Страница 43 из 244
— Судят вас, как исполнителя, — ответил Келвин, спускаясь с капитанского мостика. Секунду постояв, Стивки последовал за своим новым сюзереном, заложив руки за спину. Наследник тоскарийского графства, до этого общавшийся со столь своеобразным представителем командования своего феода, не упустил возможности хотя бы немного разобраться в его представлениях и принципах. — Неужели у вас нет собственных мыслей о том, что творили? Просто приказ, который вы выполнили?
— Я ненавидел тех, кто отдал этот приказ, — честно признался Стивки, — Ненавидел тех, кого убивал. Вся эта война была пустой и глупой, и в ней людей заставляли убивать просто потому, что другие люди хотели больше власти. Потому я и предал тогда Саальт. Они опустились ниже всякого допустимого понятия о воинской чести. Эти люди были уверены, что уже победили, уже делили власть и трофеи. Они грызлись друг с другом над телом еще живого врага. Никогда прежде не видел столько алчности, мелочности, низости и мерзости в людях. Стало противно… Я хотел их убить… и убивал.
— А здесь? Здесь вы видите то же самое? — поинтересовался Келвин, и неприятно удивился, когда Стивки коротко кивнул головой.
— Мне было плевать, что со мной сделают, просто хотелось посмотреть, как умирают мои бывшие командиры, — вспомнил Стивки, против воли сжав пальцы в кулаки, — и сначала меня действительно собирались расстрелять за то, что я сделал… Хотя, думаю, вы не знаете самого интересного…
— И чего же? — поинтересовался Келвин, уже осторожнее присматриваясь к своему подчиненному. Может быть, его отец был не так уж и неправ, когда заключил его в темницу. Стивки действительно было сложно понять и, получается, еще сложнее предугадать, так что опасно иметь рядом с собой человека, который, оказывается, считает тебя противной мерзостью и мечтает убить.
— Меня хотели расстрелять не за то, что я предал Саальт или за то, что убил миллионы ваших подданных. А за то, что не проглотил обман рейнсвальдской короны, — Стивки внимательно посмотрел на своего сюзерена, чуть ли не проткнув колким и холодным взглядом. — Мне обещали титул феодала, когда война закончится. Обещали собственный феод и спокойное будущее за то, что я перейду на другую сторону и за то, что буду сражаться со своими прежними командирами. Я был не против получить подобное за то, что и сам хотел сделать, но, когда Саальт разбили, а я лично вырвал горло у жадного князька, отдавшего мне приказ вырезать те города, мне сказали, что ничего этого не будет. Я был всего лишь наемником, и мне кинули счет в банке, как подачку, и велели убираться…
— И ты их убил? — удивился Келвин. Этой части истории он никогда не слышал, даже от своего отца, который, казалось, должен был знать о Стивки все.
— Да, — кивнул Стивки. — Со своими людьми, каждого из которых я до сих пор помню по именам, я убил всех тех рейнсвальдцев, кто был со мной в тот день. Они, собственно, ничем не отличаются от саальтских князей. Та же жадность и жажда власти… Я убивал таких же дворян, как и вы, молодой господин, — он даже оскалился в усмешке, вспоминая те дни, — И кровь у них была такого же цвета, как и у простых солдат. Только в тот раз уже все было наоборот, у меня не было ни шанса выиграть тот бой… Моих людей перебили всех до последнего, только я еще дышал, когда тащили в тюрьму, чтобы потом прилюдно четвертовать. И придрались к тому, что я делал, когда еще был на стороне Саальта, чтобы получить веский повод меня убить. А ваш отец меня выкупил, взяв под свою защиту. И, кажется, я знаю, почему он это сделал…
— Почему же? — Келвин даже остановился.
— Не в этот раз, — усмехнулся Стивки, пройдя мимо и даже не задержавшись, — сегодня подумайте над тем, что услышали. Я верю вам, молодой господин, и не потому, что вы хотите спасти Рейнсвальд, мне на него плевать. Вы хотите остановить войну, которая никому не нужна, поэтому я принес вам клятву чести. Не превратите это в желание наживы, чтобы у меня не было повода желать и вашей смерти.
