Страница 3 из 6
Моим родителям не надо было объяснять, что я нуждаюсь в их поддержке. Они всегда любили меня безусловной любовью. Но им было крайне важно услышать, что их сила и позитивное отношение ко мне и к тому положению, в котором я оказался, с первой же секунды нашей встречи будут одним из важнейших факторов, помогут мне адаптироваться к новой ситуации и принять то, что со мной произошло, что именно от их реакции зависит то, какими будут ближайшие дни, месяцы и годы.
И все же, стоя у моей кровати, они продолжали плакать. «Мама, папа, мне так жаль! – сказал я, пытаясь быть сильным ради них. – Простите меня, я натворил глупостей».
Ни секунды не раздумывая, мама ответила: «Вовсе нет, Генри! Что бы ни случилось, мы со всем справимся вместе!» Услышав эти слова, я сразу понял, что не одинок. Что бы ни происходило дальше, родители будут рядом со мной. У меня нет слов, чтобы выразить, насколько важно было это услышать и понять, что мне не предстоит столкнуться с неизвестностью в одиночку. Ощущение поддержки в моменты кризиса – вот что дает человеку силы выдерживать то, что с ним происходит, минуту за минутой, и когда мои родители произнесли вслух то, что я всегда чувствовал и без слов, но сейчас просто мечтал услышать, я понял: это один из самых важных моментов моей жизни.
До этого времени я чувствовал себя относительно неплохо. Я был в ужасе, но на физическом уровне все было в порядке. Единственная боль, которую я испытывал до сих пор, как это ни странно при такой серьезной травме, была боль от шины Белера на голове. Температура и давление были в норме, несмотря на прикрепленные к моей голове грузы, я еще мог говорить. Возможно, это было связано с повышением уровня адреналина в момент шока, но вскоре после приезда родителей у меня быстро упал пульс и уровень кислорода в крови. Меня снова повезли на рентген, чтобы понять, как на меня влияет шина. К сожалению, я был в прекрасной физической форме из-за занятий регби. После сильного удара головой о дно накачанные мышцы шеи свело судорогой, и вытяжения не произошло ни на миллиметр. Из-за этого, а также из-за быстро падающего пульса меня отвезли в операционную, где хирург на протяжении семи часов пытался поставить позвонок на место. Но ему этого не удалось.
Настоящая тьма наступила после операции. Едва очнувшись от наркоза, я сразу понял, что моя жизнь необратимо изменилась. Я находился в совершенно ином состоянии, чем накануне. Через рот в горло вели две большие трубки. Я был подключен к аппарату искусственной вентиляции легких (ИВЛ). Другая большая трубка была вставлена в нос и вела в желудок. Через нее мне вводили специальное жидкое питание, поскольку сам я не мог ни есть, ни пить. К руке была присоединена капельница для внутривенного введения антибиотиков. Тогда я этого еще не знал, но у меня начались стафилококковая инфекция и пневмония.
Сначала я думал, что после травмы впал в панику, но только теперь понял, что такое настоящая паника. Страх и мрачные мысли полностью поглотили меня. Я был зол, мне отчаянно хотелось встать и уйти отсюда. Я не мог двигать руками и пальцами, изо рта и горла торчали бесчисленные трубки, и теперь я не мог говорить. Безумное внутреннее напряжение тут же повлияло на меня физически: у меня повысилась тревожность и начались панические атаки. От этого так сильно упал пульс, что с мониторов исчезли все показатели, и сердце остановилось. За следующую неделю я семь раз полностью терял сознание, аппараты начинали громко пищать, ко мне прибегали медсестры, однажды медсестра вернула меня к жизни, быстро ударив по горлу.
Сердце не выдерживало нагрузки, было ясно, что долго я так не протяну. Я смутно понимал, что для регулировки сердцебиения мне поставили кардиостимулятор. Коробочка стояла в изголовье кровати и оглушительно громко тикала. У меня началась лихорадка и горячка. В приступах ярости я хотел выползти из этого бесполезного тела и оставить его на кровати.
