Страница 4 из 6
В больнице Сток-Мандевилла в Бакингемшире меня поместили в бокс рядом с отделением интенсивной терапии, как можно дальше от других пациентов, чтобы я их не заразил. Первое, что помню, – я открываю глаза в маленькой темной комнате, где не было окон и естественного освещения. Я не видел внешнего мира уже две с половиной недели с того самого дня на пляже и ужасно соскучился по солнечному свету. Меня, как и прежде, окружал миллион аппаратов, отовсюду торчали трубки. Но, по крайней мере, перед отъездом из Португалии мне сделали трахеостомию, поэтому теперь аппарат ИВЛ подсоединялся не через трубку во рту, а через трубочку поменьше, через переднюю поверхность горла. Благодаря этому я смог немного говорить, хотя слушавшим приходилось наклоняться ко мне, практически прислоняя ухо к моему рту, чтобы разобрать слова. Тикающий кардиостимулятор больше не сводил меня с ума, поскольку его поместили под кожу, рядом с ключицей.
Вернувшись в Англию, я отчаянно хотел увидеть своих братьев. Раньше мы никогда не расставались с ними так надолго, и мне очень нужна была их сила и уверенность. Мы с братьями поразительно близки, все время соревнуемся друг с другом, но где бы мы ни были и что бы мы ни делали, нас как будто соединяет невидимая нить. Как я уже говорил, мы обожаем спорт – крикет, плавание, футбол и многое другое, но наша истинная страсть – регби. Ее привил нам отец, который выступал за местную команду еще до нашего рождения. С некоторым недоверием произведя на свет примерно четверть игрового состава команды, он передал всем четверым сыновьям любовь к этой поистине прекрасной игре. Мы стали играть, как только научились ходить, все время проводили во дворе, практикуясь отдавать пас, бить по мячу, делать подбор, и превращались в бешеный клубок рук, ног и спортивной злости. Как только мы все подросли, я с Уиллом играл против Тома и Дома, обычно в саду, но иногда на гравийной дорожке перед домом. Как правило, дело заканчивалось слезами и ссорами, но после школы мы тут же забывали об этом и со всех ног бежали домой, чтобы возобновить игру. И эти схватки за мяч сделали свое дело: повзрослев, мы все стали членами школьной сборной, выступали за местную команду регби, а несколько раз – за Хартфордшир, Лондон и Юго-Восточный дивизион.
Когда все это произошло, мой старший брат Том учился на последнем курсе Борнмутского университета по специальности «реклама». Уилл, профессиональный регбист, только что вернулся домой со сборов из ЮАР, чтобы прооперировать щиколотку. Их и нашего младшего брата Дома, который учился в десятом классе, я не видел больше трех недель, и вот наконец мы должны были встретиться.
Не могу сказать, что до этого меня переполняли чувства. Внутри все будто отключилось, странное ощущение. Словно я беспомощно лежу на кровати, но на самом деле меня там нет. Мне давали настолько сильные препараты, а тело испытывало настолько сильные физические страдания, что мое сознание находилось в состоянии, близком к галлюцинациям. Я не мог четко понимать, что происходит, или ощущать что-то на физическом или эмоциональном уровне. Но когда в палату впервые вошли мои братья, я как будто вернулся в реальность и внезапно увидел себя их глазами, увидел свою полную беспомощность, и мы все разрыдались. К нам присоединилась мама, медсестры и врач. Вспоминая об этом, я до сих пор чувствую, как слезы наворачиваются на глаза.
Но мы плакали не только от горя. Во-первых, мы были вместе, а все могло закончиться иначе, и в тот момент, когда я лежал на дне моря лицом вниз, и тогда, когда мое сердце много раз переставало биться в больнице в Португалии. Но тем не менее я остался жив, вернулся в Англию и смог снова увидеть своих братьев! Я был жив, добрался сюда, и мое сердце все еще билось! Их слезы и медвежьи объятия как будто вернули меня к жизни, и я понял: пока мои братья со мной, я могу вынести многое. Мы всегда были и будем командой! Я видел, как тяжело в тот день было маме, которая привезла братьев в больницу, а теперь наблюдала за нашей встречей. Однако, помимо этого, я видел, что братья со мной, что они помогут маме и папе пережить этот кошмар.
Вечно плакать невозможно, и, получше присмотревшись к братьям, я рассмеялся. Оказывается, проблемы были не только у меня! Уилл все еще был в гипсе после операции, а Дом, как выяснилось, тоже не мог передвигаться без посторонней помощи. Я даже не знал, что он наступил на осколок стекла, рана загноилась, поэтому нога была забинтована и он прыгал на костылях. Дух соперничества не покинул нас и сейчас, и мы единогласно решили, что, поскольку я вообще не могу двигаться, меня стоит признать чемпионом по инвалидности – «Ну ладно, так и быть!» – эта шутка помогла осушить наши слезы, и мы начали болтать как ни в чем не бывало.
