Огненный лис

— В зоне, говорят, на всех карточки такие заводят, — пояснил один из тех, что оказались поближе. — Если на ней менты тебе полоску нарисуют значит, склонен к побегу. Каждые два часа отмечаться и прочие неудобства…

Весь оставшийся до вокзала путь ехали в полной тишине. Даже курить никто не рещался — все ждали развязки.

— Точно говорю, отметелят нас всех при посадке в «столыпин», — нарушил молчание пожилой зэк и стал укутываться, несмотря на духоту, в большую ватную телогрейку.

Видать, бывалый человек — не ошибся.

Прежде чем очутиться в вагоне, каждый «этапник» пробегал сквозь плотно сомкнутый строй солдат внутренних войск.

Били сильно и больно — прикладами автоматов.

Самые хитрые из осужденных успели надеть зимние шапки, но выяснилось, что те, у кого их не оказалось, пострадали даже меньше: по голове им, во всяком случае, старались не попадать.

Рогову же, как ни странно, вообще повезло. Видимо, конвоиры, сплошь кавказцы и азиаты, приняли черноволосого, смуглого Виктора за своего и лишь имитировали удары.

В вагоне зэков распихали в зарешеченные купе — по восемь человек.

— Ах ты, блядь! — Выругался Рогов, карабкаясь на верхнюю полку.

— Чего бесишься, Циркач? — спросил у него тот самый парень, что помог забраться в автозак.

— Да понимаешь, — машинально ответил Рогов. — Хлеб и рыбу в машине забыл.

Только потом он спохватился и узнал собеседника:

— О, это ты? Ты меня за шкирку тянул?

— Ну, вроде я.

— Спасибо. Давай, залазь сюда.

Новый знакомый бесцеремонно отпихнул кого-то и уселся рядом с Виктором:

— Душновато здесь будет, когда чифир варить начнут.

— Как это — варить? — Удивился Рогов. — Здесь же нечем.

Сосед усмехнулся:

— Первоходчик?

— Да.

— Понятно… — Он подпер голову рукой и пояснил:

— Разожгут прямо на полу костерчик небольшой. Насыпят в банку жестяную чай — и сварят.

— А дрова?

— Ну, ты вообще! Тряпье-то на что? Бумага?

— А вагон не может загореться?

— Да и х… с ним! — Отмахнулся зэк. — Не вагон-то и был.

«Столыпин» вздрогнул. Послышался характерный лязг.

— Прицепили, — сказал кто-то внизу.

— Слышь, Славка? — Окликнул сосед Виктора.

— Чего? — отозвался тот же голос.

— Вали ко мне. Места много, и пассажимр прикольный… А главное — у него жрать ни хрена нету. Не дадим пропасть человеку?

Через мгновение между полками просунулась рябая морда, о таких говорят в народе: шилом бритый.

— Знакомьтесь, — предложил сосед. — Это Славка Шипов, кореш мой. И, как говорят обычно в детективах, он же — Дядя.

— Очень приятно, — протянул Виктор руку.

— Ну, а я — Васька Росляков.

— Будем знакомы… Рогов Виктор.

— Циркач! — Напомнил о недавнем происшествии сосед.

Локомотив загудел — протяжно и тоскливо.

— Ну, вот… — прокомментировал Дядя. — Сейчас — ту-ту, и через пару дней: здравствуй, тюрьма!

— Скорее бы, — Росляков откинулся на спину и сверля взглядом грязный потолок крикнул, обращаясь ко всем сразу обитателям вагона:

— А что, братва? Слабо «столыпин» раскачать?

… Благовещенский следственный изолятор построили то ли в конце прошлого столетия, то ли в начале нынешнего. Говорят, принимали в его строительстве участие китайцы — а эта нация, как известно, возводить капитальные строения умеет. Вспомнить хотя бы Великую Стену…

Здание в Благовещенске, разумеется, Великой Китайской Стене по грандиозности замысла и исполнения несколько уступало, но вот с пресловутыми Питерскими «Крестами» могло поспорить легко.

Мрачные сырые подвалы… Несколько этажей вглубь земли, сложенных из грубоотесанного природного камня. Сквозь шероховатые, местами покрытые зеленовато-бурой плесенью стены непрестанно сочится грунтовая вода. Ее то и дело откачивают заключенные из обслуги, но пол в камерах все равно никогда не бывает сухим.

Впрочем, справедливости ради стоит отметить — зэков здесь давно уже не содержат. Подвалы в основном используются в качестве неких «отстойников», куда ненадолго размещаются вновь прибывшие, прежде чем их рассортируют и расселят по камерам верхних этажей.

