Страница 13 из 16
Также очень важно подчеркнуть мысль о том, что логика жизни – это возрастание и умножение., тождественное жертвенной любви, потому что любовь динамична, она означает жертвенность. В этом контексте говорил и св. Иоанн Лествичник, указывая на такое измерение любви, как ответственность. По его словам, любовь – это высшая ответственность за другого. Когда ты кого-то любишь, чувствуешь за него ответственность. Только отдавая даром, мы обретаем «жизнь с избытком». Один православный исповедник, выживший в коммунистических тюрьмах в годы гонений (я имею в виду приснопоминаемого Николая Штейнхардта, «Николая из [монастыря] Рохия»), написал книгу ровно под таким названием: «Отдавая даром, приобретаешь».
Д. Гзгзян. Доклад проф. Молдована глубоко созвучен тем интуициям, на которых я пытаюсь уже двадцатый год выстроить свое представление о том, что может считаться христианской этикой, а что не может. Мое исходное рассуждение всегда состояло в толковании райского образа древа Жизни и попытки как-то выявить до сих пор не вполне нами усвоенные смыслы из Нагорной проповеди. Но я не могу похвастаться тем, что за это время мои вопросы снялись. Они, скорее, приобрели несколько иное, может быть, более внятное для меня звучание. По крайней мере, мне уже не так страшно сегодня от этих вопросов. Хотя до сих пор все-таки приходится признать, что собственно практики поведения и соответствующей этики, которая была бы выстроена на откровении «жизни с избытком», мы пока не получили, не выработали. У нас есть замечательные прозрения, часть из которых сегодня была приведена; мы располагаем, слава Богу, аскетическим опытом, который выступает внутренним основанием для возможных повседневных поведенческих практик. Но сами эти практики нам, увы, до сих пор неочевидны. На это можно по-разному посмотреть. Например, оптимистически: жизнь еще не кончилась, и нам есть что делать на земле. С другой стороны, хотелось бы, наверное, уже заниматься делом напрямую.
В этой связи у меня, скорее., не вопрос, а просьба поделиться, насколько, по Вашему мнению, эти соображения справедливы? И еще: насколько реальна именно такая абсолютно специфическая христианская этика, которая вырастает из «жизни с избытком» и умножает переживания такой жизни?
С. Молдован. Вопрос в том, что нам следует делать? Как воплотить эти соображения на практике? Сколько бы мы ни читали Евангелие, мы как бы не слышим слов Спасителя: «Если вы даете, ожидая что-то взамен, то какая вам награда?» И Он постоянно спрашивает: «Что вы делаете более того?» На мой взгляд, здесь есть проблема до тех пор, пока мы главное внимание уделяем только привитию навыков участия в литургической жизни церкви, присутствию в храме, молитвенному правилу. Бесспорно, эти вещи очень важны. Не уверен, что мы прилагаем то же усилие, когда речь заходит о применении того принципа, который нам дает Спаситель: что я сделал сегодня больше того, чем от меня ожидали другие, больше того, что у меня просили или требовали? Если кто-то ждет от меня, что я пройду с ним одну милю, возможно, у меня нет сил пройти с ним две, но я могу сделать хотя бы еще один шаг. Может быть, я не в состоянии обратить другую щеку тому, кто меня бьет или тем или иным образом унижает, но я могу простить его. Я не уверен, что мы воспринимаем вопрос о прощении ближнего так же серьезно, как мы относимся к посещению храма. Не знаю, как обстоят дела у вас, и никоим образом не делаю обобщений. Апостол Павел сказал: «Пусть не заходит солнце в раздражении вашем» (Еф 4:26). Сколько из нас не позволяют себе отойти ко сну прежде, чем примириться с кем-то? Любовь – это не что-то, что у тебя есть или нет. Это то, чему учатся. Этому учатся через все те незначительные дела, которые мы можем сделать, а не через то множество больших дел, которые мы не в состоянии совершить. Думаю, в нашей церковной жизни нам следует больше делать акцент на чрезвычайно важной роли прощения – не только в приходской общине, но и в семье, во всех сферах жизни. Учить людей прощать своих ближних от всего сердца должно стать приоритетом в пастырском окормлении, без этого невозможно ничего делать дальше. Вероятно., мы не можем сделать много великих дел, но то малое, что мы осознаем и пытаемся сделать, открывает нам возможность для следующего шага. Возможно, у нас не получается приумножить талант вдвое, но мы можем добыть хотя бы еще полталанта. Возможно, даже полталанта для нас много. Может, всего лишь четверть или хотя бы еще десятую часть. В любом случае это больше, чем ничего. Слава Богу, каждый день, в течение 24 часов, у нас есть бесчисленное количество возможностей для стяжания этого избытка, пусть даже самого малого. На мой взгляд, мы не движемся вперед, потому что не воспринимаем всерьез те небольшие возможности, которые Бог дает нам каждый день.
