Страница 39 из 55
– Доску почёта делаем, – продолжает экскурсию Анатолий. – Название шахты будет не на стене, а на камне. Огромный кусок кварца привезли. На нём и прикрепим. Сразу будет видно – горное предприятие… Тротуары бетонируем. Дорого. Но проанализировали: за год десять человек бюллетенили из-за дорог – оступились, упали, ушиблись, вывихнули… Потери – несколько тысяч рублей на бюллетени. Люди не работают. Да ещё страдают физически… Много у нас простудных заболеваний. Особенно зимой. Почему? Выяснилось: из помещения, где делают вторичное обогащение, женщины выбегали на улицу распотевшие. Сделали им тёплый туалет и душ, ни одна теперь не болеет. Холодные туалеты – всеобщее бедствие. Идёт борьба за канализацию. Поставили сорок три этих [имитирует сливной бачок] – пшшшиии… Детсад на днях пускаем. Там же школа будет. Клуб… Добились. Построим ещё один жилой дом, общежитие на сто двадцать мест с благоустройством…
– Почему столы в столовой полированные? – удивляется моему вопросу. – Как сказал англичанин, мы не так богаты, чтобы покупать хреновые вещи [сказал это Ротшильд]. А это – вещь! Смотрится! И всё можно поставить. Сначала боялись ставить горячие чайники. Ну, видим: испытание выдержали… А достали так. Узнал, что в розницу привезли. Попросил Таракана. Он наложил лапу. Купили на общественные деньги, которые оставались от колпита…
На коллективное питание каждый горняк скидывался по девяносто рублей в месяц.
На днях здесь показывали один из первых советских многосерийных фильмов – «Адъютант его превосходительства»:
– Пять часов подряд, с перерывом на ужин… «А зори здесь тихие» – какой фильм! Три раза смотрел. Впервые у нас голых женщин показали. А старшина какой!.. «Княжну Мэри» четырнадцать раз смотрел…
И вдруг неожиданное признание:
– Кубрак умер от силикоза. Такой здоровый, сильный, красивый парень. И умер… Работал – зверь. Однажды вместе с Тыну набурил двухмесячную норму за шестнадцать дней. Набурят – идут спать. Надо бурить – их разбудят, идут в забой.
Ни Кубрака, ни Тыну я не знал, но он всё равно решил со мной поделиться… А ещё сказал, что газету с моей статьёй о проблемах куларцев зачитали до дыр:
– Переходит из рук в руки. Я её под расписку даю…
Резать специального корреспондента специальным ножом теперь не грозил. Значит, ничего я не наврал.
– Правильная статья… – согрел моё авторское самолюбие начальник шахты…
Один расписался на рейхстаге, другой сбил пять гитлеровских самолётов
На одном из куларских участков при мне к начальнику пришёл горняк: – Можно, я психану? – Было явно видно, что он уже начал «психовать» и без разрешения.
– Да ты что? План нам завалишь.
– Не. Потом целую неделю из забоя не выйду. Буду, как стёклышко… Ну, спасибо тебе, отец родной!
На прииске «Кулар», как и вообще на Крайнем Севере, да и, пожалуй, по всей стране, бок о бок работали бывшие зэки, алиментщики, алкоголики и люди с боевым прошлым. Причём иногда всё это было совместимо даже в одной судьбе. Но не у тех, о ком хочу рассказать, чтобы показать широту человеческого диапазона в здешних краях.
Уж и не помню, кто меня навёл на слесаря Куларской автобазы Григория Тихоновича Бурмистрова. А может, впервые узнал о нём из книги поэта Евгения Долматовского «Автографы победы», где упоминается этот ветеран войны? И почему бы не написать к Дню Советской Армии об этом герое войны? А то всё про добычу золота да выполнение плана. Вот он, Бурмистров, это и обеспечивает, потому что от его мастерства и сметливости зависит быстрое и качественное восстановление техники, которую ждут на прииске.
