Страница 9 из 17
Анаркона бросился назад, унося в сердце тоскливую занозу. В лагере уже наверняка ищут! Добежав до реки, прыгнул с обрыва в каком-то отчаянном неистовстве. Рассекая воздух, стал жадно хватать ртом воздух. Эмоций на сегодня перебор, его трясёт. Переживания, в которые его погрузила сегодняшняя прогулка, проносятся в голове безумным хороводом. Общность людей, это радостное единение ввергло в непонятное состояние. Перелетев реку, Анаркона стрелой бросился в лагерь, не переставая в мыслях прокручивать увиденное.
«Что же получается? Трое парней, моего возраста… и у нас в семнадцать приходит этот…в балахоне. Так что же, деревня как и наш лагерь готовит воинов? Только воюет за Свет? И это тут – под носом у Тёмной Империи!».
Анаркона, наверное, в жизни не бегал так быстро. Крылья перенесли через воду стремительно и даже чуть дальше обычного, словно для прожорливой магии внутри оказалось больше пищи. Решив разобраться с мыслями на досуге, вбежал в деревню и замер как вкопанный. Учителя и ученики стоят у входа всем лагерем! Три сотни суровых лиц! Взгляды буравят злобой, вертикальные зрачки, как лезвия ножей. Тишина пугает, растягивается так, словно замерло само время. Вперёд вышел старший учитель Аргоний.
Не сводя глаз с Анарконы, единственный чародей в лагере прокричал:
– Марги! Что полагается за нарушение правил?
Анаркона сухо сглотнул. Маргов не интересуют причины – нарушены правила, и что бы там ни было, оступившегося накажут.
– Кара! – прогремело дружно.
– Взять его! – нервно дёрнул щекой Аргоний, будто перед ним стоит не родная кровь, не один из лучших учеников Лиги, а нечто омерзительное.
Наказание у маргов обычное – десять ударов плетью, но били не обычной сухой, а вымоченной в соли. При ударе кожа рассекалась, соль разъедала плоть дальше. После каждого удара плеть опускали в бочку с соляным раствором.
Охранники лагеря – взрослые марги – оказались рядом словно из ниоткуда, быстро содрали безрукавку и привязали провинившегося к специально оборудованному для порки бревну.
– Кто исполнит наказание? – голос Аргония режет не хуже плети.
Юноша всмотрелся в лица сверстников, хмурые, мрачные, но желающих пока не появилось.
– Я могу, – прозвучал знакомый гнусноватый голос. Конечно же, это Крама – главный задира Лиги.
Крама – бугай, в полтора раза шире Анарконы и выше на голову. Его губы всегда искривлены в эдакой желчной ухмылке превосходства. Тяжёлая челюсть с омерзительной глубокой ямочкой на подбородке, вместо глаз две узкие щёлки, прямой тонкий нос и припухлые губы, которые обычно женщинам нравятся, но именно на его лице – в контрасте с тонким носом и узкими щёлками глаз – выглядят особенно противно.
– Я могу, – повторил он, проталкиваясь вперёд.
«Ну всё, мне конец! Этот расстарается, останутся одни лохмотья от спины. Мерзкий, уродливый Крама! Тебе когда-нибудь вобьют гвоздь в твою отвратительную ямочку на подбородке».
Краму побаиваются все, а точнее – его шайку. В тренировочных боях Анаркона единственный, кого Крама один на один одолеть не мог, дрались на равных. Это их вечное равенство известно в Лиге каждому, и Краму это дико злит. Спесивый отпрыск аристократического рода во главе банды, сбитой из таких же моральных уродов, издевался над многими, но чаще всего подкарауливал именно Анаркону. Бить приходилось тайно, иначе патруль охраны лагеря засечёт, тогда учителя жестоко накажут уже их. А тут у всех на глазах можно! Подарок прямо! На лице Крамы явственно читается: «Мечты наконец исполнились, а жизнь – вообще прекрасная штука».
– Крама! – резкий голос Аргония на мгновение стёр желчную ухмылку с лица добровольца. – Исполняй!
Крама подошёл к пресловутой бочке с солью. Широкие ладони от нетерпения слегка подрагивают. Опустив длинный смотанный кольцами кнут в воду, тщательно смочил да так, что вода забурлила. Обрушившийся удар принёс дикую боль. Наверное, отвяжи Анаркону сейчас, перегрыз бы верзиле горло и не поморщился.
«Никто! Никто не стал марать себя плёткой! – заорал Анаркона мысленно. – Аристократ сраный!!! Чтоб ты сдох!»
