Страница 25 из 28
Зонт в ослабевшей руке наклонился и ледяной ливень охладил разгорячённую голову сыщика. Какая-то мрачная, зловещая тайна преследовала его. Два трупа в Н., один в Л. Теперь ещё эта окровавленная одежда. А может, и шведа тоже убили?
Он поторопился отогнать эту догадку. Нет, конечно же, нет! Шведа, скорее всего, ранили при ограблении, потому и кровь на вещах. Его раздели догола и отпустили восвояси. Но почему неведомые грабители бросили сумку с вещами? Сумка явно была брошена, преступники и не думали прятать её. Хотя не исключено, что они рассчитывают ещё вернуться за ней — вечер-то тёмный, хлещет дождь. Кто её увидит в сумерках под деревом?
Владислав зашарил лучом фонарика по окрестным кустам и вскоре наткнулся на забрызганную кровью траву. Трава в этом месте была примята, и след, как будто волокли что-то тяжёлое, вёл к забору. Пройдя туда, Владислав обнаружил голый обезглавленный труп.
Полыхнувшие в разных частях грозового неба молнии несколько долгих секунд озаряли чудовищную находку. Труп был зверски обезображен. На груди, плечах и бёдрах виднелись следы от многочисленных ножевых ударов. На месте члена багровело кровавое пятно. Из вспоротого живота вытягивались кишки…
Войдя в вестибюль подъезда, Владислав остановился и долго прислушивался к тишине, нарушаемой раскатами грома. Тускло горела лампа, проливая обморочный свет на заплёванный пол и облупившиеся стены. В полумраке тонули перила и ступени лестницы, ведущей наверх. Сыщика пробирала дрожь. Он ни минуты не сомневался, что между убийствами Копашева, его сожительницы, Алексея и теперь этого иностранца есть прямая связь. Нити преступления сходились сюда, в этот дом, в сто тридцать восьмую квартиру. У Владислава не было никаких доказательств, подтверждавших эту мысль, но он и не искал их. Он просто знал, что это так и есть.
Внезапный шорох заставил его вздрогнуть и облиться ледяным потом. Шорох доносился справа. Готовый к отражению нападения или к бегству, он направил луч фонарика на мрачную яму, куда уводили ступени. Там, в глубине, находилась подвальная дверь…
Две крысы, встревоженные светом фонарика, прошмыгнули мимо него и скрылись в щели под батареей парового отопления.
Владислав приблизился к ступеням. Луч осветил подвальную дверь и пол перед ней. Владислав вскрикнул в испуге: у двери лежал ещё один труп!
Ноги сыщика одеревенели. Они словно двигались сами по себе, когда он одолевал дюжину ступенек, ведущих вниз. Фонарик дрожал в его руке и луч прыгал, не в состоянии сосредоточиться на страшном предмете. Наконец он замер, выхватив посинелое лицо, глубокую рану на шее, измазанную кровью синюю блузку. И тотчас погас — это Владислав выключил фонарик.
Там, в темноте, на грязном полу, лежала убитая Юля…
Глава семнадцатая,
в которой на Амалию нисходят силы ада, позволяя ей расслышать три колдовских слова
Амалия работала губами и языком так ловко, что скоро у Синцевецкого не стало сил противиться приближающемуся оргазму. А когда мужчина испустил стон, сопровождавший извержение семени, дух вампирши покинул исполосованное тело Ирины и вошёл в него двумя жёлтыми огоньками. Сознание Синцевецкого помутилось. Одновременно лишилась чувств и Ирина.
Несколько минут в комнате царила тишина, нарушаемая лишь хлопаньем дверей на сквозняке и раскатами грома.
Первой, как всегда, опомнилась Амалия. Она разлепила ресницы, вздохнула и попробовала пошевелить руками. Руки были крепко привязаны к подлокотникам. Вампирша кисло скривилась: забыла вовремя развязать учёному руки, и теперь мучайся, освобождайся как хочешь…
В комнате, розовато освещённой абажуром, царил разгром. Пол был забрызган кровью. Возле комода валялась отрезанная голова Юхана; труп Романа с разбитым черепом лежал ничком на ковровой дорожке; у самых ног Амалии простёрлась бесчувственная Ирина. Лицо девушки было сильно изрезано и кровоточило, окровавленная рубашка была порвана, в крови была вся грудь.
«Однако лихо он её отделал», — подумала Амалия, брезгливо разглядывая своё недавнее тело.
