Страница 24 из 55
Однако в последнее время к Байкалу проявляют повышенное внимание китайцы. И уже начали бутилировать здешнюю водицу и поить своё двухмиллиардное население. Более того, они обратились с просьбой разрешить им построить здесь завод с этой же целью – торговать нашей водой. Местное население, экологи выступают против: Байкал и так в опасности, а тут – завод на берегу…
В Новый год самолёты не вылетают. По «техническим причинам»
На 31 декабря у меня был запланирован вылет в Якутск. Там также надо было провести разъяснительную работу с пароходством и баском-флотом. Но рейс по техническим причинам отменили. Объяснили: там большие морозы, сильный туман и лётчики не рискуют туда лететь. На самом деле причина совсем другая. Кто же под Новый год отправится почти за две тысячи километров? Ясно, что, по санитарным нормам, в обратный путь разрешат вернуться лишь на следующий день. Новогодний праздник без семьи, друзей и вообще без застолья?! Вот и нашли «технические причины».
А мне всё равно, где встречать Новый год в одиночестве…
Уж полночь близится. Новогодняя. Тоска зелёная. Сидеть в номере невмоготу. В ресторан тоже не захотелось идти. Вышел на улицу. Вокруг – белое безмолвие. Куда идти в незнакомом городе? Даже спросить не у кого, все уже устроились по своим компаниям, скрылись в своих городских кельях… И вдруг…
Идёт мимо гостиницы сибирская красавица. Куда она в одиночку в такую позднюю пору? Конечно же, в компанию, решил я. Это, может быть, мой единственный шанс! Не мешкая, подхожу к ней и вежливо-культурно, предельно откровенно объясняю, что я из Москвы, в командировке оказался совсем один: не могла бы она меня пригласить в свою компанию, расходы на моё питьё и еду компенсирую. Она строго, оценивающе оглядела меня, без дополнительных вопросов и проверки документов предложила: «Пойдёмте». Вот удача!
Компания оказалась весьма малочисленной. Кроме моей новой знакомой Люды – её старшая сестра со своим женихом. Те с подозрением посмотрели на меня. Удивились и, кажется, не поверили, что Люда могла вот так запросто «подцепить» на улице и пригласить в дом совершенно незнакомого мужчину. Тем более что, как потом предупредила меня сестра, девушка она весьма строгих правил в отношениях с парнями.
Сестра преподавала в местном музыкальном училище, а Люда там училась. Летом, после его окончания, предполагала поступать в какой-нибудь московский вуз – консерваторию или в Гнесинку.
Когда Люда назвала свою фамилию – Щапова, я сразу насторожился. Это же весьма именитая в Иркутске фамилия. Был такой в девятнадцатом веке общественный деятель Афанасий Прокопьевич Щапов – философ, историк освоения Сибири, писатель. Преследуемый царским режимом. Как выяснилось, она какая-то его дальняя родственница…
В первый день нового, 1970 года аэропорт Якутска волшебным образом открылся. «Технические причины» уже не помешали, и я отправился на «летающей лодке» «Ан-24». Нет, на воду этот самолёт не садится. Просто внешне похож. Эта машина предназначена для местных рейсов. Раз летает на короткие расстояния, то и не обязательно ей быть комфортабельной. Это громыхающее создание на маршруте до Якутска приземлялось несколько раз. Взлетаем – садимся, взлетаем – садимся… Ведь линия-то – местная. И не важно, что протяжённость её около двух тысяч километров. Сами по себе эти посадки выматывают душу. Да ещё в воздушных ямках попрыгаем… Да крепкие морозы досаждают: пока высадим одного-двух пассажиров, пока столько же добредут от аэровокзала и рассядутся, салон заполняется пронизывающим холодом. Закройте дверь, а то дует – это не для местных линий.
Меня удивило, что в Якутске оказалось теплее, чем в Иркутске – лишь сорок градусов ниже нуля, а на берегу Ангары термометр перед нашим отлётом опустился до минус сорока пяти! В Якутском аэропорту было светло и солнечно. На душе, несмотря на изматывающий полёт, оптимистично. И, устроившись в гостинице Ленского речного пароходства, я с ходу занялся исполнением своего задания.
