Страница 129 из 147
Впрочем, Сашку Страхова запреты не беспокоили. Как не беспокоили и дворняги, заслуживающие – максимум – напутственного пинка, если попадались случайно под ноги, поскуливая и прижимая хвосты, отчего-то глазея с немым обожанием – хотя любого другого человека, вторгшегося в их «владения» – яростно атаковали. Оттого их двуногие «коллеги» – падальщики не рисковали бывать здесь поодиночке и тоже сбивались в своего рода стаи. Александр терпеть не мог стайных. Тем более – помоечных… Но через пустырь-свалку проходила единственная прямая дорога к лесу, обходить пришлось бы на несколько километров… людными дорогами, которые раздражали куда больше. Наверное, оттого, что собаки, вороны и крысы были по сути своей куда понятливее людей. По крайней мере, легче поддавались дрессировке! Хотя… люди тоже поддавались. Но не сразу, не с полу взгляда, требуя порой изрядных усилий по преодолению вязкого, как каша, сопротивления сознания. Или того, что называлось человеческим разумом (хотя и встречались Александру собаки и крысы куда умнее многих знакомых людей). Те, с кем мальчик общался довольно давно – персонал и другие обитатели детского приюта – были неплохо вышколены, что особенно важно, сами того совершенно не замечая, однако на каждого случайного прохожего убедительности не напасешься. А чем больше этих прохожих – тем сложнее. Оттого он и старался ограничить свой круг общения теми, с кем общаться было неизбежно или полезно для него лично. Раньше, наверное, тут была какая-то усадьба. Симпатичный особняк, хоть и изуродованный перепланировками и хозяйственными пристройками, сохранился совсем неплохо. Наверное, на пустыре вместо разрастающейся теперь свалки, было, как пишут в сказках, чисто-поле, с которого обитающие в летней резиденции аристократы выезжали на конную охоту. В тот самый лес, где он теперь так любил шататься в одиночестве. Наверное, за это стоило бы любить весну – зимой, в городе, бежать от людей было некуда. А что-то вроде летнего лагеря в бывшей дворянской усадьбе принадлежало какому-то медленно разваливающемуся колхозу, носящему традиционное имя «Заветы Ильича». Детдомовскую ребятню здесь использовали на несложных полевых работах типа окучивания картошки, но Александр, без всякого притворства с трудом переносивший жару и солнцепек, был от этой чести практически освобожден. Могло бы показаться странным, что его вообще продолжали «вывозить», предоставляя почти все лето праздно болтаться по окрестностям… но, как уже говорилось, персонал приюта был неплохо выдрессирован. Только вот весну мальчишка все равно не любил. Ненадежная она какая-то, непостоянная. Простужаются, когда вроде бы тепло и даже жарко, гораздо чаще, чем зимой… Но, недаром говорят, у каждого времени года свои преимущества. Почему его внимание вдруг привлекла стая ворон, с хриплым карканьем толпящаяся чуть поодаль от привычного уже три-четыре года маршрута, Александр и сам не мог бы сказать. Птицы, наверняка сейчас занятые дележкой какой-то «добычи», ничем ему не мешали и ни малейшего интереса не заслуживали – логичнее всего было бы идти своим путем, едва оглянувшись на каркающую ругань пернатых. Вороны со свалки пользовались той же дурной славой, что и прочие ее обитатели, а по весне, курируя еще не вставших на крыло птенцов-слетков, могли напасть и на собаку и на человека. Хотя, конечно – на любого человека, кроме десятилетнего Сашки Страхова – в этом можно было быть уверенным. С мыслями, что не особенно хотел бы наткнуться на истинный подарок судьбы для любой вороны (не чета какому-то там сыру из басни) – сомнительной свежести трупик и хорошо, если собачий (вокруг собачьей-то безвременной кончины особого шума поднимать не станут), Александр все же подошел поближе. Воронья стая, бранясь на все лады, но все же не осмелившись как-то ему препятствовать, вспорхнула и расселась по мусорным барханам поодаль, внимательно следя со всех сторон бусинками блестящих черных глаз. Воображение мальчика тут же нарисовало себе таких же ворон, дежурящих не вокруг банальных отбросов, а на древнем поле брани, когда битва уже закончена, но кое-кто из павших воинов еще жив. Жив и наблюдает за пернатыми мародерами, с недвусмысленными намерениями ехидно ожидающих его смерти… Может быть, еще раньше – до появления усадьбы и деревни, после превращенной в колхоз – когда-то совсем давно, здесь было такое поле – для великих битв между ополчениями былинных воинов? Между тем предмет интереса ворон действительно оказался не какой-нибудь «свеженькой» тухлятиной. И