Слушая разговоры моих братьев, глядя, как Уилл то и дело поглаживает мою ногу – позднее он объяснил, что физиотерапевт посоветовал ему все время массировать свои сухожилия, чтобы они не потеряли эластичности, и Уилл решил, что если он будет делать такой массаж и мне, то я что-нибудь почувствую и все станет как раньше, – я понимал, что даже в этот невероятно тяжелый и печальный период моей жизни я могу смеяться, могу ощущать силу, исходящую от окружающих меня людей. Было замечательно просто слышать их голоса, наблюдать за ними, за до боли знакомыми жестами и выражениями лица даже в этой совершенно непривычной всем нам ситуации. В этот момент я еще глубже осознал, насколько мне важна поддержка других, если я хочу сохранить свою висящую на волоске жизнь.
С этого дня как минимум один из братьев навещал меня каждый день во время всего пребывания в больнице Сток-Мандевилла. Вообще-то, на отделение интенсивной терапии пускают только близких родственников, к тому же у меня был стафилококк, иногда я очень страдал и от других инфекций. Поэтому братьям приходилось каждый раз проделывать скрупулезные и длительные процедуры просто для того, чтобы зайти ко мне в палату: тщательно мыть руки с огромным количеством отвратительно пахнущего дезинфицирующего средства, а порой надевать перчатки и маски, но это их не останавливало. Количество посетителей в день было строго ограниченно, но доктора и медсестры всегда старались пойти нам навстречу, пускали моих братьев ко мне всех вместе, даже если это означало, что родителям придется ждать своей очереди в мрачной комнате ожидания для членов семьи.
И хотя семья была рядом, первые дни на отделении интенсивной терапии дались мне нелегко. Для начала, в отличие от Португалии, где бóльшую часть дня я проводил на специальной койке, приведенной в полусидячее положение, здесь мне приходилось все время лежать на спине, а садиться было вообще запрещено, так как врачи боялись, что я могу еще сильнее повредить шею. Это было совершенно невыносимо, но еще хуже было то, что каждые несколько часов меня переворачивали, чтобы избежать пролежней. Я был привязан к кровати, и, когда кровать наклоняли, мое тело слегка поворачивалось. Угол наклона был минимальный, но мне он казался просто огромным, и я был уверен, что вот-вот упаду. Каждый раз, когда медсестры производили эту операцию, я впадал в панику и думал: «О нет, только не это!» Через четыре долгих дня наконец было принято решение о моем переводе в другую палату, но, когда меня должны были переложить на другую кровать, я пришел в ужас. На самом деле медсестрам надо было просто подложить под меня доску и плавно переместить на другую кровать, но для моего помутненного сознания это стало серьезным, травматичным событием. Мне дали успокоительное, и потом я радовался, что они приняли такое решение, потому что с новой кровати я мог видеть свою палату, быть на одном уровне со всеми посетителями и наконец-то смотреть телевизор.
Тяжелее всего было по ночам. Медсестры мыли меня, чистили зубы, поздно вечером папа желал мне спокойной ночи и наконец уходил домой, а меня накачивали снотворным через зонд для кормления, но мой мозг работал так напряженно, что таблетки не действовали. Спал я очень мало, в голове все время крутились какие-то странные мысли и картинки, и бóльшую часть бессонной ночи я пытался сосредоточиться на том, что завтра будет новый день, ко мне снова придут мои близкие, и тогда я успокоюсь и смогу немного вздремнуть. Каждый день первой с утра приходила мама, а остальные присоединялись к ней позже, пытаясь распределить посещения так, чтобы со мной рядом постоянно кто-нибудь находился. Дом приходил после школы и часто делал уроки прямо в больнице, пока я дремал, папа приезжал после работы, Уилл после тренировки, а по выходным из Борнмута приезжал Том, и тогда вся семья была в сборе. Как я любил эти дни! А еще мне было очень важно чувствовать, что у моих братьев продолжается жизнь во внешнем мире, и я был готов часами слушать их рассказы о школе, университете, «Сарацинах», вечеринках, девушках и сплетнях. Они всегда говорили со мной обо всем на свете, и я очень ценил это. Мы с ними никогда ничего друг от друга не скрывали, и с какой радости нам было это делать сейчас? Еще мы очень много смотрели телевизор: бесконечные сезоны телешоу «Званый ужин» и «Симпсонов».