— Стивки, я вас не отпускал! — крикнул Келвин в спину бывшего наемника, но тот даже не замедлил шага.
— Вы сказали мне подготовиться к встрече с графом, я выполняю ваше приказание, — ответил он, даже не обернувшись, прежде чем исчез за поворотом, оставив своего сюзерена одного в пустом корабельном коридоре. Келвин остановился, задумавшись над последними словами Стивки. Странно было слышать от этого человека, прославившегося своей кровожадностью и жестокостью, слова о ненависти к войне. Прежде Келвин всегда считал, что Стивки предал Саальт потому, что желал спасти свою жизнь от справедливого возмездия, когда Рейнсвальд разбил ударные силы вторжения, а позже погнал их обратно, но теперь ситуация выглядела совершенно иначе. Предал потому, что ненавидел своих нанимателей за то, что они творили. И теперь ненавидит тех, кому ныне служит, поскольку они ничем от старых не отличаются. Однако сейчас еще Стивки не давал повода сомневаться в его верности, поэтому, вздохнув, наследник тоскарийского бароната направился к себе готовиться к встрече с розмийским графом.
Предстояло надеть парадный костюм, расшитый красным и белым цветами тоскарийского графства, украшенный золотой вышивкой с изображениями пустошных скорпионов с родового герба. Тяжелое, неудобное, но невероятно красивое одеяние, в котором появиться можно только при королевском дворе или на таких вот официальных приемах, когда необходимо произвести должное впечатление на принимающую сторону. Келвин любил появляться на подобных мероприятиях, поскольку именно там мог почувствовать себя настоящим дворянином, у которого есть не только обязанности перед своими подданными, но и права, позволявшие брать от этой жизни все лучшее, что в ней только было. И именно за сохранение всего этого он в первую очередь и сражался, ему нравился устоявшийся порядок вещей, и не хотелось, чтобы что-то сильно изменилось.
А на причале его уже ждала делегация от розмийского феодала: несколько вассалов, в тот день находившихся в столице, прибывших его встречать вместе со своими свитами. Яркая и помпезная встреча с красной дорожкой, гвардейцами в карауле и красивой девушкой, первой встречающей его у трапа с букетом настоящих цветов в руках, специально выложенных так, чтобы повторять цвета розмийского графства — голубой и черный. Сам феодал не прибыл встречать его лично, но передал свои пожелания увидеть его как можно скорее на званом вечере в замке.
— Что бы это могло значить? — поинтересовался Стивки, когда они сели в один из подготовленных для их встречи автомобилей. Келвину поначалу было непривычно в широком и удобном салоне, настолько он привык к армейским бронетранспортам, где экономился каждый сантиметр свободного пространства и порой приходилось просить соседа убрать руку со своего лица. И только сейчас вспоминал, как можно ездить, вольготно расположившись на широких и удобных сиденьях, отделанных бархатом. Наемник же сидел, собравшись и по привычке держа руку у пояса, где все еще висела кобура с пистолетом. Он переоделся в парадный мундир тоскарийского графства, выглядевший немного беднее из-за отсутствия элементов, обозначавших принадлежность к благородному роду. Старшими офицерами становились, только получив право называться вассалом феодала, но Стивки был единственным известным Келвину исключением, получившим титул старшего офицера, но так и не имевшим приставки «де» в своей фамилии.
— Что вы имеете в виду? — поинтересовался его сюзерен в ответ, не способный сдержаться и откровенно наслаждавшийся этой поездкой. Он был бы не против увидеть рядом и ту девушку, которая его встречала с букетом. Выглядела она подходяще, чтобы составить компанию на сегодняшний вечер, и наследник графства только усилием воли заставлял себя помнить, зачем именно сюда приехал.
— Граф Розмийский сейчас воюет, но при этом находит время на званые ужины для своего союзника, прибывшего с вполне конкретными целями, — напомнил наемник, — у нас не так много времени для того, чтобы тратить его на пиры и праздники. Войска Саальта не станут ждать, пока мы здесь гуляем, равно как и другие претенденты на престол.