Яков. Воспоминания

И, кивнув Коробейникову, пошел к выходу. Но Антон Андреевич не последовал за мной. У него, как оказалось, был к Фидару еще один вопрос:

— Сметень, что это за удар такой?

Ну, все понятно. Живое воображение моего помощника впечатлено сказочным богатырским смертельным ударом. Хоть бы анатомию почитал на досуге, что ли!

Фидар усмехнулся:

— О, куда повернули! Уже и полиция подозревает.

— Есть он или нет? — строго спросил его Коробейников.

— Может, кто и владеет, — добавив загадочности в тон, сообщил Фидар, — но никто не имеет права его применять.

Мне надоело слушать сказки. И строго окликнув своего помощника, я наконец-то покинул грязный склад. Дел у меня и без сказок хватало, некогда развлекаться. А Коробейников, за-ради уменьшения романтизма, пусть-ка пока за немым проследит. Подозрителен был мне чем-то этот немой Митяй. Хоть и не мог я точно сказать, чем именно.

Поздно вечером, когда я уже готовился к сну, меня внезапно вызвали в управление. Никита Белов бежал из-под стражи. Уложил кулаком дежурного с Коробейниковым и сбежал. Ах, дурак! Не поверил мне все-таки, побоялся, что до него и в камере доберутся. Надеюсь, он не убил никого при побеге. Коробейников, вполне живой, но с роскошными фингалами под обоими глазами, докладывал взволнованно:

— Яков Платоныч, я ума не приложу, как такое могло произойти! Он будто из-под земли выскочил, и как даст! Я…

 — Это я как раз вижу! — убедившись, что все живы и относительно целы, я дал волю раздражению.

— Я терзаюсь сомнениями, — расстроенно и слегка испуганно произнес Антон Андреич, — а что, если он меня этим сметнем угостил?

— Вот Вы о чем! — мнительность и склонность к мистицизму моего помощника всегда меня раздражала. — Боитесь, что фигура с косой к Вам приближается?

Антон Андреевич смотрел на меня со смущенным и совершенно несчастным видом:

— Просто любопытно. Через какое время он подействует.

Он так напуган и так несчастен, что даже сердиться толком на него невозможно!

— Подействует, несомненно подействует, — ответил я ему успокаивающе, — лет так через пятьдесят-семьдесят.

И, оставляя Антона Андреевича с его переживаниями, обратился к городовым:

— Квартал окружите. Он далеко не уйдет.

— Уже все сделано, Ваше высокоблагородие, — донесся до меня виноватый голос из темноты.

Ну, да, городовые тоже переживают. Позору-то на весь город — из полицейского управления сбежал задержанный, попутно набив морды двоим полицейским. Ох, и распереживается завтра милейший Иван Кузьмич!

Выследили беглеца достаточно быстро. Дворник указал, что бежавший от управления человек спрятался на чердаке. Городовые окружили дом и приготовились к захвату. А я решил сперва поговорить с Никитой, хотел попробовать ему объяснить, что не подозреваю его в смерти Насти. И что в управлении он будет в безопасности. Чем-то он мне нравился, хотелось с ним по-человечески. Да и брать такого бойца лучше миром, а то он мне половину участка отдыхать отправит, пока заломаем. И, приказав никому не соваться в дом, я поднялся на чердак.

Он появился со спины, выбил пистолет. Но и только. Чувствовалось, что вреда мне причинять он не хочет. Я схватил его, завел за спину руку, спросил спокойным голосом:

— Зачем бежал?

— Потому что все вы одним миром мазаны! — прошептал Белов. — Все равно б меня убили, за Сажина Илюху!

Ну точно, не поверил и испугался, как я и думал.

— За сметень? — уточнил я.

— А, и ты туда же, — рассмеялся Белов.

Я выпустил его из захвата:

— Да не верю я ни в какой сметень!

— Ну и не верь, — ответил он мне.

И следующим, что я увидел, был летящий мне в лицо кулак. И темнота.

Очнулся я от того, что меня тормошил околоточный надзиратель Ульяшин:

— Яков Платоныч, жив?! Яков Платоныч!

Голова раскалывалась, и крики Ульяшина добавляли болезненных ощущений. Я с трудом открыл глаза.

— Яков Платоныч! Живой! — обрадованный Ульяшин помог мне сесть.

