Горькая лаванда

На одном дыхании она прошла целый ряд лаванды. Доказательством ее неуемного трудового порыва стали огромные пузыри на ладонях. Когда Камилла стягивала хлопчатобумажные перчатки, два нарыва лопнули и теперь причиняли ужасную боль.

Зато плантацию было не узнать. Никакого сравнения с тем запустением, что царило здесь еще месяц назад. Благодаря перегною кустики распрямились, а ряды стояли ровно, как новобранцы на плацу. Камилла вздохнула и, натянув перчатки, снова принялась за работу.

— Привет, Камилла, — выдохнули близнецы как один. Она и не заметила, как они подошли.

— Сегодня мне не нужна ваша помощь.

— Ты каждый день это говоришь, — попенял ей Син.

— И не спорь с нами. У нас сегодня был тяжелый день, — закончил мысль брата Саймон.

Камилла не стала расспрашивать. Не ее дело, почему близнецы сегодня не в настроении. Ее дело понять, почему их отец позволяет себе залезать в ее спальню и любить ее до потери пульса.

Киллер, предатель, позволил каждому из близнецов погладить и потискать себя. Но мальчишки не стали долго возиться с ним. Они набросились на лаванду с таким остервенением, словно и у них были сходные с ней проблемы.

Камилла дошла до последнего ряда. Все, сегодня без пластыря она не сможет больше отрезать ни веточки. Син играючи догнал ее по своему ряду.

— Папа обещал мне лошадь.

— Да? — Камилла не хотела ввязываться в разговор, но она знала, каким заветным желанием было для Сина иметь лошадь. Однако сейчас вид у мальчика был отнюдь не восторженный, и она добавила: — Скоро?

— Пока не знаю, надо сначала закончить учебный год. А она сегодня ночью звонила.

Последнее предложение звучало как продолжение предыдущего, но логики здесь не было никакой. Наверное, не стоило спрашивать, но что-то подстегнуло Камиллу:

— Кто?

— Мамаша. — Син вложил в это слово все отвращение, всю злобу, на какую только был способен. — Не знаю, почему папа не подошел к телефону. Наверное, заработался в кабинете. А дед вообще уже не слышит звонка, когда наверху.

— Да?

Син распрямился и посмотрел в ту сторону поля, где работал Саймон.

— Его она тоже позвала к телефону. Как будто нам это надо! Понимаешь, после столького времени! — Он ожесточенно отрезал ветки и складывал их в корзину. — Она просто бросила нас. Потому что ей на нас плевать. А теперь звонит и хочет, чтобы все снова было в шоколаде! Понимаешь, так вот просто!

Камилла не знала, что и сказать. Ее сердце сжалось от жалости и непонятной тревоги.

— Сказала, что она задыхалась здесь. Что ей нужно жизненное пространство. И если бы еще хоть на день осталась на ферме, сдохла бы, представляешь? А она не хотела, чтобы мы видели, как она подыхает. Не хотела нас травмировать. Ты слышала когда-нибудь такое дерьмо?

Саймон, который работал на другом конце поля, неожиданно вырос перед ними:

— Ты, дурак, не говори при Камилле «дерьмо»!

— Почемуй-то? Ей это нипочем.

— Все равно!

— Да ты чё, она же не жеманная девчонка! Она своя. — Син резал, не поднимая головы. — И знаешь, что я сказал матери?

— Что?

— Что ничего не в шоколаде, когда мать вот так просто сваливает! — На мгновение Син поднял глаза, в которых застыли тоска и ненависть.

— Ага, мы сказали ей то же, что она нам тогда. — Теперь и Саймон не поднимал головы от кустов. — Что нам тоже нужно жизненное пространство. И мы тоже задыхались без матери. А теперь она может и дальше жить со своим дружком — нам она не нужна! И папе не нужна!

— Мы хотели сразу рассказать отцу, но он то ли работал, то ли спал, и мы не стали ему мешать.

— Ага, — поддержал брата Саймон. — Рассказали ему сегодня утром. И он так разозлился!

— На вас?

Оба одновременно пожали плечами.

— Сначала сказал, что мы могли бы говорить с ней повежливее, она все-таки наша мать. И не важно, что она сделала, главное, что сейчас хочет показать, будто очень сожалеет. Видала такой идиотизм?

— Ага, мы ему так и сказали, а он совсем разбушевался и начал на нас орать. Разве это справедливо?

