Страница 23 из 55
Мой отъезд в Якутию надолго разлучил нас с Виктором. Мы изредка переписывались. Прочитав в «Водном транспорте» интервью с Кореневым, я просил передать актёру приглашение приехать в Якутск: зимой на строганину или летом – на рыбалку…
Прилетев в Москву в отпуск, я позвонил Виктору. Встретились. Я подарил ему свою книжку – «Этюды о профессиях». Книжка, конечно, не ахти какая, но я был горд, что написал её по собственной инициативе, что её опубликовали, и она ведь у меня первая! Он сообщил, что переводит стихи якутских поэтов, и они уже печатаются. Но я не был ни знатоком, ни любителем современной якутской поэзии. Вот эпос «Олонхо» – это впечатлило! Впрочем, я не исключаю, что были современные стихи и более высокого качества, только их не печатали по идеологическим соображениям.
Когда я совсем вернулся в Москву, то Виктор сам вышел на контакт со мной. Но только тогда, когда я уже стал редактором «Курантов». Он был приветлив, поздравил с газетой, отметив её интересной. Просил обратить внимание на проблемы отечественной литературы. «Куранты» не забывали эту тему, но, видимо, не в том ключе и не по тем сюжетам, которые интересовали его. Он также попросил осветить намечавшиеся мероприятия, связанные с именем Пушкина. Виктор был членом какого-то общественного комитета по их устройству.
Разговор в менторском тоне, с категорическими советами мне не очень понравился. А главное: предложения были выдержаны в духе уходящего советского времени. С чем я уже не хотел мириться. Стало понятно, что идеологически мы разошлись, как в море корабли. И наши контакты с Щербаковым-Легентовым оборвались… Увы.
На «даче Эйзенхауэра»
«Мы им покажем кузькину мать!»
У меня появилась мысль сплавать к берегам Америки. Вариант разработал я такой. Вблизи этого далёкого континента, на Джорджес-банке, рыбку ловила обширная советская флотилия. Рассказывают, президент Кеннеди возмущался, что, сидя у себя на ранчо, на берегу Атлантики, он вынужден смотреть, как всего в нескольких милях туда-сюда снуют советские рыболовецкие суда. Но по тогдашним международным правилам наши утюжили атлантические воды на дозволенных расстояниях от берега.
Я договорился с руководством объединения «Запрыба», штаб которой располагался в Риге, что на попутном транспорте меня подбросят на Джорджес-банку, где находится плавбаза и куча сейнеров. Как раз в ближайшие дни намечался выход туда из Риги судна, доставлявшего воду. Водолеи и танкеры ходят быстрее рыболовецких судов. До Джорджес-банки, сообщили в «Запрыбе», ходу четыре дня. Четыре – обратно. Ну, и там можно побыть столько, сколько позволит ситуация с возвращением «чартерным» транспортом в Ригу. С этими расчётами я обратился к руководству редакции, почти уверенный, что получу добро. До меня ещё никто из журналистов «ВТ» не забирался так далеко в Атлантику.
Возвращается с редколлегии, где решалась судьба моей заявки, сосед по комнате, редактор отдела речного флота: «Едешь!» Я обрадовался. «В Иркутск и Якутск», – добавил он, усмехаясь.
Оказывается, министерство и ЦК профсоюза решили с нового года закрыть многотиражки, которые издавались каждым речным пароходством. Это было накладно, а информационно-идеологический эффект этих невысокого качества изданий, как, видимо подсчитали в партийных органах, был минимальным. Если вообще таковой был. Но, чтобы не потерять связь с трудящимися, надо было попытаться уговорить их переподписаться на «Водный транспорт». И чтобы профсоюзы помогли в этом. Делать нечего – я солдат. К тому же при нормальной ситуации попасть в эти далёкие края по редакционной командировке практически было невозможно. А края-то уникальные, экзотические.
И вот под Новый год я лечу в Иркутск. Мороз там – сорок градусов! Совершив обязательный визит к местным речным профсоюзникам (в баском-флот), отправился на заветный берег «священного моря». Здесь у меня была особая творческая цель.
