Черта (сборник)

Революции 1917 года подвели черту под существованием Черты, но не ее языка. Советская власть сделала ставку на идиш – в противовес ивриту, который был объявлен языком клерикалов и сионистов. Советская еврейская культура, «национальная по форме, социалистическая по содержанию», создавалась на идише – языке трудящихся масс. На нем ставил спектакли государственный еврейский театр ГОСЕТ, издавались художественные произведения, журналы и газеты, выпускались идиш-русские словари. Еврейские школы с преподаванием на идише получали государственное финансирование, а модернистские литературные объединения, где творили на идише, – поддержку. Более того: его изучение и выработка норм языка стали предметом деятельности исследовательских институтов Академии наук; существовали даже несколько университетов, где преподавали на идише. Наконец, он был провозглашен официальным языком в нескольких субъектах СССР: в Еврейской автономной области РСФСР, в Белорусской ССР (наряду с белорусским, польским и русским), в ряде районов Украинской ССР и в Крымской АССР.

Следует, правда, отметить, что расцвет был недолгим: он продлился всего около 20 лет – с 1917 по конец 1930-х годов.

Еврейскому миру, говорившему на идише, был нанесен сильнейший удар во время Второй мировой войны. Из 6 миллионов погибших в Холокост около 5 миллионов были носителями идиша. В послевоенном СССР высокая культура, связанная с этим еврейским языком, понесла огромную утрату несколькими годами позже: в 1948 году началась «борьба с космополитизмом»[42], жесточайшим проявлением которой стал процесс по делу Еврейского антифашистского комитета[43], завершившийся расстрелом многих знаменитых еврейских писателей и поэтов: П. Маркиша, Л. Квитко, И. Фефера, Д. Гофштейна, Д. Бергельсона.

Сегодня можно с уверенностью утверждать, что мир российского еврейства не погиб – он пережил «реинкарнацию», воплотившись в еврейском населении Израиля, Америки. Не погиб и идиш: в современном мире насчитывается около двух миллионов его носителей. Подавляющее их большинство не имеет уже прямого отношения к России. Но они являются, как правило, потомками тех, кто говорил и думал на языке идиш, кто жил в стране, где существовала когда-то черта оседлости.

Еврейская школа. Гравюра XIX в. из книги Д.И. Менделеева «К познанию России». 1906 г.

Шолом-Алейхем (Соломон Наумович, или Шолом Нохумович, Рабинович). Еврейский писатель и драматург, один из основоположников современной художественной литературы на идише

Книги из серии «Детская библиотека», выпущенные издательством Б. Клецкина

5. Повседневная жизнь еврейских местечек

Евреи Восточной Европы, оказавшись в Российской империи, несли с собой весь набор элементов национальной жизни. Одним из таких элементов, отличавших евреев Речи Посполитой еще с XV века, был особый образ существования в поселениях, называвшихся местечками. Собственно, само слово пришло в русский язык из польского, в котором «място» означало город, а «мястечко» – городок, на идише называвшийся «штетл».

В результате разделов польского государства обитатели местечек попадали под власть разных государей, в окружение других культур, в соприкосновении с которыми традиции могли постепенно ослабевать и трансформироваться, адаптируясь к образу жизни местного населения. Так случилось во многом с теми польскими евреями, которые перешли во владение Пруссии и Австрии. Но в Российской империи на территории черты оседлости самобытность еврейской жизни в основном сохранялась, и местечко стало одним из ее ярких символов.

Образ еврейского местечка всегда устойчиво ассоциировался с замкнутостью, патриархальным укладом и бедностью. Это вовсе не отменяет любви и ностальгического чувства, связанного с миром штетла в сознании современных евреев, теперь уже далеких потомков обитателей местечек. Но тем не менее эти три «родовых признака» еврейских поселений эпохи Черты отрицать невозможно, и у них были свои, вполне конкретные причины.

