Яков. Воспоминания

— Отпускайте его, — сказал я городовому.

Тот изумился:

— Ваше Высокоблагородие! А как же?! Свидетели ведь показывают?!

— Врут ваши свидетели, — отрезал я. — С такими руками, да кошельки? Отпускай!

И прошел дальше в свой кабинет. Коробейников, наблюдавший весь цирк, заметил важно:

— Как Вы, однако, рассудили, Яков Платоныч! Как царь Соломон!

Я улыбнулся: мой помощник вместе с опытом набирался и смелости в общении, все меньше робея в моем присутствии. Я поощрил его храбрость:

— Неужели ирония, Антон Андреич? Наконец-то!

Настроение мое было приподнятым. Мы с Коробейниковым прошли в кабинет. Я занялся просмотром последнего, оконченного уже дела, убеждаясь, что все формальности соблюдены, и оно готово к передаче по инстанции. Коробейников разбирал свежую почту.

— Яков Платоныч, — окликнул он меня, подавая конверт, — Вам.

Знакомый почерк. Буквы, украшенные вычурными завитками. Аромат духов. Настроение сразу упало. Тогда, осенью, после злосчастной той телеграммы, Нина так и не приехала. Прислала мне письмо, объясняя, что не смогла, так как занята по поручению Императрицы. Затем последовало долгое молчание, за время которого я уже решил, что она все-таки позабыла обо мне. И вот новое письмо. Что ж, узнаем, что мне приготовило мое прошлое, которое я так хотел бы оставить в прошлом. Я раздраженно открыл конверт. Да уж, новости были раздражающими, право. Нина Аркадьевна не просто напоминала о себе. Она сообщала, что приехала в Затонск, где и поселилась в гостинице. И ждет встречи.

Что ж, видно придется встретиться с ней еще раз, ничего не поделаешь. Мне даже где-то любопытно было бы сейчас взглянуть на эту женщину, из-за которой я когда-то так потерял голову, что едва не провалил важное дело и поломал всю свою жизнь. А, впрочем, поломал ли? Благодаря тем событиям я, в результате, и оказался в Затонске. И, по прошествии времени, был благодарен судьбе за это.

В дверь вошел дежурный с докладом. В Михайловской слободке был обнаружен труп.

— Экипаж к подъезду, — приказал я.

И бросил письмо в ящик стола. Обязательно встретимся с Вами, госпожа Нежинская. Обязательно. Но лишь тогда, когда появится свободное время. А сейчас, уж простите, у меня новое дело.

Квартира в Михайловской слободке, где было найдено тело, производила гнетущее впечатление своей запущенностью. Видно было, что проживавший тут господин не был озабочен вопросами чистоты и порядка. Повсюду валялась разбросанная одежда, преимущественно, грязная. Стояли тарелки с засохшими остатками трапезы, валялись во множестве пустые бутылки. И дух был специфический. Чувствовалось сразу, что покойный пил много, а то и запоями.

— Здравствуйте, Ваше Высокоблагородие! — бодро обратился ко мне Ульяшин.

— Значит так, — он указал на труп мужчины, лежащий поперек кровати, как бы представляя его, — Набокин Савелий Ефремович.

— Причину смерти установили? — спросил я.

— Думаю, пьянство, — отрапортовал Ульяшин.

— На каком основании?

— Пил как свинья, вот и все основания! — ответил участковый пристав.

Я поморщился. Затонский сыск в своем репертуаре. Если пил, так от пьянства и помер. Будто пьяниц у нас и не убивают никогда.

— Кто тело обнаружил? — поинтересовался я у него.

— Соседка с утра пришла, видит — дверь открыта, — ответил Ульяшин. — Он деньги у нее занимал.

— Осмотр места производили?

Городовой искренне изумился:

— Ну, помилуйте, Ваше Высокоблагородие! Ну что тут смотреть-то!

Я подавил раздражение:

— Антон Андреич, займитесь.

— Уже!

Мой помощник, в отличии от прочих подчиненных, мои требования отлично знал и не надеялся, что я, не глядя, спишу труп на естественные причины. Поэтому с самой тщательностью осматривал комнаты покойного.

Городовые поняли, что допустили промашку, и поскучнели. Знали, что подобных промахов я не прощаю, и ждет их теперь патрулирование в самых неприятных районах. Это как минимум.

