Страница 85 из 108
— Ты серьёзно болен.
— А разве мы все не больны? — спросил он. — Ты присваиваешь себе право захватывать в Африке рабов, доставляя тем самым страдания многим семьям. Разве ты здоровее меня? Я заставляю мучиться отдельных людей, а ты — сотни. Говорят, ты захватил двести рабов. Это означает, Минос, что ты заставил мучиться родственников этих двухсот людей. Ты отдаёшь распоряжения подвергать пыткам и казнить. Ты приказываешь отрезать уши, выкалывать глаза, холостить мужчин. Это ты болен, царь, — не я!
— Мои наказания предусмотрены законом и призваны защитить порядочных людей, чтобы воры, мошенники и грабители не лишали их плодов своего труда. Они направлены на устрашение...
— Кому легче расставаться с жизнью? — цинично спросил врач. — Пастуху, который, разыскивая заблудившуюся овцу, сорвался в пропасть и сломал себе при этом позвоночник, или убийце, которого живьём сажают на кол?
— Думаю, что одинаково, — ответил я. — Но нельзя же допустить, чтобы ты подвергал больных людей пыткам из-за своей дьявольской страсти.
— Ежегодно у нас выявляют полторы-две сотни преступников, которые заслуживают самого сурового наказания — смерти. Это грабители, убийцы, растлители детей, похитители домашнего скота и поджигатели. Прежде их бросали в тюрьмы или отправляли в каменоломни. А ведь их можно было бы повесить или замуровать живьём. Но так или иначе, их ждёт скорая смерть... — задумчиво заметил врач. — Издавна ворам принято отрубать правую руку. А ты, Минос, видел в деревнях одноруких? Тебе как царю не кажется, что труд в каменоломне принёс бы больше выгоды? Ещё выгоднее, кстати, было бы передавать их мне для моих экспериментов. Тогда мне, возможно, удалось бы победить смерть, выявить причины преждевременных хворей и тем самым спасти немало людей. И к тому же я устраняю людей, которые не заслуживают дальнейшей жизни, — с пафосом произнёс он.
Ко мне подошёл начальник личной охраны:
— Этот человек нездоров, государь, он опасен, накажи его.
— Каждое наказание должно иметь свой резон, — ответил я. — Цель разумного наказания в том, чтобы заставить виновного признать, что он преступил закон, и наказание — это искупление вины. Цель всякого судьи — убедить обвиняемого, что своим поступком он поставил себя вне человеческого общества. Судья, которому это удаётся, мудрый человек.
Я снова приблизился к врачу:
— Почему ты убивал? Твоя задача — исцелять людей, а не уничтожать их.
Он бросил на меня сердитый взгляд и надолго задумался: но потом нашёл что ответить и снисходительно сказал:
— Умирающие позволяют мне приобрести знания, которые помогают спасти других. Я служу богам, я — их орудие и выполняю их волю. — Он не спускал с меня глаз, стараясь понять, принял ли я его ответ. — Если я знаю, — продолжал он, — как функционируют органы тела, я лучше распознаю болезнь и могу быстрее вылечить.
— Наш долг — вступаться за добро и бороться со злом. А ты приносишь одни страдания. Ты никогда не задумывался о том, что ужасные крики больных, которых ты так безжалостно мучаешь, будут звучать в ушах их близких до конца дней?
— Но без страданий никак нельзя, — ответил он снисходительно, — страдание — это продукт работы души.
— Глупец, — пробурчал я. — Если ты мучаешь человека с единственной целью — понаблюдать, как долго будет работать его сердце или лёгкие, говорить о продукте работы души при нестерпимых болях — безумие.
— Ты тоже обрекаешь людей на смерть и на увечье.
— Это предостережение и наказание.
— Если тебе угодно так смотреть на вещи, достойный повелитель, я тоже всего лишь наказываю.
— За что? Кто дал тебе на это право?
— Многие болеют по собственной вине, ибо нередко болезнь — всего лишь следствие пренебрежительного отношения к своему телу.
— Ты в самом деле глуп или просто прикидываешься? — недоумённо спросил я. — А разве человек виноват, если попал под копыта разъярённому ослу, сломавшему ему рёбра, или был заброшен ураганом на крышу и получил перелом позвоночника? Ты начнёшь делать ему трепанацию черепа, а рёбра и позвоночник так и останутся сломанными. Ты и так бессмысленно мучаешь людей со своим нездоровым любопытством, да ещё и наслаждаешься болью, которую причиняешь.
— Именно так, государь! — ответил он, с надеждой глядя на меня.
— Так убейте же этого изверга, — приказал я своей охране, — но только не сразу, а постепенно. Пусть он прочувствует эти муки на себе!
Когда я направился к своей колеснице, передо мной вдруг возникла Риана.
— Как ты здесь очутилась? — удивился я.
— Я беспокоилась о тебе, любимый! Прости его, мы должны проявлять великодушие.
— Он — жестокий человек и не заслуживает того, чтобы жить. Если его не устранить, он причинит страдания ещё многим людям!
— Будь великодушен, не уподобляйся ему, прошу тебя!
— Разве уместно вообще говорить о снисхождении к такому чудовищу?
— Нам следует быть милосердными хотя бы во имя любви, которая всегда сулит надежду. Верно, этот человек и в самом деле дурной, однако нужно проявлять великодушие. И доброту... Ты должен показать пример. Прошу тебя...
— Уж не наградить ли мне его? А может быть, увенчать лавровым венком?! — ехидно спросил я, давая понять, что не разделяю её взглядов.
— Нет, Минос, это ни к чему, — ответила она. — Передай его в руки закона. Этого достаточно.
— Поедешь со мной в Кносс? — спросил я, показывая на колесницу.
— Поеду, — ответила Риана, счастливо улыбаясь.
Отдав солдатам необходимые распоряжения, я напоследок заглянул к Ану и благословил его.
На обратном пути моя душа буквально пела. Может быть, всё дело было в Риане, которая стояла позади меня, положив руки на моё плечо?
Когда мы подъезжали к оливковым деревьям, свидетельствовавшим о том, что Кносс уже недалеко, её губы как-то сами собой нашли мои...
— Помирись с Манолисом!.. — прошептала она.
— Он такой же лицемер и шарлатан, как этот злополучный врач! — возразил я.
— Но он любит Крит. Он стремится, как и ты, помочь людям, живущим на этом острове. Он, хотя и по-своему, хочет сделать их счастливыми, — защищала его Риана.
— А что ты скажешь о моих намерениях? — спросил я её, добродушно улыбаясь.
— Ты пытаешься дать критянам работу, а значит, и пропитание. За это тебя будут уважать. Но у человека есть и душа. Ей мало воды и ячменя, мяса и рыбы. Ни в одной стране люди не могут обойтись без богов.
— О них мечтают, — осторожно возразил я, — но их никто ещё не видел.
— Все мы живём мечтами, Минос. Слишком много людей терпит нужду. Если лишить их мечты, они не выживут. Ты должен поддерживать в них эти мечты — я имею в виду мечты о боге, — ибо они помогают выстоять.
— Нас окружает множество тайн, — сказал я словно про себя. — И, наверное, величайшая из них — любовь. Любовь — это... — я взглянул на Риану, словно ожидая от неё ответа, — это могучая сила. Кто губит её, становится жестоким, грубым и впадает в отчаяние. