Страница 14 из 27
– В детской среде все подобные отношения на много проще и примитивнее, – рассказывала всего единожды Селена – дети перенимали тот поведенческий паттерн, что им демонстрировали их родители. А родители многих детей в той школе, где мы учились, не объясняли своим отпрыскам первопричин. Они просто давали детям назидания, от кого нужно было держаться подальше. И как ни странно, в нашей школе, среди тех, кого родители советовали остерегаться, были «незнакомые дяденьки», сотрудники милиции, добродушные люди, предлагающие у них что-то взять и Лиза. Причём трудно было сказать, кого из названных персонажей родители опасались больше всего.
– Ну должны же были быть какие-то веские причины для такого отношения? – настаивал Феликс, стараясь не казаться чрез щур навязчивым, понимая, что кроме Селены ему уже никто не смог бы рассказать таких подробностей.
– Говорили иногда, – затянула девушка, отводя взгляд в сторону – всякую ерунду, непотребство. И может от того, что времена тогда были другие, не было ни интернета, ни более-менее функционирующих надзорных органов, люди гораздо легче верили, чем теперь.
– Верили? – недоумевал Феликс – Во что? В бога?
Селена посмотрела на мужчину, улыбнулась ему. Феликс знал, что ещё с тех пор как он подобно рыбе, бился о лёд Лизиной неприступности, Селена относилась к нему с некоторой добротой, возможно полагая, что он был человеком, который мог бы сблизиться с Лизой и хотя-бы отчасти расширить столь замкнутый круг её связей с внешним миром.
– Однажды, – начала рассказывать Селена, очевидно полагая, что пример сможет возыметь лучшее разъясняющее воздействие – когда мы были в классе так в восьмом, два наших класса повезли на экскурсию. Это была программа ознакомления подростков с основами хозяйственной жизни региона, что-то вроде эконом-просветительской работы с подрастающим поколением. У нас там как раз появилось частное фермерское хозяйство, после того как несколько предпринимателей объединили свои дворы и диверсифицировали производство. Получилась такая полу-европейская ферма с животными, парниками, полями, выглядело совсем не плохо, но разве подросткам это интересно? Все сперва слушали тематическую часть, затем нас водили по наиболее интересным объектам фермы, затем предполагалось предоставить нам некоторое время просто прогуляться вокруг, осмотреться и мы уже должны были отправляться назад в город. Конечно, для нас тогда мало что представляло интерес, и разве что обилие животных, могло позабавить наше внимание. Мы ходили рядом с изгородями и гладили телят, коров, овец. Работниками скотного двора были в основном недалёкие люди из крестьян, которые когда-то держали животных, но алкоголь и безнадёга сделали своё дело. Теперь же, некоторые из таких нашли рабочие места на организованной ферме. Здесь они делали то, что умели, и им за это платили деньги. Но психология остаётся психологией, эти люди испытывали практически врождённую ненависть к владельцам фермы, к животным, к приезжим и друг к другу. Можно было видеть, как некоторые такие работники постоянно матюгались, пинали и били животных, вели себя именно так, как диктовала им их природа. Лиза всегда отличалась каким-то патологическим чувством справедливости. Она не могла пройти мимо даже самого незначительного скотства, чтобы не позволить себе хотя-бы просто отпустить в адрес такого человека злую, едкую шутку. Она никогда ни с кем не ругалась, не вступала в громкую полемику. Но для неё не существовало авторитетов даже в полу-закрытом, жёстком сообществе детей-подростков, иногда столь близком по своей психологии к обезьяньей стае.
Феликс, который знал Лизу только как уже взрослую девушку, прекрасно понимал, о чём ему говорила Селена, с каждым словом ему становилось всё интересней слушать, и он даже не перебивал собеседницу, только периодически кивал головой, обнаруживая соответствия её утверждений его наблюдениям.