Я осмотрел труп:

— Внешних повреждений вроде нет.

— Так и я про то, — смущенно проговорил Ульяшин. — От водки помер.

Может, и от водки, как знать. Вот только что это за царапины на полу у него под ногами? Я приподнял ногу покойного. На сапогах металлические подковки, как я и предполагал. Нет, господа хорошие. Тут надобно быть повнимательнее.

— Тело Милцу отправляйте, — распорядился я. — Он разберется.

— Яков Платоныч, — окликнул меня Коробейников, до того занимавшийся осмотром в другой комнате. — Фотография! И тут какие-то пометки.

На групповой фотографии были запечатлены люди в военной форме. Некоторые лица были перечеркнуты крестом. Четыре лица.

— Так он что, служивый? — спросил я.

— Ну, да, поручик в отставке, — ответил Ульяшин, — но давно уже, с Крымской кампании.

Я рассмотрел фотокарточку внимательней:

— Ну, да, вот он. И он отмечен.

Вот теперь это дело вызывало у меня серьезную тревогу. Набокин отмечен на фотокарточке. И он мертв. Интуитивно я чувствовал, что между этими двумя фактами есть самая недвусмысленная связь. А другие, отмеченные на фотографии? Как бы узнать, кто эти люди.

— Соседей, знакомых опросите, — приказал я городовым. — Может, слышали или видели чего.

А сам, забрав Коробейникова, возвратился в управление. Там нас ожидал абсолютно неожиданный сюрприз: нашего возвращения с нетерпением дожидалась крайне взволнованная Анна Викторовна Миронова. Причем озабочена она была, вопреки своему обыкновению, вовсе не духовными материями, а вполне реальным происшествием, которое так испугало ее, что она, махнув рукой на решение не встречаться со мной более, примчалась в участок за помощью.

Дело было в том, что сегодня с утренней почтой Виктор Иванович Миронов получил конверт с фотографией. И при одном взгляде на нее у него сделалось плохо с сердцем. Жене и дочери он не рассказал ничего, но обратился к Петру Ивановичу, чтобы тот как медиум, выяснил, что это все значит. Сам по себе этот поступок адвоката Миронова говорил о многом, потому что, будучи человеком серьезным, к спиритическим занятиям своего брата он относился всегда с изрядной долей иронии. Петр Иванович же привлек к делу племянницу, передав фотографию ей. Уж не знаю, были ли у Анны Викторовны какие-либо потусторонние видения, связанные с этим снимком, она об этом не упомянула. Но только она приняла решение не разбираться в этом деле самостоятельно, а обратиться в полицию, даже не советуясь с отцом. Очень правильное решение, я бы сказал.

И вот сейчас Анна Викторовна стояла в моем кабинете, сжимая в руке фотографию, взволнованная и смущенная. И изо всех сил старалась убедить меня всерьез отнестись к ее словам:

— А теперь Вы, как всегда, посмеетесь надо мной! Но вот эта фотография. И я знаю, что в ней скрыта тайна, опасная для моей семьи!

И она положила фотокарточку на стол передо мной. Да, несомненно, в этой фотографии была скрыта тайна. И, я абсолютно уверен, крайне опасная. Потому что фотография, лежавшая передо мной, была точной копией той, что мы нашли в квартире поручика Набокина. Включая пометки на определенных лицах. У Набокина была такая фотография. И он мертв. А теперь точно такую же фотографию получает Виктор Миронов.

Мы с Коробейниковым переглянулись многозначительно, затем, не сговариваясь, посмотрели на Анну. Видимо, нас помощником озаботил один и тот же вопрос: как объяснить Анне Викторовне всю серьезность ситуации и не напугать ее при этом еще сильнее.

Анна, полагаю, неверно поняла смысл наших переглядываний, потому что взорвалась негодованием:

— Господи, да что же это такое! Почему Вы мне не верите? Эта фотография опасна!

Я принял решение. В конце концов, я имел возможность неоднократно убедиться, что нервная система у Анны Викторовны крепкая, и дамские истерики и обмороки не ее стихия. А предупредить ее нужно обязательно.

— Отчего же не верю? — сказал я, доставая из стола фотографию, найденную в квартире Набокина, и подавая ей. — Очень даже верю.