Яков. Воспоминания

Мы с Антоном Андреевичем подошли к дому Елагиных и попросили доложить. Оказалось, нас уже ожидали. Горничная проводила нас в гостиную. Госпожа Елагина, расстроенная дама средних лет со все еще заметными следами былой красоты, пила чай с адвокатом Виктором Мироновым. Пребывание здесь последнего, должен сказать, было для меня полнейшей неожиданностью.

— Простите, — спросил я, поздоровавшись, — а присутствие адвоката как-то связано с произошедшим в лесу?

— Я пришел навестить и поддержать вдову моего старого друга, — ответил мне Виктор Иванович. — Видите ли, пять лет назад там, в охотничьем домике погиб муж Софьи Николаевны. А неподалеку произошел еще один несчастный случай.

— И какая связь? — поинтересовался я недоуменно.

— Никакой, — ответил Миронов. — Просто ряд трагических событий в одном и том же месте. Тяжелые воспоминания для Софьи Николаевны. И тут еще это…

Рассказывая, Виктор Миронов по привычке начал расхаживать по комнате. Затем остановился, взглянул на меня пристально:

— Яков Платоныч, простите, Вы против моего присутствия?

Я улыбнулся ему предельно вежливо:

— Нет, я не против. Но просто мы не в зале суда. А госпожа Елагина не является подозреваемой. Но если Вы здесь просто как друг, Бога ради!

Миронов поклонился мне с благодарностью.

— Этот лес проклят, — внезапно произнесла Елагина. — Его давно надо было продать или вырубить. Не зря мне намедни супруг покойный приснился.

Она поднесла чашку чаю к губам, отпила глоток, борясь с волнением.

— Софья Николаевна, — обратился я к ней, — а в охотничьем домике кто-то бывает?

— Да никого, — ответила Елагина. — Может, мальчишки из деревенских. Или охотники из городских. Да я там сто лет не была.

Я осмотрел гостиную. Повсюду, на стенах и на подставках, были представлены охотничьи ружья различных моделей.

— Ваш муж любил охотиться? — спросил я помещицу.

— Любил, — ответила она, явно понимая причину моего вопроса. — Оттого и оружие в доме. Револьвер еще был. Я его в речку бросила. Муж из него застрелился.

Вот как? А вот про револьвер-то я спросить еще не успел. Но собирался, потому что гильза, найденная мною у охотничьего домика, была явно револьверная. А она уже сама все рассказала. С чего бы? В речку бросила, значит? Чтоб от дурных воспоминаний отделаться? Вполне возможно, что и так. Но все же, учтем на всякий случай. А пока я продолжил расспросы:

— Отчего же все-таки застрелился Ваш муж?

— Да кто ж его знает, — со вздохом развела руками Елагина, — запил он тогда крепко. Несколько дней не вылезал из охотничьего домика. Маялся. Вот, наверное, бес его и попутал.

И она перекрестилась со вздохом.

— А сыновья Ваши где? — поинтересовался я.

— Старший, Владимир, уж давно в Петербурге живет, — отвечала Елагина, — а младший, Алексей, еще вчера уехал в гости к помещику Гусятникову. Поохотиться.

— Так у Вас свои угодья! — удивился я. — Зачем же к соседу на охоту?

Елагина как-то странно встревожилась от этого моего вопроса:

— Да так, для компании, наверное. Время весело провести. Дело-то молодое.

Я видел, что она чего-то недоговаривает. Причем, не только про нынешнее происшествие, но и про смерть своего супруга. Но не хотел спешить и давить на нее излишне. К тому же я видел, как нервничает уже Виктор Иванович, молча сидевший все это время с чашкой чаю в руке. В разговор он не вмешивался, соблюдая заявленную роль друга семьи, но видно было, что господин адвокат едва сдерживается, чтобы не поинтересоваться у меня строго, какое отношение, собственно, имеют мои неприятные вопросы к нынешнему убийству. Так что я вежливо свернул разговор и откланялся. Еще будет время побеседовать с Софьей Николаевной, если мне это потребуется.

На крыльце Коробейников, который во время моего общения с Елагиной был занят опросом слуг, доложил:

— Служанка рассказала, что здешнего егеря зовут Ермолай Алексеич. Служил он у покойного барина по охотничьему промыслу. А после смерти барина он присматривает за домиком.

