Страница 30 из 53
Доктор Милц встретил меня радушно. Вскрытие Набокина он уже закончил и теперь прибирал кабинет.
— Ну, и что Вы можете мне сказать, доктор? — поинтересовался я у него.
— Вы по поводу смерти?
Иногда доктор Милц повергал меня в недоумение своими высказываниями или вопросами.
— Нет, по поводу жизни! — ответил я ему с изрядной долей язвительности.
Доктор сделал вид, что язвительности моей не заметил. И ответил мне важно:
— Жизнь, Яков Платоныч, это величайшая выдумка природы!
Понятно, у нашего замечательного доктора сегодня философское настроение. А мне не до его глубокомысленных сентенций, у меня труп. И не факт, что он в этом деле окажется один. Поэтому я поторопил доктора с некоторым раздражением:
— А давайте без лирики, Александр Францевич. От чего он умер?
— Ну уж, стопроцентно не от пьянства он помер, — сказал Милц, указывая мне на труп. — Его задушили.
Что ж, как я и предполагал.
— Ну, это было сразу понятно.
Доктор был явно удивлен моей прозорливостью:
— Позвольте узнать, как же Вы догадались?
— Когда его душили, он бился ногами, — пояснил я, — и исцарапал набойками пол. А что Вы скажете?
Доктор Милц по привычке посмотрел на труп, будто с ним советуясь:
— При более внимательном осмотре я обнаружил, что хрящевая перегородка носа сильно смята. Это значит, было давление сверху. Кроме того, в носу убитого я нашел ворсинки неизвестного происхождения. Без Вашего ведома попросил Коробейникова съездить к нему на квартиру, ну и поискать предмет с аналогичным ворсом. И вот что Коробейников нашел у него в квартире!
С этими словами доктор торжественно достал из шкафа и вручил мне шерстяное одеяло. Мне припомнилось, что я и в самом деле видел подобное одеяло на квартире покойного поручика.
— Задушен одеялом?
Доктор Милц согласно кивнул:
— Ворсинки с этого одеяла идентичны тем, что найдены у него в носу.
Что ж, со смертью Набокина все ясно. Кроме одного — кто же его, собственно убил. И это нужно выяснить как можно скорее, пока не появились новые жертвы.
Следующий день начался для меня с неожиданности. Едва я приехал в полицейское управление, как меня на пороге окликнул высокий мужчина, одетый по столичной моде:
— Ваше Высокоблагородие!
Я повернулся к нему. А он продолжал тем временем, слегка понизив голос:
— Разрешите представиться, капитан Шилов. У меня к Вам поручение от полковника Варфоломеева.
Вот так новость! Еще когда я готовился к отъезду в Затонск, полковник Варфоломеев намекнул мне, что не считает меня списанным со счетов, и что, возможно, моя ссылка еще послужит к пользе общего дела. Я не обратил тогда внимания на эти слова, сочтя их скорее дружеским утешением, нежели информацией. За все время моего пребывания в Затонске полковник ни разу не напомнил мне о себе. И вдруг — курьер с поручением. Что же такое происходит?
— Может быть, пойдем в ресторацию? — предложил капитан. — Дело деликатное.
Мы прошли в ресторан и, не сговариваясь, выбрали столик, дающий нам круговой обзор и стоящий недалеко от рояля, чтобы музыка помешала кому-либо нас подслушать. Капитан Шилов подал мне письмо:
— Руку полковника знаете? Впрочем, там и печать есть, Собственной Его Императорского Величества Охраны.
Я вскрыл конверт. Почерк Варфоломеева был мне хорошо и давно известен. Как и его манера выражаться:
«Уважаемый Яков Платонович, подателю сего, капитану Шилову, я поручил довести до Вас некоторые особые сведения, которые не могу доверить даже бумаге, ввиду их совершенной секретности. Верьте ему во всем, как мне. Смею заверить Вас, что Ваши заслуги при дворе не забыты, и я первый, кто будет поддерживать на самом верху лестное мнение о Вас и впредь. Ваши таланты и высокая порядочность, проявленные во время расследования того прискорбного случая, дают надежду на то, что в скором времени появится возможность вернуть Вас на службу в столицу. А пока Вам может представиться случай послужить Отечеству и на Вашем нынешнем месте. В детали дела Вас посвятит капитан Шилов. Искренне Ваш, начальник Собственной Его Императорского Величества Охраны, полковник Варфоломеев».