Плеть, взмах, удар. Плеть, взмах, удар. После четвёртого мир в глазах Анарконы потух. Избиение прекратилось тут же, но не из-за опасений за жизнь ученика, а для того чтобы каждый удар виновный принял в сознании.
Аргоний дал знак, Крама, отложив кнут, поднёс к носу пучок заранее приготовленной травы. Анаркона дёрнулся от нестерпимой резкой вони. Мир ворвался в темноту беспамятства с водопадом боли. Плеть вновь рассекла кожу и мясо, а соль начала услужливо разъедать плоть дальше. Крама старается.
В глазах поплыли синие круги, и запульсировали чёрно-желтые пятна. Удары возобновились. Пучок вонючей травы заботливый Крама перемотал шнурком и повесил на шею, под носом. Резкая вонь стала приносить мучения едва ли не большие, чем плеть. Глаза невыносимо жжёт, в горле острота, зато после очередного удара сознание уже не меркнет.
Последний удар вышиб из головы все мысли, оставив лишь дикую, пронизанную мукой злобу на весь мир.
– Марги! Анаркона смыл свой проступок, его жизнь в руках Великого Тёмного. Запомните, что бывает с теми, кто переступает через правила! – Аргоний обвёл всех взглядом. Кустистые брови медвежьими лапами прикрыли треть глаз, словно опасаясь, что суровая воля, бьющая оттуда размозжит каждого до кого сможет дотянуться. Крама потупился невинной овечкой. Анаркона, которого сейчас отвязывали, напротив, впивается дикими глазами в любого. Невыносимая боль пузырится на губах пеной бешеной псины, из утробы сочится то ли вой, то ли рык; слёзы, смешанные с кровью, разлетавшимися во время порки в стороны обильными брызгами, превратили лицо в жуткую маску. Судороги бьют искалеченное тело, и только пресловутая трава удерживает мечущееся сознание в мире живых.
Аргоний покосился на исполосованную спину ученика, холодно гаркнул:
– И помните! Анаркона смыл вину, теперь если выживет, будет чист, как любой из вас. Этого в сарай, остальные заниматься!
Едва с шеи сняли пахучую гадость, Анаркона отключился. Тело швырнули в просторный сарай – хранилище сена для коней – как прогнивший кусок мяса. Среди крепких каменных построек лагеря, это единственное строение из дерева – чтобы сено сохло быстрее. Старый смотритель, дед Арсокрл, сорвавший с шеи пахучую траву, сжалился, вылил на спину Анарконы ведро воды, промыв тем самым соль из ран. В сторону провинившегося делать такое недопустимо, жест старика явился верхом сострадания.
Смотритель, по мере необходимости пополняющий запасы склада, затравленно глянул в распахнутую дверь – ещё увидит кто, самому влетит. Облегчённо вздохнув, бросил ведро и поспешно вышел. Анаркона, валяющийся кровоточащим куском мяса в налипшей соломе, не смог оценить доброты старика. После наказаний марги чаще всего умирали. Выживал один из десяти, потому и правила в Лиге нарушаются крайне редко.
В полусне-полубреду Анарконе стало чудиться, как пробирается сквозь странное красное марево загустевший воздух – тягучий, как мёд. Впереди, в воздухе, висит чёрная корона. Обрывки тьмы, из которой та соткана, языками неистовствующего тёмного пламени, то раздирают пространство вокруг, то проваливаются в себя, шипя пугающей хаотично выплёскиваемой энергией. За короной неподвижно застыли три смазанные тени. Чувствуется, как пристально они следят. Всё будто в замедленном действии! Анаркона пробирается медленно, словно сквозь красный кисель, зловещий и горячий; на спине неистово саднят шрамы, из глубоких ран вырывается жёлтое пламя. Десятки Крам, выстроившихся торжественным коридором, хватают за обрывки одежды, сыплют на горящие раны соль, от которой огонь в ранах вспыхивает ярче.
Вырвал из липкого кошмара поток воды, рухнувший сверху. Разлепив веки, Анаркона узнал всё того же старика. Дед вылил на него ещё полведра и поставил остатки рядом.
Выходя, Арсокрл холодно бросил:
– Пей.
Ослабевшие мышцы шеи кое-как перекинули тяжеленную голову через край ведра, воду стал лакать жадно – напиться Анаркона решил впрок. Уверенности, что на второй раз хватит сил, нет. Голова кружится, наверное – от потери крови. Силы уходят с каждой минутой, и это чувствуется каждой клеточкой. Одновременно с осознанием, в голове разлилось странное и пугающее умиротворение, мол, смерть так смерть.