Страница 31 из 53
— Дубова я дома не застал. Он отсутствует уже несколько дней. Никто из соседей ничего не знает.
В борделе царил форменный переполох. Девицы бились в истерике, рыдали. Некоторую выдержку сохраняла лишь Маман, Аглая Львовна. Но и она выглядела расстроенной. Да и не удивительно. Клиента убили прямо здесь, в ее заведении! Очень, очень плохо для бизнеса, ничего не скажешь.
— Девушки говорили, что он ростом был в два аршина, — поделилась она со мной в ответ на мой вопрос. — А может быть, и того больше. О, Боже мой, я ведь сама не видела!
Придется каким-то образом выводить девиц из истерики. Мне нужны их показания.
— А кто видел? — спросил я Маман.
— Так Лизка видела! — указала Аглая Львовна на рыдающую громче всех девицу, которой подружки прикладывали пузырь со льдом к голове. Та сразу перестала рыдать и уставилась на меня с испуганным любопытством.
— Ваше имя, сударыня, — обратился я к ней.
Она поднялась мне навстречу, покосилась на Маман. Та кивнула ей — отвечай, мол. Судя по всему, Аглая Львовна держала своих девочек в строгости, и они даже и думать не могли ее ослушаться.
— Лиза я, — робко выговорила девушка.
Совсем молоденькая, вряд ли старше девятнадцати. Миленькое личико, еще не несущее на себе следа профессии и образа жизни, большие глаза, курносый нос. Как же тебя угораздило, Лиза, в бордель-то попасть?
— А по метрике как? — спросил я ее.
Такой подход ее явно озадачил. Видно, не часто ей приходилось называть свое полное имя. Снова покосилась робко в сторону Маман и, получив подтверждающий кивок, ответила смущаясь:
— Елизавета Тихоновна Жолдина.
— Елизавета Тихоновна, — попросил я ее спокойно и вежливо, — расскажите, как все было на самом деле. Только прошу вас, без роста в два аршина.
Пораженная моей вежливостью, она начала старательно рассказывать:
— Этот господин был очень добрый. Он часто приходил.
И снова заплакала. Как ни странно, похоже было, что мадемуазель Лиза и в самом деле искренне расстроена смертью клиента. Возможно, господин Ишутин был клиентом особой щедрости. Впрочем, она быстро успокоилась и продолжила:
— С ним всегда было весело. И денег он не жалел!
Все это, конечно, определенным образом характеризует покойного, но не он меня интересует. Поэтому я повернул рассказ барышни в другую сторону:
— Вы нам про убийцу расскажите. Как все произошло?
— Я увидела его, когда он стоял на втором этаже, — Лиза, видимо, уже переставшая меня бояться, заговорила свободнее. — Он был такой, интересный. Ну, я спросила его, кого он ищет. И он сказал, что своего приятеля Ишутина.
Она умолкла.
Я поторопил ее рассказ:
— А дальше?
— Я и проводила его в свою комнату, — продолжила Лиза, — где уже был господин Ишутин. И вошла. А этот как закричит: «Ты помнишь меня?!». А господин Ишутин как заголосит: «Это ты? Это ты?»
Рассказывая, Лиза увлеклась. Она жестикулировала и меняла голос, изображая всю сцену в лицах. Было уже не ясно, обращается ли она ко мне или ко всем присутствующим в комнате. Девушки, и даже Аглая Львовна, слушали ее, затаив дыхание. А она, явно наслаждаясь всеобщим вниманием, продолжала:
— А тот как закричит: «Да! Это я! Ты знаешь, зачем я пришел?!» А господин Ишутин так затрясся и заскулил: «Не надо!» А тот, в шинели, с размаху как двинет меня! Ручищею своей! Я падаю — и ничего не помню! — Лиза снова разрыдалась.
Вот Вам и ответ, господин Штольман, как девушка, скорее всего, оказалась в борделе. Наверное, жила она спокойной жизнью в доме строгих родителей. И мечтала о сцене. И способностями обделена не была, даже сейчас это видно. Но нашелся подлец, поманивший ее пустыми обещаниями сделать из нее актрису. Ради мечты барышня оставила родительский дом и сбежала с ним. А он, натешившись, бросил ее. И дальнейший путь Лизы стал предопределен. История, старая, как мир.