Бурмистров прошёл почти всю войну, добрался до гитлеровского логова и оставил автограф на рейхстаге. Это, конечно, большое везение, что остался жив в этом пекле. Но это и геройство! Даже если на груди демобилизованного лейтенанта была не звёздочка Героя, а «всего лишь» орден Красной Звезды и медаль «За отвагу»…
Григорий только год проработал после школы сельским трактористом, как нацисты напали на нашу страну. И сразу он получил «боевое задание» – перегнать свой трактор подальше от стремительно приближавшегося фронта. Потом четыреста километров возвращался в родное калужское село своим ходом. А на следующий день к ним уже нагрянули немцы. Человек тридцать односельчан решили пробиваться через линию фронта. Когда вышли к своим, Григория приняли в запасный полк. Выучился на пулемётчика. И уже 23 февраля (в праздник!) его ранило.
После второго, тяжёлого ранения и лечения в госпитале его направили в Касимовское общевойсковое училище. Но долго учиться не довелось, курсантов срочно отправили на Курскую дугу. Потом – Брянск, Белоруссия. Под Оршей его ранило и опять под праздник – на Новый год. Тогда чуть не погиб. Их полк направляли в тыл врага, а когда прорывались обратно, его контузило, и он не дополз до наших всего несколько десятков метров. Но они его заметили, спасли. А домой пришла похоронка…
Через четыре месяца он уже в Литве, в составе истребительной противотанковой бригады. На его личном счету несколько подбитых немецких танков. Форсировал Одер. Второго мая – в Берлине. Но их часть с боями пошла дальше, к Эльбе, где он и встретил День Победы. Тем не менее, в столице побеждённой страны он успел не только написать на рейхстаге «Москва – Берлин. Бурмистров», но и побывать в логове фюрера! На полу рейхсканцелярии он увидел бронзовую голову Гитлера. Кто переступал, а кто пинал её…
После войны Григорий четыре года работал на авиационном заводе, потом почему-то его призвали в армию… В Кулар он приехал тогда, когда только зарождался прииск, жил в палатке. Построил бало́к, и к нему из Симферополя перебралась вся семья. Когда мы встречались, они жили уже в новом доме посёлка Северный на берегу Яны, куда планировали перевести центр прииска…
Ещё один здешний горняк-герой – взрывник шахты «Энтузиасты» Владимир Иванович Миронов. На фронт он попал даже раньше Бурмистрова. И тоже прошёл всю войну. А на День Победы оказался в Праге.
Родом он с Дона, где теперь Цимлянское водохранилище. Окончил Горьковский институт водного транспорта. Отправили в Астрахань, там занимался в аэроклубе. Потом – Сталинградская лётная школа. Попал на фронт первого июля 1941 года. Через четыре дня вступил в первый бой:
– Три фанерных истребителя и два бомбардировщика – это гробы-тихоходы. Вдруг – четыре «мессера». Один из нас остался на прикрытии, а мы двое ринулись навстречу, отгонять. Как-то само собой получилось, что на каждого ястребка пришлось по два «мессера». Закрутилась карусель. У наших скорость небольшая, но зато маневренные. Немецкие пули прошили кабину. Едва не задели меня. Сам нажал на гашетку, и – немец к земле. Второй удрал. На аэродроме – качать. Техник: «Ты чего, Володя, так разговариваешь – через зубы?» Еле разжал я зубы. Аж челюсть свело. Весь бой вспоминается сквозь туман… Каждый день по пять-шесть вылетов. Первые пять дней вообще не спали. Летали как во сне.
Всего он сбил три «мессера» и два «юнкерса». Последний, пятый вражеский самолёт, сбил так. Патрулировал. Сошлись один на один. Зашёл ему в хвост. Тот стрельнул, попал по кабине. Тогда Владимир пошёл на хитрость. Сделал вираж. Вынырнул над «юнкерсом» вниз головой. Немецкий стрелок, видимо, ожидал, когда подставит своё брюхо, но Миронов из этого же положения расстрелял его. С чёрным шлейфом самолёт ушёл вниз. Дали орден – за находчивость, за умелое ведение боя.
Последний воздушный бой. Патрулировал над доками. Налетела немецкая армада – больше сотни. А наших только три ястребка. Они попытались прижаться к земле. Но пули зажгли его самолёт, пробили ногу. Машина горела, и можно было посадить самолёт. Но сесть – рассекретить замаскированный аэродром. Полетел в другую сторону. От потери крови потерял сознание. То ли в бессознательном состоянии это сделал, то ли удача такая – самолёт сел на брюхо. Жители спасли лётчика.
Но удар, видимо, был настолько силён, что Владимир надолго вышел из строя: нормально говорить не мог до 1950 года.