Из жизни облаков

Через минуту-другую мы тюфяками валялись в пыли - обезоруженные и грязные. Один из всадников-крепышей в лисьем малахае и спортивном пиджаке в клеточку поднял руку с плеткой на кисти.

- Кто такие? - крикнул он фальцетом.

- С этого бы и начали, чем руки-то ломать, - подал голос Артур.

Всадник кивком сделал знак. Двое спрыгнули с коней, подхватили Артура, поставили на ноги.

- Все наши документы в планшете.

Кто-то разыскал сумку, услужливо подал всаднику в малахае. Тот читать не стал, а засунул планшет за голенища сапог.

- Разберемся. - Он стегнул низкорослого конька, крутнулся на месте и вынесся из круга.

Мы не успели слова сказать. Нас перекинули через седла и погнали лошадей. В нос бил крепкий запах конского пота и полыни. В глаза, рот и ноздри летели ошметки земли - сухой, соленой на вкус. Иногда с галопа лошадь переходила на рысь. Тогда тряска делалась совсем невыносимой. Я завозился, пытаясь переменить положение тела, но получил удар кнутовищем. Захлебываясь от боли и злости, стал крыть своего лиходея, его родителей, бабушек и дедушек.

- Дай передохнуть, мочи нет!

Мучитель натянул поводья:

- Хочешь, в седло посажу?

Не дождавшись ответа, он поднял меня за шиворот, вставил в седло, сам уместился на крупе. Я разлепил глаза. Впереди мчалась основная орда. Там Арик и Сенечка. Сзади и по бокам неторопливо рысили те, кто отстал.

В поселок нас не повезли. Сгрузили на выгоне и затолкнули в пустую овчарню. Сквозь маленькие оконца мутно тек солнечный свет. Хотя мы не завтракали, но голода не чувствовали, зато скоро стала терзать жажда. Пить хотелось мучительно. Артур подошел к воротам. Сквозь щели иссохших досок виднелась жердь засова. Он пнул ногой. Приблизился пожилой стражник с двухстволкой на ремне, что-то пробормотал по-казахски.

- Пить дай, басмач! - рявкнул Артур.

Караульщик выпалил длинную фразу и ушел в саманную сторожку, где собирались овцеводы в зимние дни. Прошло минут пять. Убедившись, что стражник нас поить и не думал, Артур стал колотить плечом в ворота, поскольку руки у него были связаны. Казах рассердился, стал что-то кричать, гневно потрясая оружием.

- Дай пить, палач!

Сторож потоптался перед воротами, опять протрещал какую-то фразу и ушел. Он больше не показался из домика, хотя Артур раскачал ворота так, что они едва не слетели с петель.

- Лучше развяжем руки, - подал мысль Сенечка.

Мы занялись этим делом, но оказалось, что степняки вязали узлы не хуже любого боцмана.

К нашей радости, у деревянного корыта в желобе скопилось немного тухлой воды. Слизывая остатки, я увидел ржавую скобу. Ею была пришпилена колода к стене. Я начал перетирать веревку о скобу.

Снаружи послышалось негромкое повизгивание.

- Митька!

Пес обежал овчарню, однако лаза не нашел. Тогда вынюхал место, где можно скорей к нам прокопаться. Артур ногой стал разгребать мусор, чтобы облегчить собаке работу. Вскоре показалась лохматая голова. Митька поочередно облизал всем руки и лица. Сенечка подставил ему узел, надеясь, что собака поймет, разгрызет зубами. Однако четвероногий воздухоплаватель тут оплошал. Он никак не мог понять, чего от него ждут. Махал хвостом, юлил, но к веревке не прикасался. Тем временем я перетер веревку, помог развязаться Артуру и Сенечке.

Неожиданно родился дерзкий план: вылезти через Митькин ход наружу, отобрать у сторожа ружье и взять заложника в обмен на ведро воды и свободу. Конечно, опасно было подставлять себя под внезапный выстрел. У степняков ухо чуткое, рука быстрая. Но не подыхать же, пока разберутся!

Однако осуществить это намерение не успели. Мы увидели приближающуюся со стороны поселка толпу.

- Будут линчевать, - изрек Артур.

Первыми примчались мальчишки. Они облепили щели в овчарне. В проем двери рванулся ослепительный свет. Раскинув руки, в затхлый полумрак вбежал наш коренастый знакомый в лисьем малахае и клетчатом пиджаке:

- Ах, какая промашка! Простите, товарищи дорогие!

