Страница 14 из 22
Очень скоро МТС в Гулькевичах заставила о себе говорить уважительно, поскольку стала по всем показателям выходить в передовые. Руководители хозяйств уже общались с начальником машинно-тракторной станции не на «басах», привычно «выбивая» технику, а разговаривая с молодым руководителем крайне уважительно, поскольку машины стали прибывать в колхозы точно в заявленные сроки, абсолютно исправные, и хотя «сидели» на них подчас те самые пареньки, о которых говорил Хрущев, но это были уже отлично обученные ребята, знающие местные условия, умевшие работать так, что даже самый взыскательный бригадир не находил огрехов.
Уже в ту пору Трубилин, памятуя детство, прошедшее на колхозном машинном дворе, договорился с директорами школ о системных уроках труда и постоянной практике школьников у него в мастерских, где, выступая лично, довольно часто пел ту самую «Прокати нас, Петруша, на тракторе…», которую однажды сводный хор школьной самодеятельности станицы Гулькевичи исполнил на районном смотре с такой силой, что заставил подпевать весь зал, включая и районное начальство.
Молодая семья выстраивала жизнь в Гулькевичах всерьез и надолго. Особенно когда через два года родился сын – живой ясноглазый карапуз, которого не без споров назвали Женей. На внука приехали посмотреть дедушка и бабушка, отметив, что семейство Трубилиных активно прирастает. Тем более что это был уже второй Евгений. Первый родился у Маши, старшей сестры, затем через шесть лет появилась Галя, дочь Николая, а вот сейчас снова Женя. Отсюда и спор…
У Тимофея Петровича и Анны Акимовны были все основания считать, что счастливое продолжение старого казачьего рода не только состоялось, а набирало силу, авторитетную крепость, ту духовную связь, на которой во веки веков держалась основа прочности российского государства – большая русская семья.
И не материальной зажиточностью, а богатством, что сельские люди во веки веков ставят выше всего – уважением одностаничников за личные достоинства каждого члена той семьи, где всякий новый брал у предшественника лучшее.
Так уж было заведено, что всякое следующее «колено» рода Трубилиных личную судьбу формировало с опорой исключительно на базовые ценности предков, образ жизни и семейное воспитание. Это позволяло в любую лихую годину (а их ведь была большая часть) выбирать путь прямой, но самый трудный путь, в определении которого всегда включалось главное содержание – труд.
В том роду принято было жить долго, но насыщенно. Родовитость Трубилиных в том и заключается, что малые дети нередко заставали прабабушек и прадедушек в добром здравии. Анна Акимовна, например, покинула сей мир в девяносто лет (родившись в трагическом 1905 году, а скончавшись в не менее драматичном 1995 г.), полной мерой ощутив жизненный триумф своих сыновей. Старший стал министром в медицине, а младший академиком в сельском хозяйстве. И это при том, что дальние предки больше сражались за Отчизну или гнулись на пашне, чем сидели за партой. Правда, по рассказам, много читали, хотя расписывались с трудом – рука была слишком натруженной от общения с орудиями крестьянского труда, чтобы держать невесомое перо также уверенно, как плуг.
Важно, что, несмотря на расстояние (а жизнь молодых почти сразу уходила от «родного очага»), никогда духовно не прерывались и совет старшего (особенно отца) для детей всегда оставался важным аргументом при принятии того или иного решения. Тимофей Петрович, безусловно, гордился успехами своих сыновей, хотя иногда и позволял некое ворчание, особенно когда младший стал стремительно расти по служебной лестнице:
– Ты, Ванюшка, простых людей не забывай… А то с той высоты, куда тебя судьба несет, они для некоторых смотрятся букашками. Падать-то будешь все равно на землю…
Для Ивана Тимофеевича отец всегда оставался безусловным авторитетом, прежде всего отношением к людям, с кем работал или с которыми встречался. Там, в Гулькевичах, круг общения стал неизмеримо шире, но главное – разнообразнее. Большей частью это были зрелые, состоявшиеся люди, имеющие большой жизненный опыт.