даже не с некоторым опасением ожидаемым трупиком. Пока во всяком случае – не трупиком. Да и вообще… Задумчиво цокнув языком, Александр присел на корточки и стал разглядывать находку, гадая, откуда в средней полосе России было бы взяться такой экзотике. Ужей и гадюк здесь, конечно, водилось предостаточно. Может, и еще какие виды змей – он в зоологии еще не слишком хорошо разбирался. Но таких змей – почти в полтора раза крупнее любой из местных, а судя по золотисто-желтому с темным узором зеленоватых и красноватых полосок окрасу, приспособленную для какой-нибудь степи или пустыни – здесь точно не должно было водиться. Может быть, кто-то завел экзотическую зверюшку, а потом выбросил? Александру приходилось слышать истории о том, что из-за популярности льва, живущего в семействе каких-то циркачей, у людей на какое-то время возникла мода заводить в квартирах совершенно для того не приспособленных животных: лис, барсуков и даже медвежат. Кто себе может позволить – то и змеек да обезьянок. Разумеется, в большинстве случаев зверье оказывается чересчур проблемным в содержании и от него избавляются – кто как придумает. Интересно, его находка – ядовитая? Вероятнее всего, нет, хотя проверять на себе и не тянуло. Больше всего – если полагаться на весьма расплывчатые познания в этой области – змейка напоминала удавчика, а эти ядовитыми не бывают. Да и среди ворон ужаленных не наблюдается, хотя, судя по валяющимся перьям и брызгам крови, их жертва пыталась первое время сопротивляться. Сейчас змея уже никакой агрессивности не демонстрировала. Валялась себе, тихо хныкая, с явным намерением вскоре отбыть в иной лучший мир. Решив, что тварюшка, пожалуй, безобидна, Александр провел ладонью по золотистой чешуе, оказавшейся шелковистой и теплой на ощупь. Змейка озадаченно примолкла и тут же пронзительно – немного по-кошачьи – развопилась. До сих пор мальчишка как-то и не задумывался, издают ли змеи какие-либо звуки. Только слышал или читал, что шипение – на самом деле звук шуршащей чешуи, а не речевого аппарата. Гадюки и ужи, которых ему приходилось видеть, тоже оказались ребятами неразговорчивыми, хотя одного ужа Александр даже поймал за хвост, решив разглядеть получше. А этот – визжал, как резаный, мальчик даже отдернул руку, решив, что прикосновение как-то навредило животному. Вороны успели изрядно его потрепать, по чешуе не понять, но, может, там живого места нет… Однако, стоило ему отступить, змея неожиданно резко перекувыркнулась и поползла по направлению к его ногам. Александр снова отступил назад – змееныш обнюхал отпечаток ботинка и пополз дальше к нему. Поймав себя на том, что думает о животном – причем весьма немаленького размера – именно как о детеныше, Александр слегка озадачился. Наверное, причина была в поведении змейки: кажется, у некоторых птиц и млекопитающих есть особенность генетической памяти – кого детеныш первым в жизни увидел, тот и «мама». Про змей ничего такого не было. Да и не хватало бы еще! Тем временем змейка подползла к его ногам, свернулась и снова захныкала. Сомнений в том, что это – детеныш, почти не оставалось. Но что же тогда из него должно вымахать? Анаконда? Другой стороны, если Александр сейчас просто пройдет мимо – не вырастет уже ничего: даже если змееныша не заклюют окончательно вороны, частых по весне ночных заморозков он точно не переживет. И не разобраться тогда, что за зверь такой… Словно почувствовав колебания, змейка дернулась и захныкала еще жалобнее. – Ну и? – раздраженно уточнил мальчик, снова приседая на корточки и касаясь кончиками пальцев треугольной головы. У удавов головы, вроде, овальные, а заостренная форма характерна для випер? На нос змеенышу шлепнулась капля крови. Александр с легким раздражением рассмотрел собственную руку: так и есть, разодрал кожу о какую-нибудь железяку, когда перелезал забор – разорванный рукав форменной рубашки успел пропитаться кровью. Мальчик все время забывал медицинский термин… что-то там с нервными окончаниями связанное, болевой порог какой-то неправильный – но суть была простая, он почти не чувствовал боли от не слишком серьезных ран, порой просто не замечая их. Змейка тем временем слизнула капельку с носа и – продолжая хныкать уже с требовательной интонацией – полезла в руки. – Так вот что тебе надо, – хмыкнул Александр. Действительно, с чего бы вдруг такая трогательная привязанность к совершенно постороннему существу. А он, оказывается, жрать просил… Нахальный змееныш сосредоточенно зализывал неглубокую рану, на свое счастье, не пытаясь кусаться.