Страница 45 из 53
Они стояли уже в кольце подошедших, придвинувшихся к ним нукеров.
Пулатходжаев понял, что погиб. Он еще пытался как-то спастись, обращался к ишану Судуру, тянулся к Энверу-паше, наконец, закрыл голову руками, хотя никто еще не угрожал ему, но эти люди, эти глаза… Это все… Конец.
— Время! — резко выкрикнул Ибрагимбек. — Дорога каждая минута… Поговорили — все! Джигиты, помните: кто так… с ним будет… так.
Курбан уже не слышал, о чем там говорили. Услышал: будто хрустнул хворост в костре. Увидел: Пулатходжаев схватился за живот и стал оседать к ногам Ибрагимбека.
— Ваше превосходительство, — сказал бек спокойно, повернувшись к Энверу-паше, — я выполнил приговор. Его не было на бумаге, на это нет времени, но… спросите у этих людей.
— Благодарю вас, — сказал Энвер-паша. И больше ни слова.
Ибрагимбек подошел к арбе. Курбана едва не задел плечом — и не заметил.
— Матушка! Простите, зрелище не для женских глаз, но ведь ты в таком походе…
— Я горжусь тобой! — важно сказала старая Тиник. — Собаке — собачья смерть!
«Всего минуту назад он был жив, — ужасалась Айпарча. — Видел это небо, может быть, и меня видел… И на что-то надеялся — и вот его нет… А вдруг он не виноват? Вдруг… Что можно понять в этом мире? Вот и Курбан — кто он? С кем? Вдруг и с ним… так же…» И едва так подумала, Айпарча тут же поняла: случись с ним что-то — она умрет. Она вдохнет последний глоток воздуха — и перестанет дышать…
Курбан был подавлен случившимся. Невыносимо было видеть, как отпихивают ногой тело убитого Пулатходжаева, как кто-то копошится над убитым, снимая с него френч, сдергивая сапоги…
Нечаянно встретившись взглядом с Айпарчой, он почему-то почувствовал себя виноватым. Ему хотелось улыбнуться, но не вышла улыбка, лицо затвердело.
Курбан спустился к реке.
В этот момент кто-то, вцепившись, сжал ему локоть. Курбан вздрогнул, резко обернувшись, увидел Гуппанбая.
— Что — кокнули? Мало ему! Все дело испортил! — горячо говорил он. — Вы же видели, что произошло в крепости из-за этой суки! Все — бежать! Ну я и… Обиделись на меня? Обстановка такая — думать некогда, а когда подумал, вас уже нет. Виноват…
Курбан успокоил его, подтвердив: да, все так неожиданно… Согласился: кто старое помянет, тому глаз вон.
Когда они входили в пещеру, оттуда двое молодых людей выносили кого-то, завернутого в чекмень, выкрикивали: «Лекарь! Где лекарь?..»
— Там, наверху, — махнул рукой куда-то в сторону нукер, сидевший у входа.
Пещера была довольно просторная, с высокими сводами. Похоже, в конце пещеры была щель — тянуло сквозняком.
Вдоль стены, всхрапывая, хрумкали овсом кони.
— Мустафа! — позвал Гуппанбай.
Сидевший в глубине пещеры на одном из наваленных седел мужчина медленно поднялся.
— Я здесь, бек.
— Привел тебе человека… Он — хозяин этого зверя!
— Не конь, а людоед! — закивал конюх.
— Не говори так!.. Вы догадываетесь, уважаемый шейх, зачем я привел вас сюда?
Да. Курбан догадывался… Гнедой. Где он, Гнедой? Курбан шел, не глядя на лошадей, и, еще не дойдя, услышал знакомый храп.
— Гнедой! — сказал он и сунулся лицом к коню, и тот, вытянув в его сторону шею, заржал, словно бы ликующе облегченно.
О чем думал Курбан, пока терся лицом о шею Гнедого и оглаживал ладонями своего коня? Гуппанбай говорил, Гнедой остался в крепости — а он здесь. Сам-то Гуппанбай сбежал на лошади хазрата, оттого теперь юлит!
Гуппанбай юлил.
— Честно скажу вам, дорогой шейх: боюсь гнева вашего уважаемого учителя. Когда стреляют над твоей головой, нет времени думать, чей конь перед тобой… Не уберег я коня хазрата… Но я надеюсь, вы замолвите за меня слово: я спас вашего Гнедого, ведь его надо было пристрелить. А я не дал!
— Пристрелить? Гнедого? За что? — растерялся Курбан.
— Мустафа правильно сказал: людоед.