Дюжие молодцы подхватили нас под руки, поддерживая и на ходу рассыпаясь в извинениях, вывели на свет божий.

- Пить дайте, - пошевелил пересохшими губами Артур.

Словно из сказки, появилось ведро с холодным айраном. Какой-то мужичонка, учитель или местный культработник, сообщил, что в поселке будет митинг, потом обед, отдых...

Ну и поплыло, завертелось. Из центральной усадьбы приехал председатель колхоза с членами правления и активистами. Прилетел вертолет с областными чинами. В вольной степи у камышового озера жарко заполыхали костры. На скатерти посыпались горы баурсаков - пресных пончиков на бараньем сале. Сытным запахом вареного мяса и лапши потянуло от многоведерных казанов. Казахи сделали бешбармак. В свете костров багрово лоснились возбужденные лица, на темных пальцах сверкал жир. Митька с Прошкой, объевшись, не казали носа, отсыпались где-то.

Из района прибыла клубная самодеятельность, играли домбры, танцевали девушки в национальных костюмах, юнцы показывали искусство верховой езды и борьбы. Как выяснилось, мы попали в степную глубинку, в одну из дальних бригад, которой командовал крепыш в малахае. Чабаны, увидев в вечернем небе спускавшийся шар, побросали отары и примчались к нему с вестью на взмыленных конях. Бригадир слышал о шпионах, которые на какие только хитрости ни пускаются, лишь бы перескочить через наши пограничные рубежи. Поскольку телеграфной и телефонной связи не было, он тут же послал нарочного на центральную усадьбу, находившуюся чуть ли не в сотне километров отсюда. Сам же с верными людьми обскакал ближайшие аилы, поднял народ, вооружив всем, что под руку подвернулось. Утром теплекькими он взял нас в полон.

Нарочный тем временем добрался до председателя. К нему уже пришла телеграмма о возможности приземления аэростата на колхозной территории. Его просили позаботиться о воздухоплавателях и организовать отправку их имущества в Москву. Боевого и скорого на расправу бригадира председатель хорошо знал. Он тут же погнал нарочного обратно, дав лучшего иноходца, а вскоре и сам выехал навстречу, прихватив с собой членов правления.

Когда мы со всеми перецеловались, объяснились в вечной дружбе, я, улучив момент, подступил к бригадиру:

- Скажи, приятель Жонатай, куда девался термос с кагором?

- Какой кагор, зачем кагор? - заволновался простодушный Жонатай, пряча глаза под рыжим малахаем. - Кушай барашка, пей кумыс, пожалуйста. Не надо кагора!

Я понял, что редкий напиток, добытый Марком Исаевичем Стрекалисом, уже не вернешь. Новые друзья собрали все потерянные при посадке вещи, отыскали в степи даже мою авторучку и ремешок от унта Арика, однако кагор исчез, будто его и не было.

Через три дня оболочку, приборы и другое казенное имущество погрузили на машины и отправили к железнодорожной станции. Сеня поехал сопровождать груз, захватив с собой Митьку и Прошку. Нас с Артуром доставили до Алма-Аты и оттуда на рейсовом Ту мы вылетели домой.

В пассажирском салоне было уютно и тепло. Внизу, клубясь, меняя очертания, плыли облака. Еще недавно мы трогали их руками.

Доведется ли вновь изведать то непередаваемое чувство, какое возникает лишь в полете на аэростате, когда не гудят двигатели, не вибрирует кабина и на сотни километров вокруг стоит глубокая, царственная тишина?

Профессор Огюст Пикар, изобретатель батискафа и стратонавт в молодости, яростно защищал воздухоплавание. Полемизируя с противниками, он задавал вопрос: будет ли воздушный шар окончательно забыт, сдан в музей? Нет, утверждал он. Шар все же останется свободным аэростатом, и на него будут смотреть как на прекрасный вид спорта.

Свободный аэростат служит свободе, наблюдательности, прогрессу, возвышению души, доказывал Пикар. Не достаточно ли этого? Мы, воздухоплаватели, высоко ценим свободный аэростат. Кто обвинил бы швейную машину за то, что она не способна молоть кофе? Кто осудил бы кофемолку за то, что она не может шить? Хороша сама по себе всякая вещь, выполняющая свое назначение.