Страница 46 из 53
— Скажи матушке, пусть выезжает! — крикнул он.
В это время навстречу им выехала знакомая арба, покрытая тентом. Ее сопровождала стража, здесь же на низкорослых лошадях лекарь, повара.
Ибрагимбек подъехал к каравану матушки Тиник.
— А что, шейх, — неожиданно обратился он к Курбану, смерив его оценивающим взглядом. — Я заметил, вы хорошо держитесь в седле. И теперь думаю: когда были там, вам, наверное, довелось держать в руках и винтовку, и саблю…
Он не спешил договорить до конца, все так же смотрел на Курбана — будто испытывал.
«Да что они — сговорились? — зло подумал Курбан, чувствуя, как на него накатывается холодная, расчетливая злость. — Решили, что я счастлив прятаться от опасности за этой арбой? Решили: трус».
— Не саблю, ваше превосходительство, — шашку! — прямо глядя на Ибрагимбека, уточнил он.
Бек усмехнулся.
— Я так и думал, — сказал он. Взгляд его потеплел. — Я так и думал, — повторил он, — что, случись бой, вы достойно покажете себя. Именно потому и оставляю вас здесь, уважаемый шейх. Мне надо верить, знать: с моей матушкой не может случиться ничего плохого. Я верю…
— Благодарю вас, ваше превосходительство.
Арба остановилась возле них.
— Сынок, сын мой! — показалась из-под тента матушка Тиник. Ей доставляет удовольствие называть на людях Ибрагимбека сыном, разговаривать с ним. — Ты говорил о Тугайсары как о хорошем парне. Это правда, что он упустил красных?
Ибрагимбек нахмурился. Вот уже и ей известно: ночью ушел Седьмой полк. Никто не слышал топота коней, потому что копыта обернули тряпьем — так всегда поступали и лакаи-разбойники, когда выходили грабить кишлаки или караваны на степных дорогах. Не погасили костры…
— Тугайсары ни при чем, — сказал Ибрагимбек. — Он сторожил ущелье со стороны, которая выходит на Термез…
— Проводники у них, видать, опытные! — добавил Гуппанбай.
— Да, — неохотно подтвердил Ибрагимбек.
Подъехал Энвер-паша. Приветливо улыбнулся матушке Типик, приложил руку к сердцу.
Старуха тоже расплылась в улыбке, но тут же недовольно поджала губы.
— Трогайте! — сказал Ибрагимбек и холодно уставился на Кулмата. Тот сидел, согнувшись, на лошади, запряженной в арбу. Вскользь заметил ишану Судуру, как неловко садится он на лошадь с белой отметиной: — Я найду вам точно такую сивку, какая была у вас!
— Благодарю! — растрогался ишан Су дур.
— Все, все! Поехали! — раздраженно проговорил Ибрагимбек и отвернулся.
Солнце стояло уже высоко, когда на северной стороне — на гребне холма показались два всадника. Издали было видно: у одного из них голова обмотана белым. Спешившись, они стояли на пути каравана. Тонготар, обернувшись, закричал:
— Абил-бобо!
— А-а-а! Иду-у-у! — ответил пронзительным голосом лекарь откуда-то из середины каравана.
В раненом узнали Кияма. Шея вся в крови, пятна засохшей крови проступают сквозь перевязку. Лицо бледное, усталое.
Люди, окружившие их, подавленно молчали.
— Расходитесь!.. Все! — заорал Абил-бобо.
— Да бросьте вы! — морщился Киям. — Пустяки. Царапина. Вам бы, уважаемый Абил-бобо, туда, — неопределенно повел головой. От этого движения весь передернулся.
— Что там? — нетерпеливо выкрикивала старая Тиник, высовываясь из-под тента. — Много красных побили? Красные бегут?..
— Красные бегут, — сказал Киям. Не ей, тихо — то ли Курбану, тот стоял рядом, то ли в раздумье. —
…Курбан понимал, как нелегко приходится Морозенко. Попробуй оторвись от басмачей: вцепились. Энвер-паша и Ибрагимбек уже там, в районе боев. Посылают небольшие отряды обходными тропами в кишлаки на пути полка, чтобы не дать передохнуть, сменить коней, запастись провиантом и фуражом. Трудно Морозенко…
Курбан чувствовал, как с каждым часом нарастает в нем раздражение, отчаяние от того, что он не может участвовать в бою, чем-то помочь отсюда. Он в полной безопасности, сыт, ухожен, он развлекает разговорами вздорную старуху, играет в молчанку с девушкой, то и дело ловя на себе ее спрашивающие взгляды. Может быть, и она ждет, чтобы ее развлекли?