Я свернул и убрал письмо. Итак, слова Варфоломеева, сказанные мне перед ссылкой, не были пустым утешением. Собственно, зная методы полковника, я был уверен теперь, что место ссылки моей было выбрано далеко не случайно и не без его влияния. Что ж, послушаем, что расскажет мне капитан Шилов. Думаю, с его рассказом кое-что для меня прояснится. Хотя, зная манеру работы полковника Варфоломеева, уверен, что далеко не все.
— Ну, что ж, капитан, — обратился я к Шилову, — поведайте, какие дела государственного масштаба предстоят мне здесь, в Затонске.
Капитан иронии моей не принял, оставаясь абсолютно серьезным:
— Полковник Варфоломеев поручил мне на словах донести до Вас следующее: последствия того дела с участием члена монаршей фамилии, которое Вы расследовали, продолжают сказываться на внутренней жизни двора. И даже влияют на дела государственные. Ваше удаление из столицы не означает, что Вы отстранены от службы в известном Вам ведомстве. Вам следует сохранять легенду и не привлекать к себе внимания, но быть готовым в любую минуту получить четкие инструкции и следовать им. И будьте предельно бдительны. Есть сведения, что в скором времени Затонск станет объектом пристального интереса известных Вам сил. Вам надлежит по мере возможности выявить наблюдателей и контролировать их действия, внешне, при этом, оставаясь в стороне. Чему, как надеется полковник, Ваша нынешняя должность будет немало способствовать. Так же полковник Варфоломеев просил меня предостеречь Вас от неосторожных шагов. Вы знакомы с некоторыми фигурантами. И если они заподозрят Вас в продолжении сотрудничества с известным Вам ведомством, то, скорее всего, постараются воздействовать на Вас, а то и просто устранить. Чего бы полковнику совершенно не хотелось. Полковник Варфоломеев просил передать, — закончил капитан Шилов, — что он очень рассчитывает на Вашу помощь. Со своей стороны он обещает Вам свою всемерную поддержку. Связь держите непосредственно с ним, донесения отправляйте не почтой, а с особо доверенным курьером.
На этом мы и закончили разговор, и капитан Шилов откланялся, торопясь успеть на дневной поезд в Петербург.
Я же в задумчивости отправился в управление. Все, сообщенное мне Шиловым, весьма меня встревожило. С одной стороны, я был рад тому, что я снова в деле. Что про меня не забыли и меня ценят. То, что меня не поставили заранее в известность, да еще и обставили мой выход на новое задание, как ссылку, меня не обижало. Дела, которыми занимался полковник Варфоломеев, были куда важнее, чем личные мои обиды и амбиции. И если он решил, что для пущего правдоподобия моей легенды нужно все обставить таким образом, значит, он считал это абсолютно необходимым. И над этим нечего и задумываться.
А вот то, что тихий маленький Затонск может вскорости стать ареной весьма громких событий, меня очень беспокоило. Во-первых, даже будучи вписанным в обстановку, мне будет весьма сложно здесь работать, оставаясь незаметным. Во-вторых, я не хотел бы, чтобы в этих жестоких политических играх как-либо пострадали люди, ставшие мне весьма дорогими. Собственно, я не хотел бы, чтобы это все вообще их коснулось. И следовало хорошо подумать, как сделать так, чтобы этого не случилось.
Но долго раздумывать мне, увы, не позволили обстоятельства. Едва я вернулся в управление, как мне сообщили, что в местном доме терпимости произошло убийство. Убит был прапорщик Ишутин, один из двух оставшихся в живых сослуживцев Виктора Миронова. Мы не успели.
— Ей Богу, я его предупреждал, — докладывал мне расстроенный Коробейников. — Нашел его вчера. Но он только посмеялся. И вот… Беспечность причина всех бедствий!
— А что Дубов? — осведомился я у Антона Андреевича о еще одном потенциальном потерпевшем.