Ему повезло – поколение послевоенных руководителей, отобранных прежде всего самой войной, хорошо знавших ценность созидательного труда. И не один Огурцов был среди них. Особенно это стало ощущаться, когда Трубилина назначают директором МТС. Судьба уже чаще стала сводить с людьми, чьи биографии были насыщены не только фронтовым прошлым, но и судьбоносными событиями восстановления, в которых «университетом» являлась сама жизнь, непростая, подчас драматическая, нередко на грани самопожертвования, но не утерявшая при этом чувства товарищества и оптимизма. Всякий праздник начинался и заканчивался песней, хорошей, распевной мелодичной песней, которую вослед радио пела вся страна.
Это было очень важно, если учесть непростое переломное время. А оно было, действительно, сильно переломное, особенно для тех, кто долго ходил под дамокловым мечом сталинского периода, и разговор на заседании бюро партии по поводу, скажем, невыполнения плана посева озимых часто шел под суровым приглядом начальника местного отдела МГБ.
Иван Тимофеевич избежал этого, но знавал многих людей, у которых ушедшая эпоха отражалась не столько количеством орденов на груди, сколько рубцами инфарктов. Впоследствии уходил от публичных рассуждений на эту тему, и не потому, что не привык искать виноватых среди тех, кого уже нет на этом свете. Прежде всего потому, что лично на себе ощутил все преимущества социализма: с бесплатным образованием для любого, возможностью реализоваться по жизни без опоры на родовитость или увесистую протекцию, а главное – редкую человеческую сплоченность, помогавшую стране выходить из послевоенных лишений.
В тех же Гулькевичах жили более чем скромно (съемная комната, где одностворчатый шкаф хранил весь семейный гардероб), но с полной уверенностью, что страна, пережившая такую войну, где каждый пятый еще долго ходил на работу в гимнастерке со следами споротых погон, выходит на ту магистраль, где всякий день обещает светлую надежду.
Именно в ту пору Иван Тимофеевич близко сходится со многими людьми, которые в той или иной степени оказывают влияние на формирование его как личности, в которой лучшие человеческие качества (те, что от мамы с папой) на всю жизнь остались доминирующими.
Прежде всего, это полное отсутствие этакой молодецкой гордыни (а уж тем более высокомерия), когда служебные успехи, множенные на преимущество перспективной молодости, нередко выводят молодого человека на уровень ощущения собственной исключительности. Вера Федоровна Галушко, много лет пребывавшая в руководящей элите края, рассказывала мне, как будучи только-только назначенной на должность заместителя председателя Краснодарского горисполкома вынуждена была однажды вникать в достаточно тревожную, более того, исключительную ситуацию. Дело в том, что в Кубанском сельскохозяйственном институте, в среде студентов-иностранцев (в основном из африканских стран), возник вдруг некий массовый протест, как потом выяснилось на бытовой почве.
Сам по себе случай, повторяю, исключительный, поэтому вызвал немалый переполох. Еще бы! Орденоносное высшее учебное заведение, тем более славящееся давними интернациональными связями (на Кубани первые студенты-иностранцы появились именно тут), и вдруг этакий конфуз!
Вот при той непривычной ситуации Вера Федоровна и познакомилась с Иваном Тимофеевичем. Она уже не очень помнит суть конфликта, но отлично помнит, какое впечатление на нее произвел ректор.
«Он меня поразил каким-то необычно ровным и для той, достаточно нервной ситуации умиротворяющим характером, – вспоминает Вера Федоровна, нынче занимающая пост председателя Краснодарской городской Думы. – Нет-нет, совсем не равнодушным… Я по глазам видела, что ситуация эта его крайне волнует, но он разговаривал со студентами на такой душевной и доверительной ноте, что страсти сразу улеглись.
У нас ведь в таких случаях нередко начинается что-то похожее на сдавленную истерику: а что? а почему? а кого будем привлекать? И прочее в том духе. Утихомирив ситуацию и «расшив» проблемы, мы еще долго пили чай в ректорском кабинете, и я не уставала удивляться силе гипнотического обаяния, которым, несомненно, обладал этот человек, так и ни разу не повысив голоса, хотя поначалу со стороны ссорившихся крику было много…»