— Нет, уже дух, — сердито сказал я ему, садясь самостоятельно и пытаясь оценить нанесенный мне ущерб. Ущерба вроде бы было немного. Собственно, кроме гудящей головы и ссадины на виске, похоже, что никакого. Надо же, как он меня аккуратно!

— А, шутить изволите, — облегченно выдохнул Ульяшин. — А этот где?

— Стой, стрелять буду! — донесся до нас с улицы крик городового.

— Не стрелять! — я попытался подняться. Голова кружилась.

Ульяшин, который уже выхватил пистолет, чтобы догонять супостата, аж взвыл от обиды:

— Ну, как же это, Яков Платоныч!

Конечно, для них дело чести теперь разобраться с преступником, бежавшим из полицейского управления, положив в нокаут попутно уже трех полицейских. И ловить они его будут рьяно. Только вот, скорее всего, и пристрелят как бы случайно, «за сопротивление аресту». А я смерти Белову вовсе не желал, хоть и зол на него был сейчас за то, что он меня ударил.

— Не стрелять! Это приказ! — мой крик колокольным звоном отдался в больной голове, но, вроде, подействовал. Выстрелов было не слышно.

Одна беда, мы так его и не поймали. Ушел чердаками да крышами. Видно, город знает отменно. Ну да и Бог с ним. Во-первых, не так уж он мне и нужен сильно. А во-вторых, понадобится, так я его все равно найду.

И, отдав городовым приказ сворачивать облаву, я отослал домой Коробейникова, да и сам отправился спать. По опыту я знал, что при ударах по голове сон лучший лекарь.

Утром меня в управлении встретил Иван Кузьмич, крайне расстроенный, как я и ожидал.

— Ну, нет Вам оправдания, Яков Платонович! — набросился он на меня прямо с порога. — Подозреваемого в убийстве упустили!

Я ответил, морщась от громкого звука его голоса:

— Не мог он убить. Он приходил к Анастасии Калинкиной домой в то время, когда ее убивали в роще. Ну, какой смысл было ему мозолить глаза, если бы он задумывал это преступление?

Ивану Кузьмичу моя версия явно по нраву не пришлась. Он любил, когда дела расследовались быстро. А еще лучше, моментально. И, видимо, уже успел обрадоваться, что мы поймали убийцу, и дело можно закрыть, а я тут со своими неясными стремлениями копать глубже, чем надо! Что тут копать, когда закрыть-то можно! И он попытался меня убедить в правильности своего понимания ситуации:

— А может быть, что он хитрый! Что он специально сделал этот отвлекающий маневр?

Я покачал головой и тут же пожалел об этом, потому что она заболела еще сильнее.

— Не думаю.

— Не думаете! — Иван Кузьмич был недоволен крайне. — Рапорт пишите!

Что ж, рапорт так рапорт, нам не привыкать:

— Через полчаса будет у вас на столе.

— И еще, — Иван Кузьмич под локоток отвел меня в сторону от чужих ушей. — Я имел уже разговор с городским головой. Не стоит раздувать это дело с бойцами! Парень этот умер от естественных причин.

Понятно. Крымов уже успел подсуетиться.

— А его невеста? — поинтересовался я у Ивана Кузьмича.

— Уверен, — ответил он мне увещевающим тоном, — одно другому не противоречит.

От подобных разговоров у меня голова болит безо всяких по ней ударов. Ненавижу я, когда начальство велит мне что-либо прикрыть или не заметить. Поэтому и ответил я с некоторым раздражением, давая понять Ивану Кузьмичу, что вопрос для меня весьма принципиален:

— Но вот только я не уверен!

— Яков Платоныч! — в голосе полицмейстера появился металл. — Этот Сажин скончался от естественных причин. И хватит об этом!

— Ну, а где же тело? — я еще надеялся убедить Ивана Кузьмича не запрещать мне расследование.

— Тем более! Если тела нет, не о чем говорить!

И он повернулся, собираясь уйти в свой кабинет. Я остановил его в дверях.

— Только один вопрос: а почему же власти города не запретят сии сомнительные игрища?

Иван Кузьмич вздохнул тяжело, посмотрел раздраженно и, со словами: «Жду от Вас рапорт!», удалился в свой кабинет, так и не удостоив мой вопрос ответом.