Страница 17 из 53
— Интригуете Вы меня.
— Да вы что! — рассмеялась она в ответ. — Я Вам всегда только правду говорю! А вот Вы не хотите мне ничего о себе нового рассказать! — сказала, и взглянула кокетливо из-под полей непослушно съехавшей шляпки.
Снова она за свое! И ведь тут не появится Коробейников, чтобы прервать ставший неловким разговор. Нет уж, никаких расспросов. Мне ее маменьки на сегодня хватило с лихвой. Так что я ответил твердо и недвусмысленно:
— Да просто врать не хочется, а правду говорить не имею права.
Сказал, и понял вдруг, что вот это и есть самая что ни на есть правда. Именно этой замечательной юной девушке мне бы хотелось рассказать всю мою жизнь, без утайки. Даже то, что я и в самом деле не имею права озвучить. Наваждение, право, какое-то.
Моего замешательства она не заметила, конечно, а продолжала атаку:
— И что, я опять у Вас ничего нового не узнаю?
Вот ведь неугомонная! Попробовать ее смутить, что ли? Может, с мысли собью:
— Льстит мне Ваше внимание. Теперь наверняка запишут в ваши женихи.
Но у Анны Викторовны сегодня не было настроения смущаться.
— Боитесь? — взглянула с улыбкой из-под ресниц, накручивая на пальчик непослушный локон.
— Опасаюсь.
Она рассмеялась звонко, от души:
— Ой, Вы так непохожи на человека, который боится пересудов! Между прочим, — подарила она мне еще один кокетливый взгляд, — Вас и так уже записали в дамские угодники.
— Это почему? — удивился я.
— Ну, знаете… Слава бежит впереди вас.
Сменил тему, называется. Должен был бы уже привыкнуть, что, если Анна Викторовна идет к цели, остановить ее невозможно. Может, она успокоится, если ей рассказать хоть часть правды?
— Вы о той дуэли? Не верьте. Все было совершенно иначе.
— Да это все неважно, — сказала она, взмахнув шляпкой. — Главное, что Вы оставили эту женщину. Вы же оставили ее?
Остановилась, взглянула мне в глаза внимательно, требовательно даже. Бог ты мой, да что ей так далось мое прошлое?
— Я бы не хотел об этом говорить.
Рассердилась, обиделась даже:
— Почему Вы опять не можете мне ответить на этот вопрос?! Оставили Вы ее?
Прямолинейная юность о такте не ведает. Анна уже не спрашивала, она требовала ответа! И ей важно было его получить. И мне никак не объяснить этой девочке всю сложность моей ситуации. И оставалось лишь давать обтекаемые ответы, надеясь, что ее любопытство ими удовольствуется:
— Да, она осталась в Петербурге.
Не удовлетворена, это видно. Но хватит с меня расспросов, пора откланиваться:
— Спасибо за прогулку.
И я быстро пошел к воротам из сада, пока мне в спину не прилетел еще один неловкий вопрос. То есть, проще говоря, позорно сбежал.
====== Третья новелла. Сметень. ======
Дни летели за днями, складываясь в недели. Осень постепенно все больше вступала в свои права, но я, погрузившись в работу с головой, ее практически не замечал. Дел было довольно много, хоть и не крупных, но порой весьма любопытных. Антон Андреевич делал заметные успехи в сыскном деле. А редкие свободные часы я проводил за чтением. Иногда участок на правах адвоката посещал Виктор Иванович Миронов. Со мной он был неизменно ровен и любезен и всегда передавал приветы от жены и дочери. В гости, правда, не звал. Пару раз в городе я видел и саму Анну Викторовну. Мы неизменно раскланивались и обменивались парой дежурных фраз. Но, памятуя о допросе, устроенном мне ранее, к более плотному общению я не стремился. Хоть и рад был видеть ее всегда, и вспоминал о ней с особенной теплотой. А в целом работа поглотила меня почти без остатка, чему я был очень рад.
И то осеннее утро мало чем отличалось от остальных. Придя утром в управление, я узнал, что в лесу был обнаружен труп повесившейся девушки. Коробейников уже выехал, доктору уже сообщили. Что ж, нужно догонять следствие, господин сыщик.