Бечёвки пришлось перегрызать зубами. На это ушло добрых четверть часа. Тем временем возле Ирины натекла небольшая лужица крови. Красные струйки сочились по линолеуму и очень волновали вампиршу. Зря пропадает ценнейшее питьё! Амалия стонала от нетерпения вкусить его.
Освободившись от бечёвок, она спрыгнула с кресла, прильнула к лужице и вылакала её всю, а потом ещё некоторое время лизала пол — до того приятен был вкус свежей крови. Только после этого она стянула с Ирины рубашку и принялась слизывать кровь с её ран.
Почувствовав себя достаточно окрепшей, Амалия оторвалась от изувеченного тела, прошлась по комнате. Заметила на стене выключатель, щёлкнула им и комната погрузилась в темноту. Теперь лишь свет молний врывался сюда, заливая бледно-голубым сиянием старомодную мебель, книжные полки, картины, трупы на полу.
Амалия остановилась посреди комнаты и закрыла глаза. Её цепкий разум начал погружение в память Синцевецкого, вызывая в ней картины прошедшего. Вампиршу не интересовали многочисленные тома, прочитанные учёным в последние годы, не интересовали страницы диссертаций, научных статей и рефератов. Ей нужны были рукописи, древние арабские рукописи. Мелькающая вереница видений уводила Амалию всё дальше в прошлое. И вдруг движение замерло, мысленный взор вампирши упёрся в пергаментный свиток, который Синцевецкий просматривал тридцать лет назад в ленинградском книгохранилище. Приглушённо светила настольная лампа, свиток лежал на столе, разглаженный ладонями, чёрная арабская вязь была отчётливо видна на коричневатой поверхности. Амалия расслышала голос Синцевецкого, неторопливо проговаривающий таинственные слова: «Гиба, абла, иккилях… Зильбир, уаггум, шабара… Зафикар, дурр, абилля…»
По мере того, как приближалась сорок вторая строчка, на сознание Амалии всё чаще накатывали волны какого-то тумана. Её всю трясло, замирало в груди, невыносимо жаркий огонь разливался по всему её истинному, эфирному, телу. Страшных усилий стоило ей расслышать звучание слов на сороковой и сорок первой строчках. Когда же она взором Синцевецкого только попыталась взглянуть на сорок вторую, как перед её глазами полыхнула молния, а в ушах прозвучал оглушительный раскат грома. Вампирша с криком упала и забилась в судорогах.
Придя в себя, она прохрипела проклятье тем силам, которые обрекли её на посмертные мучения и теперь не дают избавиться от них. Она снова напрягла волю, и снова фантастическая память Синцевецкого восстановила перед ней строки древней рукописи. Но тут опять вспыхнула молния и грянул гром. Видение рукописи исчезло. Тело пронзила нестерпимая боль.
Очнулась простёртая на полу Ирина. Безумным взглядом она уставилась на стоявшего посреди комнаты отца. Глаза Синцевецкого были выпучены, иссиня-белое лицо застыло как маска, руки протягивались к распахнутому окну, навстречу молниям и порывам ветра.
— О, силы ада, — завывала Амалия хрипловатым голосом учёного филолога. — О, Зебуб-Бааль, помогите мне!..
Ирина закричала от ужаса. И в этот миг вспыхнула небывало яркая молния, залив всю комнату белым светом. Фигура Синцевецкого окуталась ослепительным огненным вихрем и совершенно потонула в нём. Из этого пламенного кокона снова прозвучал страстный призыв:
— Зебуб-Бааль, ты слышишь меня? Помоги мне!
Амалии казалось, что раскаты грома и слепящий огонь наполняют всё её существо, что ещё минута — и она сгорит в пламени и всё на этом кончится. Как вдруг сквозь треск, грохот и гул, откуда-то из невероятной дали пробился слабый голос Синцевецкого, читавшего вслух слова сорок второй строки: «Бабур, шар, иблигали…»
Амалию сотрясла дрожь.
«Бабур, шар, иблигали», — мысленно повторила она.
И в тот же миг ярчайшая молния, державшаяся в небесах целую минуту, погасла, и с её исчезновением сгинул окутывавший Амалию огненный кокон. Комната снова погрузилась в полумрак. В ушах вампирши ещё какое-то время звучали отголоски громовых раскатов, но вот смолкли и они. Только тогда до её сознания долетел крик обезумевшей Ирины.