Страница 4 из 13
– Вельми приятно мне видеть тебя, Федосья Прокофьевна, за сим душеспасительным занятием.
– В беседе с отцом Аввакумом я вижу для себя большую усладу, – скромно промолвила молодая боярыня.
– И аз, многогрешный, в беседе с тобой, боярыня Федосья Прокофьевна, вижу двоякую пользу и для тебя, голубица моя, и для себя… – смиренно ответил протопоп.
– Ну, сказывай, отче, что нового в Москве? Ведь я только что вернулся, на богомолье в Троицкой обители был, с неделю гостил там, – меняя разговор, обратился боярин Морозов к Аввакуму.
– Новостей, боярин, немного.
– Ну, в таком большом городе да мало новостей! Что-то, отче, чудно! Ну а патриарх Никон как, здоров ли?
– Что ему делается! – хмуро ответил Аввакум.
– Ты как будто с ним не в ладу?
– С бесом ладить легче, чем с ним.
– Негоже, отче, отзываться так о святейшем патриархе.
– Какой он патриарх!
– А кто же? – с удивлением посматривая на Аввакума, спросил у него Глеб Иванович.
– Еретик!
– Что?.. Как ты молвил? – не веря своим ушам, переспросил у протопопа боярин Морозов.
– Говорю, Никон не патриарх всероссийской церкви, а еретик, – нисколько не смущаясь, повторил Аввакум.
– Твои ли это речи, отче?.. Подумал ли ты про то, что сказал?
– Думал, боярин, долго я думал и пришел к тому, что Никон – волк в овечьей шкуре.
– Да что… что ты говоришь?
– Правду, сущую правду! По уставу святых отцов семи вселенских соборов и других многих поместных соборов всяк человек, отвергающий догматы и обряды святой церкви, есть еретик.
– Ну так что же?
– А Никон что сделал?.. Он исказил своими вставками да поправками Священное Писание! Вместо сугубой «аллилуйи» установил тройную… Да что я тебе, боярин, рассказываю, чай, и сам ты хорошо знаешь, как Никон исказил словеса священные и как он глумится над вековыми обрядами и обычаями церковными! Вот и есть он не святейший патриарх, а волк, губящий стадо Христово! – весь покраснев от волнения и гнева, проговорил протопоп Аввакум.
– Вот оно что! Говорят, что у нас в Москве появилось немало людей, недовольных нововведениями патриарха Никона!
– А знаешь ли ты, боярин, как те люди называются? – быстро спросил Аввакум, сверкая глазами.
– А как?
– Борцами за правую, старую веру.
– Не хочешь ли и ты, протопоп, пристать к тем борцам? – насмешливо спросил Глеб Иванович.
– Зело буду рад, коли Господь сподобит и меня страстотерпцем быть за старую веру.
– А на это вот что скажу тебе, Аввакум: для таких борцов и страстотерпцев, как ты, двери моего терема будут наглухо закрыты. Помни! – сурово проговорил боярин Морозов и, сердито хлопнув дверью, вышел из горницы.
– Ах, бедная Федосьюшка, и твой муж угодил в стадо сатанинское, – со вздохом промолвил Аввакум, посматривая с жалостью вслед боярину.
– Помолись за него, святой отче, да обратит Господь на путь правды моего мужа, – припав к руке протопопа, со слезами промолвила боярыня Морозова.
Глава V
В мире ничего нет сокровенного, и какая бы ни была тайна, она открывается со временем. Так произошло и с тайной молодой боярыни Федосьи Прокофьевны Морозовой.
Что Владимир Пушкарев был прежде ее возлюбленным, о том совершенно случайно узнал боярин Глеб Иванович.
Узнал он об этом так.
Однажды боярин Морозов приехал из государева дворца в пору послеобеденную к себе домой. Он застал свою молодую жену сладко спавшей после вкусного и сытного обеда. Красавица боярыня прилегла на широкую скамью, покрытую медвежьей шкурой, и крепко заснула.
Старик боярин залюбовался своей спавшей молодой женой-красавицей.
– Голубка моя чистая сладко спит, покойно, тревожный сон не тяготит ее молодую жизнь… Как она хороша! Недаром завидуют мне, что жена у меня раскрасавица. Спи, моя люба сердечная… Да будет тих и покоен твой сон! – тихо проговорил Глеб Иванович и поднял руку, чтобы перекрестить свою спавшую жену…
Поднятая с крестным знамением его рука замерла.
