Страница 27 из 41
Следовательно, с позиции теории информации регулирование общественных отношений возможно рассматривать как уменьшение неупорядоченности (энтропии), которое достигается посредством правового регулирования общественных отношений в результате реализации принципов и норм права, содержащихся в формах национального и (или) международного права, а также индивидуального регулирования общественных отношений (обмена соответственно прескриптивной (предписывающей) и дескриптивной (корректирующей информацией).
Важнейшее теоретическое и практическое значение имеет дифференциация сфер правового и индивидуального регулирования общественных отношений. «Главным критерием такого разграничения, – как теоретически недостаточно точно, с моей точки зрения, заметили В. В. Глазырин и В. И. Никитинский, – может служить следующее правило: общие свойства объектов правового воздействия, существенные для правового регулирования данного вида общественных отношений, должны найти отражение в норме права (как правиле общего действия). На мой взгляд, – следовало бы уточнить и говорить прежде всего об основополагающих (общих) и (или) специальных принципах внутригосударственного и (или) международного права, а только в последующем – в нормах права, конкретизированных в соответствии с принципами права). «Индивидуальные же характеристики объектов – продолжают авторы, – …отражаются на уровне правоприменения путём предоставления законом соответствующих возможностей для усмотрения правоприменителя»[225]. Теоретически точнее, полагаю, применять термин индивидуальное регулирование общественных отношений.
Рассматривая управленческую природу судебного правоприменения, необходимо подчеркнуть недостаточность «внешнего» правового регулирования общественных отношений и необходимость его дополнения «внутренним саморегулированием», индивидуальным регулированием общественных отношений. Этот вывод, на мой взгляд, убедительно подтверждается в случае применения общих законов управления в процессе анализа проблем, например, судебного правоприменения. Так, закон необходимого разнообразия позволяет определить степень (меру) требуемого разнообразия основополагающих (общих) и (или) специальных принципов, а также норм права, содержащихся в системе форм национального и (или) международного права, реализующихся в государстве, в соотношении с опосредуемыми развивающимися и многообразными общественными отношениями. Ибо, согласно У. Эшби, сформулировавшему этот закон, степень разнообразия управляющей подсистемы должна быть не меньше степени разнообразия управляемой подсистемы, поскольку «…только разнообразие может уничтожить разнообразие»[226].
Таким образом, принципы и нормы права, содержащиеся в единой, развивающейся и многоуровневой системе форм национального и (или) международного права, реализующиеся в государстве, с объективной необходимостью должны предусматривать всё богатство индивидуализированных и конкретных фактических общественных правоотношений. Однако в действительности это даже теоретически недостижимо. В связи с этим возникает необходимость в таких «компенсаторных» социальных средствах, как индивидуальное регулирование общественных отношений, и выработка в его процессе различных видов неправа.
С учетом разграничения правового и индивидуального регулирования общественных отношений представляется теоретически недостаточным вывод С. С. Алексеева, полагавшего: «Право – это не только структурно сложная, динамическая система, но и система в известной степени «саморегулирующаяся» и «самонастраивающаяся»[227]. Принимая во внимание вышеизложенные общенаучные и правовые аргументы, можно сделать другой вывод: право является системой, но «саморегулирующейся» лишь частично в порядке, например, конкретизации основополагающих (общих) и (или) специальных принципов права и выработки правотворческими органами в результате их развития норм национального или международного права. Однако «настраивание», например, законодателем норм права должно производиться не произвольно, не «само…», а с учетом складывающейся правореализационной практики и реальных процессов индивидуального регулирования общественных отношений на основе объективных фактических обстоятельств, конечно, в соответствии с принципами и нормами права, содержащимися в единой, развивающейся и многоуровневой системе форм национального и (или) международного права, реализующимися в государстве.
Исходя из проанализированных выше общенаучных, теоретических и правовых аргументов, предметом исследования второй части данного параграфа монографии прежде всего является изучение собственных теоретических и практических проблем правового регулирования, выявление отдельных элементов, содержащихся в единой, развивающейся и многоуровневой системе форм национального и (или) международного права, установление отдельных форм внутригосударственного и (или) международного права, а также отграничение права от неправа.