Замкнутость была вызвана, с одной стороны, целенаправленной политикой российской власти по изоляции еврейского мира – в первую очередь по религиозным соображениям. С другой стороны, сама еврейская община стремилась отделиться от окружающего нееврейского мира с его чуждой (как правило, враждебной) религией, с многочисленными соблазнами, способными увести еврейскую молодежь от последовательного соблюдения вековых традиций. Вряд ли стоит спорить по поводу того, какой из этих двух факторов играл решающую роль, тем более что традиционные евреи стремились к обособленности и в тех странах, где правительства не пытались загнать их в некое подобие резерваций, очерченных географическими рамками. Но нельзя отрицать тот факт, что в Российской империи власть вела целенаправленную изоляционистскую политику и «открывала ворота» всегда точечно, внимательно следя за тем, чтобы вышедшие за пределы патриархальных традиций евреи не оказывали влияния на коренное население, а наоборот, менялись сами, перенимая религию, язык и культурные ценности титульной нации.

Причины бедности подавляющего большинства обитателей местечек уже были описаны в этой книге: это и ограничения на земледельческий труд, и стесненные условия для занятия многими видами деятельности, в результате чего значительная часть населения Черты была обречена на безработицу, постоянную нужду и голод. В поселке, где проживают всего несколько сотен жителей, ищут работу десятки портных, десятки сапожников, десятки парикмахеров. Вряд ли они смогут обеспечить себя клиентурой и заказами, вряд ли они смогут содержать в достатке свои многодетные семьи. А на территории Западного края таких штетлов были разбросаны сотни.

Попробуем заглянуть в этот мир.

Широкая украинская степь, посреди которой в беспорядке разбросана кучка убогих домишек. В большинстве из них – глиняный пол; подслеповатые окошки почти не пропускают света, зато соломенная крыша пропускает обильные дожди. Голда Меир, будущий премьер-министр Израиля, родившаяся на Украине, в бедной семье плотника, где большинство детей умерли в младенчестве, вспоминала такие местечки: «…с нищими, несчастными, маленькими общинами, где евреи еле-еле перебивались, поддерживая себя надеждами на то, что когда-нибудь станет лучше, и веруя, что в их нищете есть какой-то смысл».

Вот что говорил о местечке, где проживало несколько тысяч жителей, еврейский писатель Шлойме Этингер: «Узкая главная улица, дальше небольшая площадь, грязь… Это мир еврейской нужды и верности традициям».

«Если у вас есть восемь человек детей, – продолжает Этингер, – и Господь Бог благословил вас таким состоянием, что вы можете тратить ежедневно на продовольствие 14,5 копеек (7 – на хлеб, 3 – на селёдку, 3 – на крупу и картофель и 1,5 копейки на лук, соль, перец и пр.), то это значит, что вы не только не голодаете, но и “дай Бог в будущем не хуже”… Если вы можете расходовать только 9 копеек, то это значит “живём кое-как, перебиваемся”. А если у вас нет почти ничего, и вы проголодали с понедельника до четверга, и у вас нет денег на покупку муки для халы, двух фунтов рубца или рыбы для субботней трапезы, а заложить решительно нечего, и занять негде – то это, пожалуй, можно назвать настоящей голодовкой».

42

«Борьба с космополитизмом» – политическая кампания в СССР в 1948–1953 гг. Призывая к борьбе против «низкопоклонства» перед Западом, носила явно антисемитский характер. Ключевые события: закрытие всех учреждений еврейской культуры, расстрел членов Еврейского антифашистского комитета, массовые увольнения евреев с работы, «дело врачей».

43

Еврейский антифашистский комитет – комитет представителей еврейской общественности и деятелей культуры, созданный в годы войны для организации международной поддержки СССР и получения зарубежной помощи. В период послевоенных политических репрессий его члены были обвинены в буржуазном национализме и репрессированы, 13 человек расстреляны.