Федосья Прокофьевна заговорила во сне.
– Прощай, мой Владимир… злая судьба нас разлучила… навеки…
– Господи, что я слышу!.. У моей жены, видно, полюбовник есть?.. Владимира во сне она вспоминала… Что же это? Своими ли ушами я слышу? – задыхаясь от волнения, промолвил Морозов.
– Оставь меня… я жена другого… муж старый… а все же муж… – продолжала бредить красавица боярыня.
Бедный Глеб Иванович чуть на ногах стоял.
Ревность, обида, злоба на неверную и преступную жену мучили его. Он хотел броситься на Федосью Прокофьевну, силой и пыткой заставить ее повиниться, а там, вдосталь надругавшись над женой, над ее красой, над ее молодостью, – убить.
Но рассудок взял свое.
Глеб Иванович имел кроткий нрав и податливое ко всякому добру сердце.
«Царь Небесный посылает мне испытание! Надо без ропота нести данный крест. Грешник я… Гордыня меня обуяла, спесь! Вот Господь и послал мне смирение!» – такую скорбную думу думал боярин Морозов.
– Жена моя любая, не ждал я, не гадал, что ты за мою любовь и ласку отплатишь мне позором. Стар я, но все же не след бы тебе смеяться над моими сединами. Господь нас рассудит…
Проговорив вслух эти слова, старый боярин поспешно вышел из опочивальни своей жены, которая продолжала спать самым беззаботным сном, не подозревая, что своим любовным бредом себя выдала.
Глеб Иванович позвал к себе деда Ивана.
Когда дед Иван вошел в горницу к своему господину, то застал его печально сидевшим у стола.
– Ты звал меня, бояринушка? – тихо и ласково спросил дед Иван у Морозова.
– Пожалей меня, дед, я несчастный человек!
– Что ты, бояринушка!
– Правду говорю, дед.
– Да чем же ты несчастен?
– Жена меня обманула.
– Что?.. Боярыня?.. – меняясь в лице, воскликнул дед.
– Да… обманула, надругалась… не пожалела моего славного имени, моих седых волос… полюбовника завела! – со стоном проговорил боярин Морозов, закрывая лицо руками.
– Так ли, бояринушка?
– Так, дед!.. Сама сейчас сказала.
– Как – сама?.. Сама боярыня тебе это сказала? – с удивлением спросил дед Иван.
– Да, во сне… в бреду… Вернувшись из дворца, я застал жену спящей. Во сне при мне она помянула какого-то Владимира, своего любовника.
– Владимира во сне назвала боярыня? – переспросил дед.
– Да… Владимира помянула, змея подколодная! – с глубоким вздохом ответил ему Морозов.
Теперь дед Иван догадался, кто был этот Владимир. Он вспомнил разговор в саду боярыни с молодым стрельцом.
– Бояринушка, успокойся, я знаю этого Владимира, – улыбаясь, проговорил дед Иван.
– Знаешь? – удивился Глеб Иванович.
– Да, знаю. Полюбовника у твоей жены нет, облыжно на нее ты говоришь.
– Как облыжно?
– Да так.
– Кого же во сне жена вспомянула?
– А вот послушай мой сказ.
– Говори, дед, говори.
– Ох, бояринушка, и кипяток же ты! Вспылил, а сам не знаешь с чего. Жену свою ни за что ни про что нехорошим словом обозвал. Не надо бы так… грешно!
– Да пойми ты, дед, ведь я люблю ее! Феня для меня все, все – она жизнь моя, моя отрада! Зачем же ее у меня отнимать! Она Богом мне дана! – с жаром проговорил боярин Морозов.
– И никто у тебя жену не отнимает. Она твоей и останется. А ты послушай, бояринушка.
Дед Иван подробно рассказал своему господину о разговоре боярыни Морозовой с Владимиром Пушкаревым, который случайно пришлось подслушать.
– Так, стало быть, Владимир был только суженым Фени? – радостным голосом спросил у старика Глеб Иванович.
– Только и всего.
– Господи, я думал… Спасибо тебе, дед Иван, большое спасибо! Своими умными словами ты меня вполне успокоил.
При этих словах боярин Морозов низко поклонился своему старому слуге.
– Больно, бояринушка, сердце у тебя беспокойное. И сам ты огневой.
– Что делать, дед, таким уж уродился.
– Хочешь, бояринушка, я совет тебе дам.