Фатум

- Два…

- И да, кстати: на этот раз не забудь выключить передатчик. Когда за спиной реактивный ранец, летать самому не научиться…

Вот это было неплохим напоминанием. На самом деле, отключить передатчик Каролины было чистейшим самоубийством для Малика, ведь только он и спасал разум Дэвида от полного разрушения. Оливер и Сандевал были уверены, что эта штука, торчавшая у Кристиана из виска, не давала ему сойти с ума, но они же понятия не имели о том, что спасать нужно было Малика, а не Арчера. Передатчик мешал подсознанию Кея поглотить сознание Малика, которое было слишком слабым, чтобы отстаивать свои права на существование, однако, как только Кей сделает то, что собирался, передатчик вместо щита станет для Дэвида стеной; стеной, которая не позволит Малику пробиться и обрести то, что принадлежало ему изначально.

С включенным передатчиком и в отсутствии Кристиана Малик был обречен. Вот только, кто знает, что будет с ним, если его отключить?

- До встречи на той стороне, брат.

- Прощай, чертов оптимист.

Это было больно. Хотя нет, слово «больно» для этого не очень подходило: это было все равно, что назвать китовую акулу «рыбкой». Кей не был уверен, что в его лексиконе, вообще, имелись слова, способные передать то, что он чувствовал. Возможно, конечно, рождение всегда несло с собой подобные муки, будь оно первым или вторым – не важно. Но суть в том, что если ребенок еще слишком мал, чтоб хоть что-то помнить о начале своего пути, то взрослый человек, к сожалению, подобным похвастаться не мог – вероятно, Кей никогда не сможет забыть того, что ему пришлось пережить при возвращении « домой». Мужчина чувствовал себя так, будто его заставили натянуть на себя водолазный костюм, который не просто оказался на два размера меньше, но еще и был выстлан иголками изнутри; иголками, которые тут же вонзились в его тело, в каждую его клеточку.

Кристиан бы закричал, если бы смог: толстая трубка, что торчала у него из горла, не позволяла ему это сделать. Задыхаясь, мужчина распахнул глаза и снова чуть не взвыл: свет вокруг был слепяще ярким, глаза мужчины начало жечь так сильно, что окружающие предметы вдруг начали окрашиваться в красные цвета, а затем и вовсе сливаться, превращаясь в огромные черные кляксы. Он слеп. С каждой секундной зрение Кристиана становилось все хуже; с каждой секундой воздуха в его легких становилось все меньше: эта проклятая трубка не давала ему вдохнуть… Он умирал. Он умирал в еще больших муках, чем, вероятно, где-то там умирал его брат. Черт! Видимо, Малик ошибся, когда говорил, что Кей облажается в самый последний момент: он уже облажался в самый первый. Он так долго планировал возрождение ордена, так сильно увлекся идеей всеобщего преобразования, что совершенно забыл о собственном. Судя по агонии, которую сейчас испытывал мужчина, его родное тело, может, и было «обитаемо» пять лет назад, но сейчас это был самый, что ни на есть, саркофаг, «железная дева», в которую Кристиан, по глупости своей, залез сам, добровольно. Вот только…

Клон. У него был клон.

Эта мысль стала для мужчины светом в конце туннеля. Буквально. Абстрагировавшись от ощущений, Кей попытался сконцентрироваться на самом важном – на выживании. Если жизнь в одной голове с Маликом его чему и научила, так это способности игнорировать чувственное восприятие вещей, в пользу рационального. Он терял слишком много времени на то, чтобы привыкнуть к новым обстоятельствам, вместо того, чтобы подстроить их под себя. В конце концов, Кристиан предполагал подобное развитие событий, а потому настоял на том, чтобы его капсула была сделана по принципу «безопасного гроба»; чтобы он мог в любой момент подать сигнал и синхронизировать оба своих тела самостоятельно. Ему нужно было лишь нажать кнопку на пульте под его правой рукой… Сконцентрироваться и нажать кнопку. Нажать. чертову. кнопку…

И снова Кристиан почувствовал себя так, словно ему кто-то очень сильно врезал под дых. Он инстинктивно сделал вдох… и ощутил, как кислород наполнил его легкие, неся с собой невероятное облегчение, силу, жизнь. Словно толстенные стены, что сковывали его грудь, вдруг лопнули, исчезли. Кристиан сделал еще один робкий вдох, словно боясь, что избавление – это иллюзия, и что через мгновенье он снова вернется в свое собственное покалеченное, абсолютно нежизнеспособное тело, но ничего не произошло. Тогда он сделал второй, более смелый вдох, но и после этого все осталось по-прежнему.