Лес был по-осеннему сырым, туманным и каким-то бесприютным. Отличная декорация, в самый раз, чтоб повеситься. Покойница, молодая девушка, явно из простых, уже лежала на земле, и ее осматривал доктор Милц.
— Я полагаю, все очевидно, — произнес он удрученно, указывая мне на тело. — Очередная драма разбитых надежд. Я, кстати, не удивлюсь, если окажется, что она беременна, а жених ее бросил. Ну вот она и решила покончить с собой.
Я еще раз окинул взглядом тело покойной, затем внимательно осмотрел сук, на котором она висела, спиленный городовыми.
— Ошибаетесь, Александр Францевич. Убийство тут. Уверен, повесили ее. Не обошлось здесь без постороннего вмешательства. Что видите, Коробейников?
Тот украдкой смахнул со щеки слезу и ответил, запинаясь:
— Ну, веревка… След от веревки…
Ясно. Снова смотрит и не видит.
— След как от якорного каната, — указал я Коробейникову. — Видите, как глубоко кора содрана? Веревка врезалась в сук и терлась по ветке под весом тела. Из чего я делаю заключение, что погибшую сначала вздернули на этом суку, а потом подтягивали на веревке наверх.
— Нелюди! — Антон Андреич отвернулся.
— А еще она в одном ботинке, — продолжил я поучать своего помощника. — Ну не Золушка же она, в одном сапожке бегать.
Коробейников попытался взять себя в руки, сделать вывод из моих слов:
— Выходит, убийца или убийцы тащили ее и не заметили, как один сапожок слетел по дороге.
Ах, молодец. Просто гений Затонского сыска. Да, находясь в расстроенных чувствах мой помощник соображает не слишком хорошо. Он вообще был человеком чувствительным. К женщинам относился прямо-таки со средневековым рыцарством. И если жертвы убийств мужского полу его расстраивали просто как свидетельства несовершенства нашего мироздания, то женские трупы выбивали Коробейникова из колеи напрочь. Каждую убитую женщину он искренне оплакивал, прямо как родную. Меня подобное отношение к делу раздражало, если честно. Вид человека, насильственно лишенного жизни, вызывал у меня злость и желание поймать убийцу. А Антон Андреевич в жалостливости своей раскисал и начинал плохо соображать, поэтому я и подгонял его в таких случаях, чтоб научился в руках себя держать. Не вечно же я буду стоять у него за плечом и подстраховывать. Пора бы уж и научиться обуздывать свои эмоции!
— А Вы что, плачете? Так и будете над каждым трупом слезы лить? — спросил я его резко.
Коробейников смешался и постарался отойти в сторону. Надеюсь, чтобы взять себя в руки.
А я переключился на доктора:
— А что у Вас, доктор?
Доктор Милц излишней чувствительностью не страдал и отвечал всегда точно и по существу:
— У нее разрыв шейных позвонков. А вот была она мертва, как вы предполагаете, до повешения, или нет, я смогу сказать только после детального осмотра.
Из кустов вылез городовой, протягивающий мне свою находку — женскую сумочку:
— Вот, нашел.
Я осмотрел сумочку. Такая же простенькая и дешевая, как и платье на жертве. Да, девушка явно из простых и небогатых притом. Внутри лежало немного денег, фотография молодого парня крестьянской наружности и огромная связка ключей. Ключницей, что ли, покойная служила? На оборотной стороне фотографии надпись: «Любимой Настеньке». Значит, ключница Анастасия. Уже что-то. Ключи от амбарных замков. Так что, скорее всего, она была ключницей на одном из складов. Только вот на каком? Я еще раз осмотрел погибшую. На единственном ботинке ее осела какая-то странная беловатая пыль. Мука?
— А где в городе мучные склады?
— Ну так, на Амбарной! — удивленно ответил доктор.
И впрямь, есть чему удивляться. Это же Затонск, тут все просто и правильно. Амбарам положено стоять на Амбарной улице. Там и стоят, где же еще.
— Ну что ж, придется прогуляться на эту Амбарную. А Вы, Антон Андреевич, опросите местных. Может, кто знает в округе эту погибшую.
Я уже пошел назад к пролетке, когда меня нагнал Коробейников:
— Яков Платоныч, я совсем позабыл, сегодня в управлении утром я взял письмо для Вас.