М. Наумова. Моя реплика связана с тем, что было сказано в 4-м пункте общих выводов. Думаю, она перекидывает мостик между Вашим сообщением и докладом о. Николае. Вы сказали, что священные каноны имеют божественный статус и направлены на исцеление душ и избавление от страстей. На мой взгляд, так должно быть в норме, но этого нет в практике жизни церкви. Николай Петрович Аксаков, известный русский канонист XIX века, говорил о том, что в настоящий момент, к сожалению, «Книга правил» представляет собой музей, или архив, в котором каноны погребены, они лежат там бездейственно, покрывшись пылью, а часто и ржавчиной от ложного их толкования. О них часто вспоминают лишь для того, чтобы применить в качестве наказания к неугодным людям, т. е. совсем не как лечебный пластырь, который из любви прикладывается к церковной ране. Таким образом, каноны не становятся тем, чем должны быть, «живыми членами живой системы», как говорил тот же Н. П. Аксаков, когда они призваны церковь собирать, в случае чьей-то болезни или падения исцелять, т. е. быть таким врачующим пластырем. Я думаю, что умножение жизни в церкви будет происходить тогда, когда церковь реально начнет проявлять себя как организм, который в ответ на вызовы времени с трезвым и мудрым рассуждением на основе догмата о церкви (который не сформулирован, но все-таки существует) вырабатывает каноны, помогающие прежде всего собиранию церкви, ее исцелению.
И еще: полностью соглашусь со словами о. Николае о правилах, которые некое реальное церковное собрание вырабатывает для себя. В самом деле, часто они гораздо более живые и действенные, чем каноны вселенских соборов.
К. Мозгов. Поставленный в докладе вопрос о соотношении закона и любви, номос и агапи, вызвал в памяти еще одно замечательное выражение. Достоевский говорил, что «Христос для меня не авторитет, потому что я люблю Его». Это в свою очередь обращает нас к словам блж. Августина, который в своем наставлении дьякону Деограцию «О том, как оглашать людей необразованных» написал ему своего рода инструкцию, как вести катехизацию. Он дает пример огласительной речи, говоря, что можно рассказывать то-то и то-то, но главное – все равно любовь. Можно в зависимости от разных условий сказать человеку больше или меньше, но важнее всего донести до человека Божью любовь.
Это один из моментов, связанных со всей темой этой конференции, потому что если мы говорим о каких-то искажениях церковной жизни, то понятно, что невозможно преодолеть их на уровне законов, канонов, правил (сегодня о. Георгий Кочетков уже вспоминал соответствующие слова свт. Филарета). Но часто церковная жизнь и воспринимается как набор таких установлений, законов и канонов. Может быть, один из путей преодоления этого связан как раз с тем, как человек вступает в церковь, с моментом его вхождения и тем, какой он увидит церковь. Вернее, какой сама церковь ему откроется, в том числе через тех, кто его будет в эту церковь вводить. Блаженный Августин вспомнился именно потому, что он говорил об этом в связи с катехизацией.