Тут же проводится тщательный шмон…

Номер «четыре-четыре». Все очень просто, как в гостинице: первая цифра обозначает этаж, вторая — порядковый номер камеры на этаже.

Внутри два ряда двухярусных металлических коек-«шконок», длинный деревянный стол, такие же лавки. В углу — «параша» и черный от ржавчины умывальник.

Тюрьма — она тюрьма и есть.

Кстати, почти в каждой камере имеется окно. Оно, правда, наглухо закрыто решеткой, и редкий лучик попадает внутрь сквозь хитрое переплетение зазубренного металла, но с мая по октябрь заключенных это даже радует.

В этот период сильна солнечная активность в Амурской области, небо ясное — ни облачка. Налетит порой ураган, раздует, развеет… и вновь затишье.

Жарко, душно. Стены перегреваются, кровля раскалена чуть ли не до бела. А в камерах народу, что сельдей в бочке — не продохнешь. Если ещё и солнышко внутрь, сварились бы заживо.

Теперь, слава Богу, осень. Ночи прохладнее, полегчало немного.

Рогов сидел в «четыре-четыре» уже полтора месяца. Ждал отправки на зону…

По случайности, вместе с ним мариновались новые кореша — Васька Росляков и Шипов по прозвищу Дядя.

— Ну? Что у нас на обед сегодня?

В окошке «раздачи» возникла привычная и даже успевшая надоесть рожа заключенного-«баландера». Хмуро глянув на Рослякова, он плеснул в миску горячего варева:

— Плов. Из семи х. в!

Приятель Рогова хотел было что-то ответить, но сдержался. Принюхавшись, он довольно мирно посоветовал:

— Ты не остри… Глянь лучше! Вроде, кольцо в миску попалось. Никак, серебряное?

«Баландер» подвоха не уловил:

— Где? Что ещё за кольцо такое? — Заглянул он сквозь окошко внутрь камеры.

И в тот же момент Росляков с видимым удовольствием выплеснул горячую баланду ему в физиономию.

Оглушительный вопль, раздавшийся из коридора, по силе и громкости не уступал реву сверхзвукового истребителя.

Внутри камеры тоже возникло некоторое оживление. Кто-то хвалил и подбадривал дерзкого зэка, кто-то, напротив, роптал, что теперь из-за Васькиной выходки стоит ждать в гости «дубаков», которые отметелят тут всех без разбору.

Однако, это был именно тот исключительно редкий случай, когда мрачные прогнозы не оправдались. Скорой расправы не последовало.

Администрация приняла другое решение.

… Ранним утром дверь с номером «четыре-четыре» со скрежетом распахнулась и внутрь ступил худощавый, жилистый зэк лет тридцати.

Глянув на вновь прибывшего, обитатели камеры разом стихли: чем-то опасным и не знакомым пока повеяло от него, некое предупреждение и даже угроза угадывались в каждом движении, жесте.

Казалось, вместе с этим человеком в камеру вторгся неписаный, но прочный уклад лагерной жизни.

— Здорово были! — Зэк изобразил улыбку краями губ, но взгляд его при этом остался колючим и холодным:

— Ну, кто у вас здесь «смотрящий»?

— Да, в общем… Нету! — Послышалось со шконок.

— А что ж так?

— Не обьявляли еще, — ответил за всех вышедший вперед Росляков. «Малявы» засылали по хатам, но тюрьма молчит. Везде первоходчики, сами ни хрена не знают. А авторитетов нет.

— Да-а, — нарочито вздохнул зэк. — Это верно…

Он прошел по камере и уселся за стол:

— Времечко тяжелое сейчас. Ментовской беспредел!

Обитатели «четыре-четыре» сгрудились вокруг. Убедившись, что его внимательно слушают, незнакомец продолжил:

— Тахтамыгденской зоне менты хребет взломали… Слышали, нет?

— Нет, — опять за всех ответил Васька.

— Бунт был. Мужики «опущеных» били. Те оборзели совсем, за общие столы жрать полезли. Братва возмутилась… Хозяин в зону войска загнал, всех поломали. Теперь «красная» зона в Тахтамыгде.

— Вот это новости! — Не удержался Дядя. — Что же там теперь?

— Теперь козлы всякие в почете. «Эспэпешники» и прочая мразевка. Пацаны, кто с понятиями, в БУРе закрылись. Говорят — лучше в камере срок добить, чем в козлятнике этом.