Камилла сглотнула.

— Почему вы меня спрашиваете? Это ваше с отцом дело. Мое мнение не в счет.

— Еще как в счет! — заверил ее Син. — Разве папа не должен быть на нашей стороне? И почему это мы должны быть с ней вежливыми?

— И что это за дурацкое выражение — «жизненное пространство»? вклинился Саймон.

— Это не просто выражение. — Камилла обрадовалась, что можно слегка отойти от темы.

— Все равно, — не отступал Син, — никто человека не бросает, когда ему плохо. Наоборот! Разве нет? Папа всегда говорил, что в беде надо держаться друг друга. А мать свалила, потому что сама так хотела. Все. Баста.

— Значит, она нас никогда не любила. Почему же мы должны быть с ней вежливыми?

Оба поднялись и вопрошающе уставились на Камиллу. Она набрала в легкие воздуха:

— Слушайте, ребята! Я последний человек на свете, к кому вы должны обращаться. У меня нет рецептов на все случаи жизни.

— Поэтому мы тебя и спрашиваем. Ты единственная, кто не лезет к нам с поучениями. Мы просто хотим знать твое мнение.

В голосе Сина звучало столько тоски и боли, что она не смогла уйти от ответа:

— Ну, я думаю, пришло время, когда ваша мать что-то поняла и попыталась наладить отношения. Поэтому и позвонила. Лично я не вижу ничего плохого в том, что вы говорили с ней честно и откровенно. И не слишком ласково. Вам есть за что сердиться на нее. А как она будет обходиться с тем, что услышала, это ее проблема.

— Видишь. — Саймон пихнул Сина в бок. — Я же говорил, что Камилла нас поймет!

— Минутку! Вы что, думаете, отец вас не понимает? Он просто хочет, чтобы вы были благоразумнее и не вели себя, как ваша мать. Не убегали от трудностей.

— Ха, а мы и не убегали. Мы же поговорили с ней!

— И даже не боялись!

— Вот и хорошо. Думаю, отец объяснил вам, что никто не выигрывает в этой ситуации. Ваша мать сделала большую ошибку. Может быть, непоправимую ошибку. Возможно, вы не можете ее простить. Пока не можете. Но если вы не будете говорить с ней, то как ей наладить с вами отношения?

— А зачем их налаживать? — искренне удивился Саймон. — Она нам не нужна!

— Да нам вообще не нужна ни одна женщина. Кроме тебя, Камилла.

— Ага, Камилла, — повеселевший Саймон дружески хлопнул ее по спине. — Ты наша. Тебе можно доверять!

Камилла оцепенела. Она знала, что сыновья Боба относятся к ней по-дружески. Должны же они кому-то доверять, на кого-то полагаться! Особенно на женщину, после того как собственная мать бросила их.

Но если она и со своей-то жизнью не в силах разобраться, как она может служить примером для других? А если не может стать примером для мальчишек, какое у нее право вторгаться в семью Боба?

Глава 9

На следующее утро Камилла с корзиной грязного белья вошла в дом. И, задумавшись, прямо на пороге столкнулась с Виолеттой.

— Ты что? — удивилась та.

— А что? Я не в первый раз стираю. И для тебя тоже.

— Я не об этом. Чего это ты оттащила вчера целую кучу на свалку? И все чистишь и моешь? Может, ты снова превращаешься в человека?

— Совсем не обязательно.

— Тогда, может, дело в мужчине, который поселился в коттедже?

— Боб вовсе не поселился в коттедже.

— Я что-то сказала о Бобе? Боже мой, идем сражаться! — Виолетта вылетела во двор.

Камилла недоуменно обернулась. У дома остановился небольшой грузовичок, из которого вынимали инструмент двое парней, одетых в робы. Из их разговора с Виолеттой Камилла поняла, что речь шла о новых цветочных грядках и газонах, которые надо было разбить за домом и вокруг «Зеленого Рая».

Она была готова убить сестру за ее шпильки насчет Боба, но Виолетта была занята, а успеть со стиркой надо было до ленча, потому что потом Камилла собиралась поработать на лавандовом поле. Она поставила себе цель закончить прополку и обрезку на этой неделе, и не собиралась отступать. Кроме того, еще не все вещи были разобраны и не все, что напоминало о прошлой жизни, выброшено. А потом…