– Среди работников была женщина, беременная, она выполняла роль, которую сегодня бы назвали «супервайзер», контролируя работу других и не позволяя процессу простаивать. В принципе, от её работы зависела кормёжка животных, их выгул, чистка стойл и много чего ещё, связанного с домашним скотом. То ли от нечего делать, то ли в силу собственной общительности, эта женщина, заприметив нас с Лизой, присела нам на уши, став объяснять, какими женщины были в её молодости и во что они превратились теперь. Причинно-следственной связью эта женщина называла простоту современной жизни, отсутствие необходимости выполнять тяжёлую, грязную работу. Мы не очень то охотно откликались на её реплики, предпочитая дать женщине понять, что в нашем лице она не найдёт хороших собеседников, однако у неё был собственный взгляд на это. Она не унималась, расспрашивая нас о том, какими мы видим будущих мужей, какими видим себя. Когда и эта тема прошла краем, женщина заявила, что нам не стоило бы успевать довольствоваться тем, что нам дала природа, пока жизнь не распорядилась иначе. Она имела в виду, что женщину, при любом раскладе ожидало одно из двух, либо она найдёт себе «мужа-стахановца» и будет его обстирывать, периодически рожая детей, либо она никого не найдёт и будет сама до скончания дней работать там где придётся, потому что мир принадлежит мужчинам и женщинам в нём отведена лишь эпизодическая роль. Вот тогда Лиза в очередной раз проявила свой характер и подшутила над женщиной, сказав, что у таких как она всегда остаётся ещё и «третий путь», будучи в силу своей дурноты оставленной даже самым замшелым деревенским дураком. Разумеется такой выпад произвёл впечатление на некоторых из наших одноклассников, находившихся неподалёку, дети не могли проигнорировать подобное и зашлись громким смехом, чем ещё сильнее уязвили женщину. Но вот, что действительно отличало тамошних людей, так это их характер. Уязвлённость женщины выразилась в том, что она, несмотря на свою бочкообразную фигуру, находясь уже не приличном сроке, подскочила к Лизе и с размаху отвесила ей пощёчину. Всё это действо сопровождалось чернейшей бранью. Школьники замерли в изумлении, а вот Лиза, которая даже глазом не моргнула, рассмеялась. Это был короткий, лёгкий смех, казавшийся таким неуместным в данной ситуации, что женщина опешила, отступив от Лизы. Неизвестно, чем бы закончилось дело, но откуда ни возьмись появилась наш преподаватель и экскурсовод. Они, скорее всего не видели, что только что произошло, но почему-то остались на почтительном удалении от Лизы и напомнили всем, что нужно было собраться в новом ангаре, отведённом под коровник с автоматизированной системой доения. Нам хотели показать, как высокие технологии, применённые к традиционным ремёслам, увеличивали производительность труда. Беременная женщина словно и не слышала слов подоспевших учителя и экскурсовода, она не могла перестать смотреть на Лизу, а та, в свою очередь, одаривала грубиянку едва заметной улыбкой.
– Что случилось потом? – не выдержал и спросил Феликс, отчего-то ему казалось, что у всей этой истории должен был быть особый финал, благодаря чему Селена продолжала хранить столь яркие воспоминания о случившемся спустя столько лет.
– Нас собрали в ангаре, там было чисто, практически отсутствовал естественный запах животных, потому как пространство ионизировалось мощными установками. Животных, дойных коров, заводили через специальные загоны так, что они выстраивались в ряды. Коров было много, они издавали немало шума, но всё происходящее ни на миг не утрачивало ощущения систематизированного подхода. Наконец были установлены линии аппаратов автоматического сдаивания молока. Человек в белом халате, инженер, пытался как можно более доступно объяснить нам принцип работы этих устройств. Он надеялся, что на нас произведёт впечатление вся та технологичность процесса, которая теперь использовалась, чтобы сдаивать молоко. Инженер приводил какие-то цифры, объяснял, сколько времени и сил требовалось доярке в минувшие дни, чтобы сдоить молоко с одного животного и насколько эффективно работали механизмы, экономящие время и получаемый продукт. Когда восхищённый своими машинами инженер наконец закончил тираду, он сделал рукой жест, означавши, что пришло время запускать аппараты. Та самая беременная женщина, с которой десятью минутами ранее произошла стычка, вскрыла предохранительный кожух на стене и нажала на рубильник. Пространство наполнилось звуком работающих аппаратов, это был довольно деликатный, по техническим меркам, шум, молоко стало сцеживаться по системам транспортных трубок в общие резервуары, снабжённые датчиками, показания от которых выводились на монитор. За этими показаниями следили инженер и его помощник. В какой-то момент помощник инженера, одетый в такой-же белый халат молодой человек, одёрнул специалиста и подозвал к приборной панели. Мы все могли видеть, как мужчины что-то оживлённо обсуждали в течение считанных секунда, затем инженер буквально оттолкнул своего помощника и принялся жестикулировать беременной женщине на помосте, чтобы та остановила работу механизмов. Но женщина не могла поверить своим глазам, очевидно, такого ещё никогда не случалось, она медлила, опасаясь, что неверно понимала жесты инженера. Молодой специалист устремился на помост, где находился пусковой рубильник. Оказавшись подле женщины, он отстранил её в сторону, и выставил пусковой механизм в обратное положение, тем самым останавливая работу приборов. Наши учителя уже вовсю роптали, а мы заметно оживились и с интересом наблюдали за происходящим. Наконец инженер, прошедший к принимающей молоко цистерне, приоткрыл смотровое окно, обнажающее прозрачную стеклянную панель через которую можно было увидеть содержимое сосуда. Мужчина выругался и обомлел. Подоспевший помощник отреагировал тем же образом. Одна из наших учителей, уже довольно пожилая женщина, будучи по своей натуре богобоязненным, религиозным человеком, прикрыла одной рукой себе рот, чтобы окружающие не слышали как с её уст стала срываться молитва, второй рукой она стала креститься. В цистерне находилась немного вспененная, розовая масса. В молоке была кровь. В молоке сразу от сотни животных была кровь.