На следующий день в Якутске похолодало, сгустился туман, и дальше четырёх – пяти метров на улицах ничего не было видно. Минус пятьдесят с лишним, а я в пижонском чешском демисезонном пальто, естественно, безо всякого утепления и с коротким кожаным воротничком. К тому же от такого мороза пластмассовые пуговицы полопались. И вот картинка, достойная голливудского триллера: все местные жители в меховых куртках и пальто, в торбасах или меховых ботинках, а я в расстёгнутом пальтишке и полуботинках. Хорошо, туман не позволял прохожим рассмотреть меня. Но кто сталкивался со мной вплотную, шарахались, полагая, что я сумасшедший.
В Якутии так считают: ежели человек плюнет и плевок замёрзнет на лету – значит мороз не менее пятидесяти градусов. Чтобы не замёрзнуть на ходу, как плевок, я преодолевал двухсотметровый путь от гостиницы до конторы Ленского пароходства с посещением обогреваемых помещений. Забежишь в магазинчик, посмотришь на прилавки, потом до следующего. Путь лежал по центральной улице (конечно, именем Ленина названной), где хоть что-то общественное располагалось. Но в основном Якутск в те годы был одноэтажным, деревянным. И на многих улицах никаких магазинов и прочих обслуживающих население заведений я не видел. Да и как их увидишь? Идёшь или едешь в такси по улице – как в молоке. И так бывает целых два месяца самой холодной зимней поры.
В Москве первый вопрос коллег по редакции, конечно, был про морозы. Я красочно описал моё выживание в якутском «молоке». «Но потом, когда я улетал, потеплело», – завершил я рассказ про ужасы якутской зимы «И сколько было?», – не удержались спросить любопытствующие москвичи. «Минус тридцать семь». Всеобщий хохот: вот так «потеплело»!
Мой вояж в эти края не дал особой прибавки в числе подписчиков «Водного транспорта». Так же как и попытки моих коллег повлиять на потенциальных читателей в других речных бассейнах. Да и трудно было ожидать, что люди переключатся со своей местной газеты, пусть она и хуже качеством, на всесоюзную, которая гораздо реже пишет о твоём пароходстве. И тогда в министерствах и ЦК профсоюза приняли судьбоносное (для меня!) решение открыть новые корреспондентские пункты.
Я загорелся желанием незамедлительно отправиться в даль неизведанную. Меня уже ничего не держало в Москве. Мама умерла. Семья распалась, с большими осложнениями после развода. Из столицы без потери прописки и жилья я мог уехать только туда, где работа давала бронь. Приемлемыми вариантами были Сахалин и Якутск. Мой начальник Тарасов, бывший дальневосточник, расписывал прелести жизни на Сахалине. «А какая там шикарная осень!» – восклицал он. Но меня тянул Якутск. «Да что ты о Якутии знаешь? Что ты там видел?» – укорял начальник. «Мороз и туманы», – не тушуясь, отвечал я иронично. Действительно, ничего не знал. И практически, из-за туманов, ничего не видел. И всё же…
Меня раздирали противоречивые желания.
Сахалин, море, рыбаки и дальние рейсы – завлекательно! У меня даже родилась шальная мысль написать роман о жизни моряков, скорее – о жизни их жён и подруг. И заголовок уже сам собой родился – «Залив Терпения».
Но и Якутия со своими экстремальными климатическими условиями и богатейшими природными кладовыми, как магнитом, притягивала к себе.
И я решил бросить жребий. Есть у меня такая игра с самим собой: успею – не успею. Успею запрыгнуть в автобус, электропоезд, успею перейти улицу на зелёный свет – сделаю задуманное, не успею – вряд ли… Спускаясь с перехода на станцию метро «Площадь Свердлова» (теперь – «Театральная»), я загадал: если успею на поезд, который уже впускал в свои растопыренные двери торопливых пассажиров, то поеду в Якутск, не успею – на Сахалин. Успел. Двери сомкнулись, поезд тронулся, и вдруг я понял, что в спешке перепутал: еду не по своему направлению, а в противоположную сторону. Но, коли всё же успел на этот поезд, надо ехать в Якутск, решился я окончательно.