Следующие несколько дней были настоящим кошмаром. Я был серьезно болен, никакой возможности еще раз попробовать поставить на место позвонок и спасти меня от хронической травматизации не было, поскольку операция была бы слишком рискованной. Если бы не мои родители, я бы с радостью уснул и никогда бы не проснулся. Но они поддерживали меня, сидели рядом со мной часами, читали вслух, решали вместе со мной кроссворды и говорили, говорили, рассказывали истории, читали сообщения от моих братьев, родственников, друзей и их родителей, а также от других людей, узнавших о том, что со мной случилось. Мы разработали систему, с помощью которой я пытался объяснить, что хочу: родители показывали одну за другой буквы алфавита, а когда доходили до нужной, я издавал какой-то звук. Затем они начинали снова, потом еще раз и еще, записывали и произносили получившееся слово. Времени на «разговоры» у нас было более чем достаточно. Мне потребовалось сорок пять минут, чтобы подсказать им ответ на викторину о британских поварах – Джеймс Мартин. Поэтому я промолчал, хотя и угадал ответ на следующий вопрос – Энтони Уоролл Томпсон.
Я не устаю поражаться тому, как редко родители показывали мне, в каком стрессе и тревоге они пребывали, сидя у моей постели, отдавая мне свою любовь и поддержку. Много позже я стал расспрашивать их, и они рассказали, в каком ужасе находились в те дни в чужой стране, не говоря на местном языке, не зная, выживу ли я, переживая один кошмар за другим. Им пришлось бросить все, оставить младшего сына со старшими, уйти с работы и смириться с мыслью, что отныне их жизнь уже никогда не будет прежней. Их поведение в те дни говорит о том, насколько они оказались сильными личностями и крепкой парой, и я поражен тем, что произошедшее не сломило их. Это меня очень многому научило – научило тому, что благодаря любви других людей, кем бы они ни были, можно выдержать столкновение с тьмой и увидеть луч света в конце тоннеля.
Наконец температура упала, и я немного пришел в себя после психологической травмы. Выяснилось, что остается всего один шанс спасти мою шею – попробовать сделать операцию на спине. Я до сих пор помню яркий свет ламп, когда меня вкатили в операционную. Больничное крыло, в котором находилась моя палата, было оснащено по последнему слову техники, а вот остальная часть больницы располагалась в здании старинного монастыря. Когда меня везли по длинным коридорам, я подумал: «Если я очнусь и смогу встать, то никогда больше не буду принимать то, что у меня есть, как должное!»
Операция прошла успешно в том смысле, что на этот раз хирургам удалось поставить поврежденный позвонок на место. Теперь моей шее не грозили дальнейшие травмы, что было очень важно. Придя в себя, я не почувствовал никаких особенных изменений, состояние оставалось таким же, как раньше: температура, обездвиженность, неизвестность. Когда мои родители вышли из палаты, чтобы побеседовать с врачом, медбрат, следивший за показаниями приборов, сказал мне, что я больше никогда не смогу двигать руками и ногами, и тогда я подумал: «Что? Это полный бред!» Я не мог полностью осознать услышанного, в голове билось только одно: такого не может быть. Оглядываясь назад, я понимаю: таким образом я просто пытался защититься от ужаса, стоявшего за этими словами, превращая их в лихорадочный поток мыслей, затопивших мое сознание. Лишь намного позже я смог понять и принять то, что на самом деле означали эти слова.
Португальские врачи поставили на место мой позвонок, больше они в ближайшее время для меня ничего сделать не могли, поэтому мне оставалось набираться сил перед перелетом домой. Постепенно лихорадка и кошмары отступали, иногда мне удавалось выбраться из паники и тревоги более чем на несколько секунд, а сейчас, думая обо всем этом ужасе и страдании, я вспоминаю и радостные моменты – особенно как мы с папой смотрели запись финального матча чемпионата мира по регби 2003 года. По ночам, когда на отделении было тихо, а родители уходили поесть, я время от времени проваливался в короткое забытье и видел очень странные сны.
2. The Little Big Things. Маленькие большие вещи
Перелет из Португалии в Англию стал еще одной травмой, но на тот момент я даже не понимал, насколько серьезной. Оказалось, что ни я, ни родители не подозревали, что, помимо стафилококка и пневмонии, у меня начался еще и сепсис. Пилот и медицинский консультант авиакомпании отказывались принимать меня на борт из-за моего состояния, но португальским врачам все же удалось убедить их. Во время перелета мне дали большую дозу транквилизаторов, но меня все равно сильно тошнило, и в течение полета я пережил несколько панических атак.