Из жизни облаков

Федоровский Евгений

Из жизни облаков

Евгений ФЕДОРОВСКИЙ

ИЗ ЖИЗНИ ОБЛАКОВ

Повесть

Когда мы встречались с Ариком, нам приходила на память одна и та же сценка из давнего прошлого. Мы вспоминали наше авиационное училище, которое хоть и поманило небом, но не связало кровным родством... Я слышу откуда-то издалека свою фамилию, произнесенную скрипучим голосом. В бок упирается острый локоть Арика. Сделав над собою усилие, возвращаюсь из сладкой дремы в горькую реальность. Веки жжет от недосыпа, на щеке - рубец от кулака, подложенного под голову. Поднимаюсь и обалдело гляжу в ту сторону, где сидит подполковник Лящук, он же Громобой.

- Милости прошу, - притворно-ласково изрекает Громобой.

Два наряда вне очереди мне уже обеспечены - это я понимаю еще до того, как подхожу к доске и уныло рапортую, что к ответу готов.

"К ответу готов" - так требовалось докладывать по уставу. На самом же деле я ничегошеньки не знал. Вернувшись из караула, полчаса долбил морзянку, на самоподготовке зубрил теорию полета, матчасть, навигацию, аэродинамику, оставляя на потом метеорологию - науку путаную, трудно поддающуюся заучиванию и вообще, по нашему разумению, бесполезную.

Другого мнения придерживался подполковник Лящук, терзавший нас премудростью атмосферных фронтов и циклонов, турбулентных потоков, туманов и гроз, типами облаков в небесах.

Нахмурив совиные брови, Громобой роется в памяти, ищет вопрос позаковыристей. Нашел! Глаза искрят радостью.

- Что такое состояние окклюзии?

Я тупо смотрю на него.

За передним столом ерзает отличник Калистый, выказывает готовность отвечать. Но остальные смотрят на меня с состраданием, радуясь в то же время, что сегодня не они, а я попал под колпак Громобоя. Подсказывать никто не решается - у подполковника уши, словно локаторы, нацелены на класс. Лишь Арик с уютного последнего ряда пытается подсказать знаками, клацает зубами, волнообразно планирует рукой.

- Это когда холодный воздух падает на теплую землю... Нет! Теплый на холодную...

Громобой видит невразумительные потуги Арика, но кивает Калистому. Тот вскакивает и на едином выдохе отбивает с частотой скорострельного пулемета ШКАС:

- Окклюзия циклона - вытеснение теплого воздуха в высокие слои атмосферы холодным воздухом. Сопровождается образованием слоисто-кучевых, кучево-дождевых, высокослоистых и перистых облаков. Грозит туманами, моросью, болтанкой, грозами, обледенением!

Удовлетворенно кивнув, Лящук старательно выводит в журнале Калистому пятерку, мне - двойку, Арику - тоже двойку:

- Доложите старшине о соответствующем количестве баллов.

Арик сунулся было: "Мне-то за что?!" Но вовремя умолк. Громобой, рассвирепев, может поставить и единицу. О ней пришлось бы докладывать самому командиру эскадрильи майору Золотарю, а тот был скор на расправу. Лучше уж порадовать старшину. Ему теперь не надо ломать голову, кого назначать в наряд. Контрольно-пропускной пункт нам не доверят, в карауле были только что, прямая дорога - на кухню. Там станем рубить прелые осиновые чурки, выковыривать глазки из картошки после машинной чистки, чистить котлы величиной с царь-колокол...

Следующий урок метеорологии через три дня. Успеем оклематься.

Мы ненавидели метеорологию так, как можно ненавидеть кровного врага. Переводили нас с курса на курс лишь благодаря тому, что мы успевали по другим предметам, и начальнику УЛО*, очевидно, приходилось уговаривать Громобоя ставить нам переходную тройку.

_______________

* Учебно-летный отряд.

Закончив училище и попав в полк, который перегонял машины с заводов в строевые части, метеорологией мы стали заниматься меньше. Общение с синоптиками ограничивалось теми минутами, когда они знакомили нас с метеоусловиями по маршруту или когда мы в полете докладывали о наблюдаемой погоде. А после посадки давали им на подпись полетный лист.