— Бросьте! Смотрите: я держу голову коня на ладонях!
— Тот человек чистил вашего коня скребком. И хотел убрать навоз. Он подошел сзади… и вдруг получил удар копытом! В грудь! Или пониже. Он умирает или уже умер… — Гуппанбай не спешил. Проговорит слово — и помолчит, вглядывается в лицо Курбана.
— А что же конюх? — криком ответил Курбан. — Куда он смотрел? Он не знал, что мой конь не любит, когда кто-то вот так крутится возле него? Я скажу больше: я знаю, кто был этот несчастный!
— Да, уважаемый шейх, — улыбнулся Гуппанбай так, что все лицо покрылось морщинами. — Это был именно он. Помните, на перевале он хлестнул вашего Гнедого. Это было в первую минуту нашей встречи. И вы сказали тогда: Гнедой отомстит. Не надо было Муртазу крутиться возле вашего коня… Видно, хотел увести…
Тонготар принес с десяток палочек шашлыка и сообщил, что парень, которого ударил Гнедой, совсем плох.
— Один гибнет от пули, второй от огня, третий от воды, говорят, но мне кажется, каждый находит то, что уготовано судьбой, — вздохнул конюх.
Планы на следующий день были неясны: возвращать отряды в Кукташ? Преследовать красных?
Энвер-паша был твердо уверен: обратной дороги нет. Он еще не успел как следует познакомиться со всеми командирами отрядов — курбаши, не знал, как они поведут себя в боевой обстановке, какой у них военный опыт, какова дисциплина?
Рисковать в таком деле нельзя. Особенно теперь!
— Ибрагимбек, что вы думаете о завтрашнем дне? — спросил он.
Ибрагимбек думал: «Надо атаковать Седьмой полк. И баста. Победа — прекрасно. Поражение — вся ответственность ляжет на плечи Энвера…»
— Трудно что-либо сказать, ваше превосходительство, — ответил неопределенно.
Утром все решилось само собой.
Красные оставили Угридар. Уходили они в сторону Байсуна. Тугайсары преследовал их. Просил подкрепления.
…Курбан вывел Гнедого. Нукеры с гиканьем переправлялись через бурную реку, раздавались редкие выстрелы, топот, храп и пронзительное ржанье лошадей.
Курбан торопливо направился к месту, где был убит Пулатходжаев, увидел около большого затухшего костра с чернеющими головешками ишана Судура, спрашивавшего о чем-то Гуппанбая. Старик заметно обрадовался появлению Курбана.
— Я как раз спрашивал о тебе, сын мой! — сказал он. — Тебе ли к лицу спать рядом с конюхом, свернувшись калачиком! Спасибо уважаемому Гуппанбаю, — продолжал хазрат с притворной строгостью, — присмотрел за тобой…
Ишан Судур проявлял поистине трогательную заботу о своем ученике. Он говорил о смутном времени, о том, что в этот час вообще невозможно понять, где кто, и в любую минуту можно встретить опасность, все неожиданно, неопределенно. В такой час лучше находиться в стороне от всего, терпеливо дожидаясь, когда тебя позовут для дела, которому ты предназначен.
— Но может случиться и так, что и тебе придется, сын мой, взять в руки винтовку! — говорил хазрат, и в глазах его был страх. — Как вы думаете, уважаемый Гуппанбай, получится из моего ученика воин?
Гуппанбай не ждал такого вопроса.
— Вы сказали сущую правду, — сказал он не совсем впопад. — Лакаи уже рождаются воинами, но кто из них может со временем стать настоятелем медресе?
На войне каждому надо заниматься своим делом. Будет больше пользы для всех, если уважаемый шейх побережет… наших женщин…
Курбан едва не вспылил. Он, конечно же, понимал, кого «уважаемый шейх» должен поберечь здесь, при обозе. Да-да, бесценную жизнь будущего «настоятеля мечети». С трудом сдержал себя.
Ишан Судур, похоже, обрадовался словам Гуппанбая.
— Вы точно выразили мои мысли! — вскричал он. — Женщины нуждаются в надежной защите. А кому мы можем больше верить… Сын мой, — обратился он к Курбану. — Надо еще какое-то время побыть здесь…
— Как скажете, учитель! — ответил Курбан. — Матушка не возвращается в Кукташ?
Гуппанбай засмеялся.
— Я буду там, где сын, говорит!
Из-за холма на конях показались Энвер-паша и Ибрагимбек, сопровождаемые охраной из турок, афганцев и лакаев. Энвер-паша давал какие-то указания Али Ризо. Ибрагимбек увидел Гуппанбая.