В посёлке Листвянка, у истока Ангары, находился единственный в стране Лимнологический институт Сибирского отделения Академии наук СССР. Мне рассказали об уникальной системе Байкала. О том, что здесь чистейшая вода, я был наслышан, и что она холодна даже в жаркую погоду, и что скатывается в эту тектоническую впадину из трёх с лишним сотен рек, а выливается лишь через одну – Ангару. Однако о здешней живности почти ничего не знал. А здесь обитают десятки рыб-эндемиков, то есть те, которые больше нигде на планете не встречаются. Среди них в первую очередь интригует голомянка. Не размером, а тем, что она живородящая. Не мечет икру, сразу выпускает мальков.
Из промысловых рыб особо ценится байкальский омуль. Его много, и он очень вкусен.
И про кого я ничего не знал, так это про местную нерпу. Она – тоже эндемик. Вообще на Земле, как утверждают учёные, есть лишь три вида пресноводных тюленей. Как же это морское животное попало в озеро, отстоящее от морей на большом расстоянии? Тут общего мнения до сих пор нет. Кто-то утверждает, что могла проникнуть сюда по Енисею и Ангаре, кто-то, что – по реке Лене, когда она вытекала из Байкала. Но, может, всё «проще»: когда-то миллионы лет назад, озеро было частью Мирового океана?
Когда я был на Байкале, официальная охота на нерпу была разрешена. Однако позже, с 1980 года промысел запретили. Но, увы, по-прежнему находятся браконьеры. А в 1987-1988 годах погибло шесть тысяч тюленей, заражённых вирусами. И ещё остаётся вопрос, удастся ли сохранить популяцию этих любопытных животных, занесённых в «Красную книгу».
В институте меня удивили неожиданной исторической информацией. Оказывается, он занимает «дачу Эйзенхауэра». И рассказали такую историю, о которой в советской прессе, конечно, не распространялись. Тридцать четвёртый президент США должен был посетить Советский Союз. Он изъявил желание побывать на Байкале. Ну как не удовлетворить желание генерала, командовавшего войсками союзников в Европе при открытии Второго фронта против гитлеровской Германии, кавалера советского ордена Победы?!
По нынешней версии сайта Лимнологического института, его интерес был связан с проблемой загрязнения Великих озёр. Но тогда сотрудники назвали мне другую причину. Дело в том, что в начале двадцатого века дед Дуайта промышлял золотишко в Забайкалье. И семидесятилетний генерал решил воспользоваться официальным визитом с СССР для удовлетворения своего любопытства о таинственной страничке истории семьи. И эта версия мне кажется наиболее правдоподобной и убедительной. Как можно сравнивать положение Великих озёр, зажатых индустриальными комплексами, с Байкалом, находившемся в те годы фактически в заповедной зоне (целлюлозно-бумажный комбинат построили позже).
Хотя не исключаю, что президент США, чтобы его не обвинили в использовании служебного положения в личных целях (у них там с этим строго, а политические противники не дремлют, да и «продажная буржуазная» пресса запросто раздует любой промах, особенно в предвыборный период), он именно такую цель приезда на Байкал и избрал официально: познакомиться с уникальным, самым большим в мире пресноводным водоёмом.
«Дачу» построили, начали прокладывать из Иркутска до Листвянки новую, современную дорогу (это порядка семидесяти километров). Да пилот Фрэнсис Пауэрс помешал. Первого мая 1960 года его отправили в разведывательный полёт над Советским Союзом. Над Уралом его сбили. Хрущёв разгневался, рвал и метал, обещал показать кузькину мать, «исторический» визит Эйзенхауэра он отменил. Листвянка не приняла именитого гостя. Хорошую дорогу туда не достроили. Зато «дача» досталась учёным.
Тогда же мне рассказали, будто глава правящей, коммунистической партии Восточной Германии Вальтер Ульбрихт, побывав здесь, заметил, что если от Байкала до Европы построить водопровод для снабжения европейского населения чистейшей водой, то это вполне окупится. Хоть он и коммунист, но всё же европеец, ему видней. До водопровода дело не дошло, а построили вредное производство.