— Странно, — ответил я ему, — а Елагина про этого егеря ничего не сказала. А ведь я спрашивал про домик тот. А где живет этот егерь?

— В соседней деревне, — ответил Антон Андреич. — Живет бобылем, семьи, стало быть, нет. Промышляет охотой и исправляет ружья.

Вот что меня всегда восхищало, так это способность моего помощника разговорить людей, вызнав у них все сведения и сплетни. Мой строгий вид простой люд смущал, они передо мной робели и говорили неохотно. Антон Андреич же мигом находил ключик к каждому, добывая для нас массу сведений, зачастую очень ценных для следствия.

— А где же он сейчас, этот егерь? — поинтересовался я,

У Коробейникова был готов ответ и на этот вопрос:

— Давно его не видели. Но говорят, в соседней губернии. То ли промысел, то ли по поручению какому. Ну, егерь, человек вольный.

— Вот что, Антон Андреич, — сказал я ему, — Вы поезжайте к этому Гусятникову. Выясните, там ли сын Елагиной, Алексей. Может, он отлучался куда ночью? Чем сейчас занимается? Поподробнее.

Лицо Коробейникова озарилось пониманием пополам с изумлением:

— То есть, Вы думаете, что Елагин Алексей мог убить студента?

— Ну, чего нам попусту гадать? — мне не хотелось делать необоснованных предположений. — Побольше фактов надо узнать. Ну, а пока у нас два подозреваемых: Алексей, сын Елагиной, и егерь этот, Ермолай.

И очертив таким образом помощнику положение дел на нынешний момент, я отправился к доктору Милцу, чтобы проверить, не поведал ли ему труп студента чего-либо нового, важного для следствия.

Доктор, всегда отличавшийся в своем деле крайней расторопностью (без лишней, впрочем, спешки), уже закончил вскрытие и ожидал меня. Он подал мне лоток, на котором лежала пуля со следами крови на ней:

— Эту пулю я извлек из студента. Она выпущена из кольта пятьдесят третьего года. А у самого студента…

— А у студента, — задумчиво перебил я доктора, — мы нашли револьвер системы Смит-Вессон.

— Совершенно верно, — подтвердил Александр Францевич, — и похоже, он тоже стрелял. Потому что на правой руке у него характерные остатки частиц несгоревшего пороха.

— Да, я тоже заметил, — задумчиво сказал я. — Одна из гильз в барабане была пустая. Чепуха какая-то! Неужели дуэль?!

— Похоже, — вздохнул Милц недовольно.

Версия с дуэлью не нравилась нам обоим. Я задумался. А ведь подобное, действительно, могло быть. Студент, молодой человек самого романтического возраста. Сын Елагиной ему примерно ровесник. Правда, студент приезжий, видимо из Петербурга. Но в Петербурге живет старший сын Елагиной. Алексей вполне мог навещать брата. А там — столица, романтическое приключение, ссора. Затем он возвращается в Затонск, но обиженный студент преследует его. И вот дуэль. И труп, лежащий передо мной на столе. Возможно, вполне. Но чертова интуиция просто криком кричит-надрывается, настаивая, что дуэль тут совершенно не при чем, и все гораздо сложнее. А своей интуиции я привык доверять. Впрочем, версии все равно будем проверять все.

Мои размышления прервал вошедший городовой:

— Ваше Высокоблагородие! Нашли дом, где студент квартировал! — доложил он. И, чуть понизив голос, продолжил: — И хозяйку дома нашли.

И покосился со вздохом на труп на столе.

Да уж, права была, похоже, моя интуиция. Если домохозяйку студента убили, то все и вправду гораздо сложнее и запутаннее, чем казалось на первый взгляд. И уж точно не в дуэли тут дело. Мы с доктором переглянулись со значением и отправились вслед за городовым на новое место преступления.

Квартира, которую снимал студент, была явно из дешевых. Собственно, не квартира даже, а комната в квартире. Сама хозяйка квартиры была найдена в гостиной, лежащей у стола. На столе стояла недопитая чашка чаю. Доктор Милц внимательно осмотрел ее, осторожно понюхал: