Монолиты готики

Золоченая ручка двери повернулась. Дверь проигнорировала эти потуги.

Если старый вампир и придал им значение, то не подал виду.

– Думаю, ты понимаешь, – сказал он, – что демонстрировать сей документ всем и каждому было бы верхом неразумности. То, что ты находишься при исполнении, секрет само по себе. Конспирация – наш главный козырь. Используй свои полномочия только тогда, когда не останется иного выхода. Я надеюсь не обнаружить у Цитадели очередь тех, кто угостил тебя пинтой крови, и не замедлил прибыть за обещанным мною вознаграждением.

Лео заторможено кивнул. К этому времени мысли его несколько оплыли. Размышлял он, в частности, о том, что на протяжении всего письма Огастус беспардонно «тыкал», могло статься, совершенно незнакомому существу. И, в сущности, имел на то право, поскольку не было бы преувеличением сказать, что Магистр являлся если не самым старым горожанином, то одним из таковых. А потому годился в прапрапрадеды всем тем читателям, кто еще настолько юн, что придают значения формальностям (не будешь же церемониться с сопляком-прапраправнуком!). А ровесники смотрели на эти вещи проще.

Еще Краулер вообразил очередь просителей, держащих по пинтовой кружке крови, и от этой фантазии в желудке начал интенсивно вырабатываться фермент.

Однако, взгляд Огастуса вынудил альбиноса собрать разбегающиеся, как тараканы, мысли.

Требовалось их чем-то приманить. С другой стороны, Лео больше хотелось затащить эти мысли в какую-нибудь ловушку «Raid», где они бы передохли, а те, что не передохнут, стерилизуются, и разучатся плодить себе подобных.

– Не извольте беспокоиться, господин, – сказал он. – Все будет в лучшем виде.

– Именно это я и рассчитывал услышать. – Старый вампир откинулся на спинку кресла.

Вновь раздался деликатный стук. «Господин, вы еще заняты?.. У меня неотложное дело…». Ручка повернулась, и на сей раз дверь проявила снисхождение.

В проеме возник чей-то высокий силуэт.

Не отвлекаясь на детали, Краулер поспешно спрятал карточку, будто опасался, что посетитель покусится на его полномочия. Только после того, как карточка была укрыта во внутреннем кармане пиджака, альбинос обернулся.

Вошедший и впрямь оказался сухопарым и чопорным, таким же корректным, как его стук. Он поднял руку, пытаясь прикрыться от яркого света, обрушивающегося на дверь. Тонкие пальцы отбросили на лицо черные тени.

Леонард знал его. Это был Адагимонус, весьма крупная шишка. Он, и четверо других Магистров (включая Огастуса) образовывали Круг Древней Власти. В каком-то смысле Адагимонус являлся одним из помощников Великого Магистра. Круг обязанностей каждого Магистра был весьма широк, что влекло некую размытость (вернее, они занимались тем, чем хотели, тогда как Огастус неустанно швырял уголь в прожорливую печь локомотива, именуемого «Клан Гирудо», – демократия, конечно, большое благо, но кто-то должен еще и работать). Краулер подозревал, что Адагимонус занимается чем-то сродни «сношений с общественностью», либо «информационной безопасностью». Проще говоря, чем-то совершенно никчемным, не приносящее Клану никакой пользы. Однако, этот вампир пользовался известным уважением не только в кругу сородичей, но и прочих существ; располагал обширными связями, солидным материальным благосостоянием, и – безупречной родословной. В его роду насчитывалось немало известных личностей. Сам же Адагимонус был преклонного возраста, – значительно старше Лео, но гораздо младше Великого Магистра. Ровесник усопшего Краулера-старшего.

Внешне Адагимонус производил такое же впечатление, как и его репутация: сухой несгибаемый старик, черствость коего соперничала лишь с консервативным образом мыслей. Высокий, костлявый, лишенный какой-либо грации. Под черными, чуть раскосыми глазами торчал большой нос, похожий на клюв. Магистр напоминал продукт эволюции пернатых – грифа, ужасающее создание о двух ногах и двух же руках, чьим единственным призванием, казалось, было ожидание на ветви баобаба, когда львы закончат трапезу. Многие, видевшие Адагимонуса впервые, каким-то странным образом постигали, что разговор вот-вот зайдет о «расовом превосходстве», и деловито устремлялись за кувшином, стоящим на другом конце фуршетного стола.

Вампир всячески ратовал за «чистоту крови» и прочий маловразумительный бред, в котором молодое поколение не могло ровным счетом ничего разобрать. Но то, что Магистр трудился на общее клановое благо, никем не подвергалось сомнению (в основном оттого, что, пока он погружен в свои дела, не станет совать длинный нос в чужие – хотя результатов упомянутой деятельности пока никто не видел, и не верил, что когда-нибудь увидит).

Альбинос недолюбливал этого типа. Считал его самодуром и снобом. Вероятно, антипатия была взаимной – до Леонарда доходили слухи, будто Адагимонус называл Краулера бездельником и праздным шалопаем, позорящим свой род. Альбинос не спешил верить слухам – Магистр был слишком церемонен и чопорен, чтобы высказываться подобным образом в присутствии других членов Клана. Тем не менее, всякий раз, когда Лео видел эту костлявую физиономию, он был готов поверить еще и не в такое – объяснить же резоны своей неприязни не смог бы и сам. Похоже, причины залегали на том глубоком подсознательном уровне, где хранились все иррациональные страхи. Или дело заключалось в странном запахе, исходящем от Адагимонуса, и не имеющем ничего общего с парфюмом – чуть сладковатый, терпкий, наводящий на мысли о прелой листве и неизбежном увядании.

Как бы там ни было, в редкие моменты откровенности Краулер признавался самому себе, что побаивается Магистра. Не так, как Огастуса: тот внушал конкретные опасения любому вампиру (как, впрочем, вервольфам и людям), поскольку воплощал собою Власть. Неказистую, древнюю, и все же смертельно опасную. Страх перед Адагимонусом был необъясним, окружал нескладную фигуру наподобие призрачного ореола. Это чувствовали многие.

– Простите, мастер, – сказал вошедший, – я не помешал?..

Альбинос едва сдержался, чтобы не фыркнуть. Более глупый вопрос трудно было и придумать. С другой стороны, дверь ВПУСТИЛА Магистра внутрь.

– Разве что немного, – усмехнулся Огастус. – Мы как раз обсуждали с Леонардом ситуацию… Да, Адагимонус в курсе, – добавил он, взглянув на Краулера.

Альбинос с подозрением воззрился на сухопарого субъекта, пытаясь обнаружить заламинированную карточку. «Конкурент?» При мысли о том, что Адагимонус будет каким-то образом причастен к расследованию, Леонарда пробрала дрожь. «Нет, только не это!.. Уж лучше Упырь… Или даже Вурдалак». Эти мысли служили не иллюстрациями, а, скорее, твердой обложкой к антипатии, возникающей при одном виде Магистра. Мгновение спустя Краулер опомнился – Огастус дал понять, что следствием займется ОДИН уполномоченный.

Адагимонус вышел из сектора, насквозь пропитанного обжигающим светом. Прямым ходом направился к столу, и, натянуто улыбнувшись, подал альбиносу руку. Тот с трудом подавил гримасу отвращения, и – делать нечего, – ответил на рукопожатие. При этом Лео старался сделать так, чтобы площадь соприкосновения его ладони с этим холодным, сухим НЕЧТО оказалась настолько мала, насколько сие представлялось возможным, – не покидая рамок приличий. Вероятно, именно такова на ощупь мумифицированная гадюка.

Краулер гнал прочь мысли о том, какие мерзкие процедуры Магистр мог проделывать этой рукой минуты назад. Перебить тошнотворный запах тления не мог даже ладан, хотя кадильницы дымили на предельную мощность.

Внешне Огастус являл собой еще более странное зрелище (оперировать в его отношении такими критериями, как «привлекательность», было бы несколько кощунственно), но при взгляде на него альбинос чувствовал лишь почтение, стойкую жажду, и сомнение в том, покинет ли он кабинет в добром здравии.

Адагимонус же внушал неизбывное желание осведомиться «Не пора ли, господин, вам на покой?..», хотя, конечно, самым внимательным образом следил за внешним видом. Он был чрезвычайно бледен, но для кровососущих это являлось естественным цветом лица. Оставалось догадываться, какие группы крови Магистр предпочитает, и, в то же время, не следовало сомневаться, что в питании он себе не отказывал. Самодовольные ублюдки, чьим коньком являлось «расовое превосходство», не любили ущемлять свои интересы. Когда придет время, намекать насчет «покоя» придется очень долго…