Иногда непогода загоняла нас на запасной аэродромчик. Перечитав подшивки старых газет, обалдев от скуки, мы принимались костерить на чем сват стоит опостылевшую непогоду, а заодно и синоптиков, словно они были виноваты в неожиданно свалившемся циклоне. Особенно усердствовал в этом Арик. Не знал, не гадал он, что судьба с мстительной памятливостью сделает его аэрологом.

В авиации долго служить не пришлось. Однажды перед нами встал выбор: переучиваться на новую технику или уйти в запас и на гражданке, пока не поздно, осваивать другую специальность. Мы предпочли второе. Артур закончил географический факультет университета, позимовал в Антарктике и Арктике, потом стал работать в обсерватории и так увлекся своей работой, что, когда в поле его зрения оказалась моя грешная персона, он счел своим долгом обратить меня в свою веру. В один из дней Артур попросил срочно приехать к нему на работу.

- Ты помнишь, как мы презирали метеорологию?! - с пафосом воскликнул он, едва поздоровавшись. - Это не просто наука, это поэма, симфония, мудрость тысячелетий!

Арик метнулся к шкафу, выхватил огромный фолиант, вознес его над головой, будто собирался швырнуть им в меня, неуча.

- Прочти и подумай! - Очки слетели с его острого носа на пол.

- Весьма тронут твоим вниманием, но мои дела не настолько плохи, чтобы я брался за метеорологию, - сказал я, напыжившись.

- Ты будешь читать, - зловеще произнес Арик. В его тоне было столько уверенности, что я задумался. На гражданке, кажется, я уже перебрал все специальности и ни на одной не мог остановиться. Любопытно, что предложит мне Арик?

- Что ты от меня хочешь? - спросил я напрямик.

Несколько секунд Артур беззвучно шевелил губами и вдруг вскричал:

- Да оторвись ты от своего корыта! Слушай! У нас в эллинге лежит оболочка аэростата. На нем когда-то летал аэронавт Сенечка Волобуй, странное имя, не правда ли?.. Я хочу вдохнуть в оболочку жизнь и полететь!

- И хочешь взять меня?

- Тебя и Сенечку, он болтается в нетях. Надо найти его. - Арик сел, положил на стол длинные руки. - Но чтобы ты мог попасть в обсерваторию, ты должен в ней работать. Вообще-то у тебя есть какая-нибудь серьезная специальность? (Литературу в расчет он не принимал.)

- А какая требуется?

Он снял телефонную трубку, набрал номер начальника отдела кадров.

В отделе кадров сказали: требуется дежурный электрик. Восемь суток дежурства в месяц и сто двадцать рублей в зубы. Электриком я тоже когда-то работал.

- Согласен? - спросил Арик.

- Только ради того, чтобы слетать.

Так я стал специалистом по светильникам, конденсаторам, выключателям и перегоревшим лампочкам. Старший электрик Зозулин отвел мне в дежурке подвала шкафчик для одежды и личного инструмента, проинструктировал по технике безопасности и включил в график дежурств. Вышло, что дежурить надо в первые же сутки. Затем Зозулин провел меня к главной щитовой, куда подходила силовая линия и где электричество распределялось по корпусам. Он объяснил систему освещения в кабинетах, коридорах и конференц-зале, лазали мы и на чердак, где глухо урчали электромоторы, питавшие лифты и вентиляторы.

Потом весь день я принимал по телефону заявки и бегал по кабинетам и лабораториям, заменяя лампочки, разбитые розетки, дроссели в светильниках, наращивал к настольным лампам провода, которые от очередной перестановки столов оказывались короткими. У меня создалось впечатление, что все грандиозное электрическое хозяйство обсерватории вдруг подверглось разрушению, как после землетрясения, и мне теперь придется его восстанавливать.

Когда закончился рабочий день, я обошел корпуса, выключил свет, оставленный забывчивыми сотрудниками, и вернулся в дежурку. Зозулин долго колготился, опасаясь оставлять меня одного. Наконец ушел и он. Я смел сор с верстака, застелил столик новой газетой. Выключил радио. Наступила благостная тишина. Достал том по воздухоплаванию и разлегся на старом пружинном диване.