Позитивистское правопонимание ограничивает по существу «всё» право, как правило, только нормами права, содержащимися лишь в «законодательстве» (на мой взгляд, точнее – в правовых актах), а также в «судебных прецедентах», вырабатываемых судами в том числе органами государственной власти. В юридической литературе на протяжении нескольких веков традиционно констатируется: «Нормы права представляют собой основу, базис любой системы права…»[228]. Например, А. Ф. Черданцев полагает: «Норма права – первичный элемент права…»[229]. Вместе с тем, с позиции научно обоснованной концепции интегративного понимания права, во-первых, норма права не является «единственным», а тем более «первичным» элементом права; во-вторых, действительно «первичные элементы права» содержатся не только в «законодательстве».
В общей теории права выработано множество определений нормы права. Так, С. Муромцев ещё в конце XIX в. полагал, что юридическими нормами называются «обыкновенно правила, которые определяя должные пределы и способы юридической защиты отношений предписываются властью, регулирующей правовой быт народа …»[230]. Немного позже Н. М. Коркунов писал: юридические нормы – прежде всего «суть правила должного»[231]. Идеи С. Муромцева и Н. М. Коркунова нашли своё отражение и в XXI в. Так, М. Н. Марченко справедливо отметил: «В современной юридической литературе норма права тоже определяется как правило или мера должного поведения»[232] (выделено мной. – В. Е.).
Вместе с тем, в специальной литературе нормы права в зависимости от характера содержащихся в них предписаний традиционно подразделяются на управомочивающие, обязывающие и запрещающие[233]. «Под управомочивающими понимаются нормы, предоставляющие возможность участникам правоотношений действовать тем или иным образом. В них, – как справедливо подчеркивает М. Н. Марченко, – акцентируется внимание на правах субъектов, на допустимости совершения ими определенных действий»[234]. Следовательно, «правило или мера должного поведения» в управомочивающих нормах строго говоря отсутствует. В российских правовых актах («законодательстве») правоприменительные органы очень часто устанавливают пробелы. В этих случаях управомоченные правотворческие органы также не выработали «правило или меру должного поведения». Запрещающие нормы права устанавливают лишь обязанность не совершать определенные действия. В относительно определенных нормах права, которые преимущественно содержатся, например, в Гражданском, Семейном, Трудовом и Жилищном кодексах, также пердусмотрены не собственно «правила или меры должного поведения», а установлены лишь своеобразные «внешние границы» (рамки) возможных правоотношений. Бланкетные нормы права также не содержат собственно «правил или мер должного поведения», отсылая органы и лиц, реализующих право, к своеобразному «бланку», который управомоченные правотворческие органы ещё только должны «заполнить» в будущем. Кроме того, в гражданском праве весьма широко распространены диспозитивные нормы права, в том числе не содержащие «правил или мер должного поведения» вообще. Права и обязанности субъектов гражданских правоотношений в этих случаях определяются не диспозитивной нормой права, а соглашением сторон. Число таких примеров можно было бы и продолжить. Вместе с тем, в рамках данного параграфа монографии вынужден ограничиться приведенными примерами. Как представляется, изложенные теоретические и правовые аргументы, а также практические примеры позволяют сделать вывод: традиционное определение нормы права как «правила или меры должного подведения» является дискуссионным, не родовым и весьма неопределенным. Отсюда, полагаю, теоретически спорно рассматривать деонтическую логику (логику норм – от греч. «деон» – должное) как науку, достаточную для действительно полноценного и всестороннего анализа элементов права. Во-первых, как это было показано выше, не во всех нормах права содержатся собственно «правила и меры должного поведения». Во-вторых, нормы права – не «единственные» и не «первичные» элементы права.
225
Глазырин В. В., Никитинский В. И. Эффективность правоприменительных актов // Сов. государство и право. 1984. № 2. С. 16.
226
Эшби У. Р. Введение в кибернетику / Пер. с англ. М., 1959. С. 293–302.
227
Алексеев С. С. Проблемы теории права. Свердловск, 1973. Т. 2. С. 265.
228
Марченко М. Н. Теория государства и права: Учебник. М.: Проспект, 2009. С. 562.
229
Черданцев А. Ф. Логико-языковые феномены в юриспруденции: Монография. М., Норма: ИНФРА-М, 2012. С. 38.
230
Муромцев С. Определение и основное разделение права. М., 1879. С 149.
231
Коркунов Н. М. Лекции по общей теории права. СПб., 1898. С. 120.
232
Марченко М. Н. Теория государства и права: Учебник. С. 569.
233
Там же. С. 179.
234
Там же.