Страница 13 из 22
Вот с чем надо было бороться и искать рычаги воздействия, прежде всего экономические. «Что заработал, то и получи! – размышлял молодой руководитель. – А как?» – спрашивал сам у себя.
Впоследствии эти процессы очень убедительно показаны в романе Анатолия Иванова «Вечный зов» и в фильме одноименного названия, а пока до всего приходилось доходить собственным умом, тем более что ни день, то неугомонный Никита Сергеевич подбрасывал все новую и новую пищу для размышлений по поводу методов руководства сельским хозяйством, особенно его машинно-тракторным комплексом.
«МТС – могучее средство, если в руках настоящего руководителя, а не в руках того, кто считает часы с утра и до вечера, формально отбывает время», – гремел он, потрясая на трибуне кулаком и зажигая страну своим темпераментом, тем более таких молодых и целеустремленных, как Трубилин, которых тогда становилось все больше и больше.
Иван гордился тем, что вступает в созидательную работу в судьбоносное для страны время, когда раскрываются новые возможности, когда уходит в прошлое мрачная тень тоталитарного страха, которую потом удачно воплотят в художественные категории великие советские фильмы «Председатель» и «Тени исчезают в полдень», где показаны многосложные образы тех, кто в послевоенные годы, не жалея себя, вел борьбу за могущество и надежность советского хлеборобства, а значит, и государства, где членство в коммунистической партии считалось чрезвычайно актуально и почетно. Иван Трубилин вскоре совершенно осознанно вступил в эти ряды, искренне считая, что люди, победившие фашизм, все остальные трудности одолеют еще успешнее.
Тогда Гулькевичи были, в сущности, небольшим селом, правда, находящимся в зоне притяжения Кропоткина и Армавира, двух знаковых городов, получивших быстрое развитие в связи со строительством железной дороги Ростов – Владикавказ.
С подачи жены Иван всегда живо интересовался окружающим миром, а уж тем более там, где пришлось выстраивать новую жизнь. Раиса приносила из библиотеки книги, в которых рассказывалось о происхождении их села, оказывается, получившего название от первого владельца этих земель Николая Васильевича Гулькевича, тайного советника, который за заслуги в снабжении русской армии во время Кавказской войны удостоен их в качестве подарка от самого государя императора Александра II. Правда, оказалось, что сам Гулькевич так и ни разу не посетил свои владения, по странному совпадению проживая тоже в Мелитополе и служа там в уездном суде.
Когда построили станцию под таким же названием (а это произошло в 1875 году), то вокруг нее все мелкие хуторки стали группироваться в единое поселение. Тем более что пашни окрестные были на загляденье – жирные, увесистые, урожайные. Это как раз о таких Чехов однажды воскликнул: «Посади оглоблю, телега вырастет!»
Забегая вперед скажу, что когда стал обсуждаться вопрос о месторазмещении Всероссийского банка семян, уникального собрания семенного материала, заложенного еще академиком Николаем Ивановичем Вавиловым, то одним из первых, кто предложил для этой цели Гулькевичский район, стал Иван Тимофеевич Трубилин, впоследствии ректор Кубанского сельскохозяйственного института, где появился и свой банк семенного фонда, тоже один из крупнейших в России.
Кто-кто, а он прекрасно знал возможность района и на всех уровнях (а вопрос обсуждался в Правительстве) активно советовал, что банк надобно разместить в поселке с симпатичным и многозначительным названием Ботаника. Это километрах в двадцати от районного центра, где и по нынешнюю пору находится одна из самых крупных и богатейших по видовому представительству коллекция мирового генетического разнообразия растений.
Причем большая часть (а это почти полмиллиона образцов) хранится в капитально обустроенных подземных хранилищах в строго контролируемых условиях при постоянной температуре +4,5 градуса по Цельсию.