«Спокойно! — уговаривал себя. — Это — временно. Нет связи? Будет связь! И что сообщить — тоже будет. Хазрат все знает, все скажет. Теперь он все скажет…»
День угасал.
Смолкли последние выстрелы, сдуло ветром пороховую гарь.
Уже в сумерках разжигали костры, с наступлением темноты они светились ярко и тревожно.
Устало подрагивали, всхрапывали над торбами лошади. Снятыми с них войлочными попонами люди укрывались от ветра. Невдалеке от таких шалашиков сложены убитые, их укрыли кошмой. Время от времени видно — еще кого-то понесли туда. В такую минуту становятся слышнее стоны раненых. Их — немало…
Эту степь называют Пустыней смерти. Да, здесь нет воды. Пастухи привозили с собой запасы воды издалека, и ни одного глотка не давали случайным путникам.
Командующий со своим штабом расположился в заброшенной кошаре.
В загоне, кое-как приведенном в годное для жилья состояние, собрались Энвер-паша, Ибрагимбек, ишан Судур, Тугайсары, Давлатманбий, Фузаил Махсум, курбаши. Молча поужинали.
До поздней ночи заседал военный совет. Энвер-паша предоставил возможность высказаться всем.
После всех говорил сам. Говорил долго. Предложенный им план состоял в следующем.
Красные идут в Байсун, так? Хорошо, пусть идут. И пусть займут город. По пути надо гнать их, не давая ни минуты покоя. Они должны понести большие потери. Байсун для них — как мышеловка. Впустить — и захлопнуть. Мало этого! Надо занять все прилегающие к Байсуну кишлаки, лишив город связи с ними, и тем самым возможности обеспечения красных провиантом и фуражом. Теперь же, немедленно послать письма за подписью командующего в соседние области — в Самарканд (ишану Бахрамхану), в Фергану (курбаши Рузи, Парпи), в Хорезм (Джунаидхану), изложив сложившуюся обстановку, подчеркнуть, что если они уже сегодня не придут на помощь, завтра сами потеряют все. Главному штабу расположиться в кишлаке Кафирун, это в шести верстах южнее Байсуна: отсюда, по степи, открыта дорога на Кукташ и Душанбе. Байсун просматривается весь — как на ладони. Время от времени атаковать Байсун, вызывать недовольство населения Советской властью, засылая тайно в город своих людей для распространения всяких тревожных слухов, сеять панику и страх. Можно пострелять кое-кого из местных, кому уж так понравилась новая власть.
— Нет, прошло время бить поклоны Саиду Алимхану!
Пришло время признавать ошибки, с горькой усмешкой подумал он. Только теперь, под пулеметами красных, стало понятно, почему Саид Алимхан соглашался на любые уступки англичанам, лишь бы получить оружие. А кто тебе самому мешал прийти к тем же англичанам, ведь ты мог иметь могущественных покровителей! А теперь что? Думаешь, как бы наладить дружественные отношения с Энвером… И хочешь ты того или не хочешь, будешь возвышать его авторитет в глазах нукеров, курбаши, всего народа… При этом сам будешь удаляться в тень… все дальше.
Увидев под арбой с высоко поднятой оглоблей сидящих у костра Тиник и Айпарчу, пошел к ним.
— Как себя чувствуете, матушка?
Старуха попыталась встать, но наступила на подол.
— Сидите, сидите! — Ибрагимбек опустился на колени, подтянув под себя толстую кошму.
— А вы? — сказала старуха, всматриваясь в его лицо. — Не притомились? Закончили свой совет? Слава аллаху… О нас не беспокойтесь! Пока есть вы — разве нам может быть плохо?
Ибрагимбек согласно кивнул. Посмотрев по сторонам, сказал:
— Может, возвратитесь в Кукташ?
— Что? — Старуха словно испугавшись, замахала рукой. — Нет-нет!.. Решено: мы будем там, где вы!.. Если возвращаться, то вместе!
— Тогда отправляйтесь в Кафирун.
— Это где?
Ибрагимбек посмотрел на Айпарчу, прильнувшую к старухе.
— А ты не знаешь?
Айпарча слышала, что где-то недалеко от Байсуна, в складках Красных холмов, затерялся кишлак с таким названием.