Арчер открыл глаза. И почувствовал, как его сердце ушло в пятки: теперь света не было, вообще. Однако испугаться, как следует, он не успел: буквально через несколько секунд после того, как мужчина открыл глаза, металлические створки, защищавшие его капсулу, исчезли, оставив стены абсолютно прозрачными.

Кей сощурился, готовясь к очередной вспышке боли, но свет больше не был слепящим. Наоборот, он был тусклым и мигающим, отчего у мужчины сложилось впечатление, что его зрительный аппарат оказался в таком плачевном состоянии, что даже смена тел не спасла его от полной дисфункции. Кристиан зажмурился и вновь резко открыл глаза, но все стало только хуже: мало того, что из-за мерцающего света было трудно разобрать окружающие предметы, так они еще и начали плавать, в буквальном смысле этого слова. Они просто расплывались и искривлялись перед затуманенным взором хранителя, словно он оказался в комнате, облицованной кривыми зеркалами. Кей чувствовал себя так, как будто он находился внутри машины, дворники которой перестали работать: сквозь лобовое стекло едва ли можно было видеть дальше собственного носа. И только когда мужчина решительно поднес к лицу руки, чтобы хоть как-то протереть «стекло», он понял, в чем было дело: он ведь действительно был в воде. Он был в аквариуме, в теле клона, которое прохлаждалось в этой стеклянной тюрьме почти шесть лет. На секунду мужчина завис, поглощенный противоречивыми эмоциями.

У него получилось. Он сделал это – он выжил.

Кристиан согнул и разогнул каждый палец своих новых, безупречных рук; сжал и разжал кулаки, не веря в происходящее. Это было его тело, абсолютно, на все сто процентов его. Малика не было. Не было того подспудного ощущения присутствия, грозового облака на чистейшем небосводе. И это оказалось так непривычно, что в первые мгновенья своего перерождения Кей вдруг почувствовал себя одиноким, потерянным. Словно его только что выплюнуло на необитаемый остров где-то посреди бескрайнего океана.

После эйфории, однако, наступила трезвость: Кей выбрал не самое лучшее время для самоанализа. Осмотревшись, мужчина осторожно отцепил несколько трубок от своих рук, чтобы дотянуться до заветной кнопки разблокировки. Вообще-то, хранитель был несколько удивлен тому, что его «запасное» тело спрятали в кладовке, не оставив даже дежурного дроида на случай, если Кристиан очнется. Все это было очень и очень странно. Наконец, мужчина нащупал то, что искал – маленький рычаг, встроенный в основание капсулы – и потянул за него. Последовал небольшой толчок. Кей замер в ожидании, однако, время шло, и больше ничего не менялось. Уровень воды оставался прежним, прозрачные стены были по-прежнему неподвижны – капсула не открывалась. Кристиан потянул за рычаг снова, но это ничего не дало: «аквариум» оставался прежним. Выждав еще какое-то время, хранитель потянул за рукоятку еще раз, уже в полную силу, и… и не смог вдохнуть. Кислородная маска, что все еще была на мужчине, перестала быть кислородной: воздух больше не подавался.

Беззвучно выругавшись, Кристиан сорвал бесполезную маску с лица, и обеими руками уперся в крышку «аквариума» – она не поддавалась. Если бы не обстоятельства и нарастающее чувство тревоги, Кей бы даже поиронизировал над сложившейся ситуацией: даже в самом извращенном сне, мужчина не мог представить, что он умрет вот так, замурованный в гигантский стеклянный гроб. Однако усиливающееся жжение в легких и внезапно потухший свет явно не способствовали созданию благоприятной для размышлений обстановки. Напротив, Крис подозревал, что его бешено колотящееся сердце и спутанные мысли были явным признаком паники – состояния, к которому, как наивно полагал мужчина, у него выработался иммунитет.