимательно. Ни при каких обстоятельствах не спускаться вниз, не подниматься на крышу. Ребята из ШАБАКа сообщили, что появился снайпер и пока его не нашли – надлежит быть крайне осторожными. Обзор неполный, поэтому слепая зона может быть заминирована. Через 5 часов вас сменят. Связь как обычно».
По внутренней лестнице мы поднялись в небольшую комнату с двумя маленькими оконцами, зарешечёнными металлическими прутьями.
Мой напарник, с которым я практически не был знаком, беспокойно осмотрел давящую камеру.
– Меир, – протянул руку солдат. – Офицер полиции, капитан. Живу в Беэр-Шеве.
Я назвал своё имя и пожал его холодную ладонь.
Впереди ещё вся ночь, за разговором время летит быстро. Правда, я умею целыми днями м олчать и часами сидеть, неподвижно уставившись в одну точку. Но марокканский еврей Меир совсем другой: беспокойный и вёрткий.
Он сбивчиво рассказывал о своей жене, о двух маленьких девочках, без которых не может жить, вытащил из кошелька их фотографию, показал.
Я видел, что с Меиром происходит неладное. Руки его подрагивали, голос дрожал, он судорожно пытался втянуть густой воздух, шлёпал ладонью себя по груди, подходил вплотную к окошку и жадно дышал.
Вдруг он закричал:
– Стоять! Что ты тут делаешь?!
Похоже, у нас гость.
– Я живу здесь. Возвращаюсь с работы. Жена и дети дома ждут, – на ломаном иврите сказал палестинец.
– Жди до утра! Блокпост закрыт! – объяснил капитан.
Палестинец мне не понравился, что – то не так. Сумки нет, одежда модная, внимательно смотрит по сторонам. Обычно местные спорят, ругаются, а этот тихо ушёл в темноту. Может, у меня паранойя, ведь мы не пустили молодого отца к жене и детям.
Тем временем Меиру стало совсем плохо, он постанывал и бил кулаками в тяжелую стену.
– Что с тобой? – спросил я.
– Всё давит, у меня боязнь замкнутого пространства. Чувствую, ещё немного и сойду с ума. Попроси помощи.
Связался со штабом, объяснил ситуацию, не помогло, на другом конце провода ответили: «Через два часа вас сменят. Терпение».
Меир осветил фонариком потолок камеры, приставил лесенку, щелкнул задвижкой.
– Нельзя высовывать голову, – напомнил я ему. – Возьми хотя бы каску.
– Мне всё равно, терпеть уже невозможно.
Капитан подтянулся на локтях и лёг спиной на крышу.
– Здесь так красиво! Посмотри на эти алмазные звёзды. Какое счастье! Шма, Исраэль! – восторгался капитан и благодарил Бога.
Выстрела я не услышал, только глухой стон, и пару судорожных ударов армейским ботинком по бетонной крыше.
Я втащил Меира обратно в бункер, снайпер вложил в несчастного капитана ещё пару пуль, одна из них оцарапала мне палец.
Сообщил по рации.
«Принял. Конец связи», – сухо треснула трубка.
Скоро придёт помощь, но мёртвому уже ничем не помочь.
«Эх, капитан, ты хотел свободы, ярких звёзд под открытым самарийским небом, а получил пулю в голову. Возможно, ты успел увидеть Небесного Пастуха, который забрал к себе ещё одну заблудшую овцу дома Израиля»
Тот, который не стрелял
Иногда самодовольно думаю, что кровавые мальчики не тревожат мой душевный покой и мне не нужно обращаться к психологу, а всё потому, что три года назад не нажал на курок…
Однако не будем забегать вперёд.
Свежее самарийское утро не омрачали даже бензиновые испарения автозаправки, на которую мы заехали прикупить всё, что радует солдата: холодную колу, шоколад, сигареты.
Не успели выпить кофе, как началась какая-то сумятица, бородатый человек в вязанной кипе что-то кричал и держался за плечо.
Мгновенно лязгнули затворы, щёлкнули предохранители автоматов, наставленные на испуганное пятящееся создание, выронившее столовый нож.
«Нет проблем. Сейчас возьму его…», – я не успел договорить. Одиночные выстрелы из трёх стволов превратились в канонаду, обжигающие гильзы выпрыгивали в разные стороны.
Смуглый парень рухнул на тощие к олени, упал вперёд и перекатился на спину, неестественно подломив под себя руки, на его потрепанных джинсах вокруг паха образовалось мокрое пятно. Мертвые глаза непонимающе смотрели в небо.
– Зачем? Зачем? – мой вопрос был риторическим.
Лейтенант Вайсман криво улыбнулся и немного виновато пожал плечами. Сослуживцев стало не узнать, они были возбуждены, глаза горели, а кое-кому даже хотелось продолжения приключений.
Вечером я сидел один неподалеку от казармы, молча курил. Подошёл Вайсман, попросил огня.
– Ты не понимаешь, потому что здесь не родился, без обид, брат мой. Ну взяли бы его, отсидит пару лет, а потом его выпустят, и он снова будет резать людей.
– С каких это пор ты стал судьёй и палачом одновременно? Если есть возможность не убивать – не убивай. Не ты дал жизнь и не тебе её отнимать, – как можно спокойней сказал я.
– Он террорист, взял в руки нож – кровь его на голове его. И только уничтожая таких, как он, мы здесь сможем выжить и удержать землю.
– Вы опираетесь на меч ваш, делаете мерзости, и хотите владеть страной? Так говорил иудейский пророк Иехезкиэль, взывавший к милосердию.
– Если мы когда-нибудь и потеряем государство, то только из-за таких чистоплюев, как ты, – лейтенант яростно отбросил окурок. – С ними по-другому нельзя. Террорист не должен жить!
– Если бы он был в кипе, уверен, ты не стрелял бы на поражение. Вайсман задумался, помолчал немного и ответил:
– Мир делится на своих и чужих, своих нельзя убивать, но тебя бы я пристрелил, – потом улыбнулся и весело мне подмигнул.
В пачке, купленной на злополучной заправке, ещё было несколько сигарет, «значит, всё не так уж плохо на сегодняшний день». Осталось только купить билет «на самолёт с серебристым крылом» и свалить на Гоа. Пусть такие, как Вайсман, охраняют Израиль, который может выжить, опираясь только на меч.
Немного мазохисты
Вершины гор припорошены снегом, холод, как у нас говорят, лисий, и этот жуткий ветер, проникающий в леденеющие жилы. Кофе в термосе давно закончился, и уже плевать на запрет курить, только прячешь от снайперов в рукаве огонек крепких бесплатных американских сигарет.