Страница 86 из 108
Из-за кустов, росших вдоль дороги, вдруг вышел крестьянин — бедно одетый старик. Он в замешательстве уставился на работающих солдат, но быстро сообразил, что происходит.
— Постойте, остановитесь, не делайте этого! Ведь это ров для воды! Без него мне не видать урожая!
— Ты что, не видишь, болван, кто перед тобой?! Это наш царь, Минос!
— Конечно, вижу, — ответил тот упавшим голосом, — но ведь это ров для орошения. Он моя единственная надежда! У меня дети... если земля пересохнет, мы все умрём с голоду...
— Выполняйте свой долг! — приказал Манолис прекратившим работу солдатам, оттолкнув расстроенного старика.
Тот схватил подвернувшуюся под руки кирку и бросился на солдат.
— Прочь, прочь! — кричал он. — Это мой ров! С чего мне платить налоги, если я не соберу ни одного колоска?! — Потом он одумался и подошёл ко мне: — Помоги мне, государь! Больше двух лет я копал этот ров, не зная ни дня, ни ночи! О Загрей! — взмолился он. — Помоги мне!
Манолис взглянул на меня. Вероятно, он решил доказать мне свою преданность, потому что в следующее мгновение размахнулся и ударил старика палкой по лицу... Из раны потекла кровь.
— Два года я копал этот ров! — простонал крестьянин. — Я трудился не покладая рук и в будни, и в праздники. У меня не было времени сходить на могилы погибших родственников. На меня нападали орлы и одичавшие собаки... одолевали змеи. Они как будто хотели помешать мне закончить свой труд.
Он утёр струившуюся по лицу кровь и бросился передо мной ниц. Я понимал, чего он хочет.
— Выслушай меня, благородный Минос! — взмолился он. — Не дай свершиться несправедливости, достойнейший из достойных!
Во мне кипела злость. Крит голодает, я должен получать налоги, чтобы расширять порты и строить корабли, только это даст мне возможность добывать продовольствие, пока мои земли не начнут давать хорошие урожаи. Сопровождавший меня сборщик налогов угрожающе взмахнул кулаком, но Манолис опередил его: он опять набросился на старика с палкой.
— Убирайся! — кричал он, пиная крестьянина ногами.
Взглянув на солнце, я понял, что нужно спешить, чтобы до наступления темноты осмотреть несколько деревень.
— Прочь с дороги! — приказал я. — Может быть, ты и голодаешь... Сейчас на Крите почти никто не есть досыта!
Ров между тем был уже засыпан, и колесницы смогли двигаться дальше.
Обернувшись, я взглянул на старика крестьянина. Избитый, истекающий кровью, но больше всего напуганный, он сидел на земле, вытирая слёзы.
— Будь проклят тот день, когда я появился на свет! О Загрей, почему ты не защищаешь нас, крестьян, у которых только руки, чтобы трудиться в поте лица, рот, чтобы вопить от боли, и спина, чтобы получать побои! О Загрей, лучше испепели меня!
Прибыв в первую деревню, я с удивлением заметил, что Манолис ведёт себя как сборщик налогов, словно они поступают к нему в карман.
— Зачем ты это делаешь? — спросил я. — Твоя задача — не размахивать палкой, а агитировать за Зевса. Почему ты не сказал тому крестьянину, когда он взывал к Загрею, что ему следовало искать защиты у Зевса?
— Как у тебя могла зародиться подобная мысль? — отозвался тот, как-то странно посмотрев на меня.
— В Афинах я тоже имел дело со жрецами и прекрасно узнал их, пока обучался в их школе. Когда я избавлю Крит от голода, то, по примеру своего отца, да продлят боги его дни, изгоню всех бесчестных жрецов. К счастью, среди них встречаются не только такие, как ты, Манолис, — отрезал я, — которые говорят о Зевсе, а подразумевают Загрея, разглагольствуют о богах, а думают чаще всего о собственной выгоде. Несколько дней назад я стал свидетелем, как один жрец разделил свой хлеб с бедняками и даже подарил крестьянину свои сандалии!
— Что ты делаешь, Минос? — испугался верховный жрец. — Ты настраиваешь против себя единственных своих помощников. Если ты не сменишь политику, весь народ будет против тебя. Ты не задумывался над тем, кто, собственно говоря, поддерживает тебя, микенца?