Эта коллекция еще в годы войны была вывезена из блокадного Ленинграда, где умирающие с голода ученые не дотронулись ни до единого зернышка, чтобы употребить в пищу. Погибали, но берегли…
Будучи уже руководителем Гулькевичского района Иван Тимофеевич, услышав эту историю, был буквально потрясен, всю жизнь преклоняясь перед примером гражданского долга и человеческого мужества, которое являл, прежде всего, сам Николай Иванович Вавилов. Ученый-подвижник, собиравший семена сельхозкультур по всему свету и мечтавший досыта накормить весь мир, умер от голода в Саратовской тюрьме в самый разгар войны. Вот такая трагическая история…
Чем больше Иван Тимофеевич вникал в суть и смысл профессии, которую он выбрал для своей судьбы, тем более понимал, что она лежит на рубеже судьбоносных жизнеобеспечивающих проявлений, ибо ничего нет страшнее, когда пашни превращаются в плацдармы. Гулькевичская земля, по которой война прокатилась во всех своих жестокостях, не была исключением…
Молодая чета Трубилиных живо интересовалась историей района, тем более что пахотные земли довольно часто напоминали о минувшей войне. Даже через много лет нет-нет, а плужный лемех вдруг вывернет неразорвавшийся снаряд, а то и авиабомбу, а уж осколков сколько – не счесть.
Летом 1942 года немецкая армия развернула в «армавирском коридоре» широкомасштабное наступление, стремясь прорваться к грозненской и бакинской нефти. Сторожилы рассказывали, как пыльными шляхами в сторону предгорья ночами гнали колхозные стада и отары, как увозили от противника технику: комбайны, трактора, сеялки-веялки. Немец сильно бомбил «соседей» Гулькевичского района Армавир и Кропоткин, важные железнодорожные узлы, связывающие страну с Черноморским побережьем, куда и старались уйти эвакуационные потоки.
Всей стране маленькое кубанское село стало известно поздней осенью 1942 года, когда в газете «Красная звезда» появился очерк Константина Симонова «Гулькевичи – Берлин», рассказывающий о массовом угоне в Германию юношей и девушек.
Знаменитый уже тогда писатель и поэт принимал участие в освобождении станицы и наспех набросал в блокнот словно в память строчки:
Этому стихотворению суждено быть дописанным только в конце войны, уже в полуповерженной Германии, где гвардии подполковник Симонов вдруг вспомнил три ночи, что провел в полусожженной кубанской станице Гулькевичи. Оттуда начиналось наступление советских войск на Краснодар, в котором Симонов тоже принимал участие.
Тому же Трубилину, уже первому секретарю Гулькевичского райкома партии, рассказывал, что зимой сорок пятого, когда на чужой земле виделась и ощущалась близкая победа, он вдруг с какой-то необъяснимой остротой вдруг вспомнил крохотные Гулькевичи.
– Я думаю, – рассказывал Симонов, через несколько лет после войны вновь посетивший станицу (он бывал здесь в разные годы трижды), – что-то очень сильно зацепило, заставило найти в блокноте наспех написанное в конце сорок второго, с трудом, но разобрать те две карандашные строки и тут же дополнить их еще несколькими:
По сути, именно там, в Гулькевичах, Иван Трубилин стал формироваться в многогранную и многоуровневую личность, которую впоследствии знали многие, подчас даже не осознавая, как в простом деревенском парубке, способном одной рукой сжать сорванное яблоко с такой силой, что тут же набиралось полстакана сока, и с расстояния определить, какой шатун стучит в моторе ЧТЗ, вдруг стали проявляться качества такой душевной и духовной тонкости, когда самые разные люди (возрастов, положений, взглядов) стали тянуться к нему, как бы заранее определяя того человека, за которым надобно идти. Нет-нет, не вожака, что громовым рыком определяет «право-лево», а именно лидера, негромкого, но надежного, способного терпеливо выслушать любого, вникнуть в суть проблемы, а самое главное – найти способ ее решения.