Маман слега кашлянула, прерывая поток слез. Да уж, дисциплина у них тут прямо-таки военная! Лиза тут же перестала рыдать и продолжила рассказ:
— Говорят, я долго пролежала. А когда пришла в себя, Павел Куприянович уже лежал с разбитой головой, и бутылка шампанского вдребезги, и в горле у него розочка от этой бутылки торчала! Павел Куприянович, бедный, он был таким чутким, таким добрым!
И снова речь ее прервал поток бурных рыданий. Но я уже узнал все, что мне нужно.
— Елизавета Тихоновна, — привлек я ее внимание, — Вы свободны.
Нет, все-таки сочувствие тут ни при чем, и слезы ее тоже театр. Услыхав мои слова, она мгновенно перестала рыдать и удивленно на меня уставилась:
— Как свободна? А в тюрьму забирать меня не будете?
Я усмехнулся:
— Ну зачем же Вам в тюрьму? Вы же не убивали?
— Нет, я не убивала, — проговорила она, глядя на меня изумленными глазами.
Похоже, уверена была, что я ее арестую, и не могла поверить своему счастью. Я отвел ее в сторонку, сказал тихонечко:
— А деньги, которые у покойника из кошелька вытащили, сразу не тратьте. А то все поймут, что Вы взяли.
Теперь она смотрела на меня не только с изумлением, но и с искренним восторгом:
— Спасибо, Ваше Благородие!
В ее глазах я в одно мгновение сделался добрым, великодушным, а главное, всеведущим. Ей невдомек было, что задачка-то для первоклассника: при Ишутине денег не нашли, убит он не с целью ограбления, а кроме нее рядом с ним никого не было. Но объяснять это все я ей не собирался, как не собирался и отбирать у нее украденные деньги. Пусть она останется мне благодарна. Мужчины в борделях часто бывают болтливы. Поэтому всегда стоит иметь среди проституток парочку тех, кто готов снабдить тебя сведениями в благодарность за проявленное великодушие.
Мы с Коробейниковым шли по улице, и он рассказывал мне о своем вчерашнем общении с Ишутиным:
— Так, я вчера пытался разговорить покойника, то есть, живого еще тогда, Ишутина. Но военное прошлое вспоминать он был явно не склонен. О Дубове отозвался, как о боевом товарище. Может, обыск провести на квартире убитого?
— Проведите, — согласился я.
— Я еще с женой его говорил,. — продолжил Коробейников. — Недовольная хозяйка его была.
Я заинтересовался:
— А от чего, хозяйка, конечно, не рассказала?
— А то! Я же представился автором статьи о героях русско-турецкой кампании, — гордо поведал мне Антон Андреич, гордый своей смекалкой. — И она сказала, что муж уезжает на неделю. Я теперь подозреваю, что Ишутин сбежать хотел из города!
— И что же? — обстоятельность Коробейникова начинала меня раздражать.
— Так, наверное, жена его и не отпустила! — радостно сделал вывод Антон Андреич. — Потому он и оказался там, где оказался!
Тьфу ты! Чрезвычайно ценное умозаключение! Научил я его, на свою голову, обращать внимание на детали! Как бы теперь научить отличать значимые детали от незначимых?!
Вечером того же дня я читал доставленные мне Коробейниковым личные бумаги Ишутина, пытаясь найти хоть какой-то намек, который поможет мне распутать это дело. Антон Андреич, мучимый бездельем, расхаживал по кабинету и рассуждал вслух:
— Дома Дубов не появлялся, я проверял. У меня там городовой на дежурстве, не было его. А может, убийца уже достал его? Где-то, не дома?
В дверь, прерывая монолог Коробейникова, заглянул Ульяшин, оставленный мною проводить подробный обыск на квартире Ишутина, и подал мне вскрытый конверт, который они нашли при обыске. В конверте лежала уже знакомая мне фотография.
Коробейников возмутился:
— Мне Ишутин и слова не сказал о фотографии, когда мы с ним беседовали!
А меня вдруг пронзило какое-то дурное предчувствие. Показалось вдруг, что я снова не успеваю. Не успеваю кого-то спасти, как не успел спасти Ишутина.
— Дубова нужно искать, живого ли мертвого, — сказал я помощнику, — и к Миронову нужно охрану поставить!
— Сейчас займусь! — Коробейников начал собираться.
Слишком медленно! Мы опаздываем, я чувствую! Вот только куда? Где искать Дубова, я пока не знаю. А вот Миронова я могу защитить.