— Мои солдаты, — бросил я.
— Э, нет, — большая часть из них пойдёт за жрецами. Те немногие, кто верит тебе, подобны пригоршне воды, вылитой на пересохшее от жары поле!
— И чиновники, — с уверенностью продолжил я.
— Половина их тоже на стороне жрецов...
— Прекратим этот разговор, — сказал я. — Сегодня нам предстоит посетить ещё две деревни.
На обратном пути нам попались ухоженные земли и стоящий на них большой дом.
— Вероятно, владение какого-нибудь жреца, который не платит налогов, — горько пошутил я.
Войдя в дом, мы увидели молящегося жреца. Не обращая на нас ни малейшего внимания, он закончил молитву и, приблизившись к больному, дал ему лекарство.
— Всемогущий Зевс, помоги этому несчастному, — произнёс жрец, — он добрый человек. — Затем он опустился на колени и снова принялся молиться. Только потом он обернулся в нашу сторону.
Он сразу узнал Манолиса и поклонился ему, потом взглянул на знаки моего царского отличия.
— Ты Минос, царь Крита?
Я кивнул, спросив в свою очередь:
— А ты — врач? У тебя прекрасная усадьба и ухоженные земли.
— Зевс благословил эту долину ручьём, — ответил жрец. — Да, я врач. Но моё главное лекарство в том, что я даю людям пропитание. Голодный человек становится злым, уподобляясь дикому зверю. Взгляни на моих рабов. Они счастливы и... — он замялся и испытующе посмотрел на Манолиса, — не носят на спинах следов от побоев. У людей, которые смеются, в душе царит спокойствие. Знай, Минос, что доброе сердце важнее силы. Слон намного сильнее человека, а всё же уступает ему.
Мы полюбовались землями жреца, побеседовали с наёмными рабочими и рабами. На обратном пути Манолис был задумчив.
Перебравшись через засыпанный утром ров, мы увидели, что на фиговом дереве висит какой-то человек.
— Что это? — в испуге спросил я.
Солдат поспешил узнать, в чём дело.
— Это старик крестьянин, который не давал засыпать свой ров! — крикнул он.
— Хорошо, что он повесился, — отозвался сборщик налогов. — Это был бунтарь. Ведь он видел — для чего же тогда глаза! — что с нами царь! Разве можно противиться желанию царя?!
— Бедняга, — опечалился я.
Долго ещё у меня перед глазами стоял образ самоубийцы, и не давала покоя мысль, не я ли причина его смерти. Неужели я поступил так несправедливо, так опозорил его, что он не нашёл в себе мужества жить дальше?
Обернувшись, я поискал глазами Манолиса. Зная, что именно он избивал несчастного, я тем не менее спросил:
— Кто бил этого человека?
Какой-то молодой жрец, сопровождавший Манолиса, вышел вперёд.
— Я, — покорно произнёс он, не рискуя, однако, смотреть мне в глаза.
— Дайте ему двадцать ударов, — приказал я. — Бить человека в присутствии царя недопустимо. Разве тебе неизвестно, что я царь, верховный судья? Творя несправедливость в присутствии царя, подданный наносит урон его чести.
Солдаты схватили молодого жреца, обращаясь с ним, словно он был вором или убийцей, хотя знали, что он из чувства долга встал на защиту Манолиса.
Зачем я приказал наказать его? Хотел соблюсти закон. Но разве закон подобен бессердечному человеку?
Молодой жрец лежал на земле. На плечах у него сидел один солдат, на ногах — второй, а третий орудовал палкой, нанося удары по обнажённой спине юноши.
До меня донёсся разговор двух солдат.
— Жаль старика! — сокрушался первый.
— Но ведь он был всего лишь рабом, — возразил второй. — Они привыкли, что их женят, разводят, бьют, продают, а иной раз и убивают...
— А разве мы, солдаты, не те же рабы? — задумался первый.
— У каждого своё место в этой жизни. Нас же не печалит, что мы — не офицеры? Нет, мы знаем, кто мы. Точно так же знает своё место раб. Так устроен мир. Каждый делает то, что должен делать. Вол пашет, осёл перевозит поклажу, я охраняю царя и сражаюсь за него. Так и крестьянин должен обрабатывать землю и платить за это налоги...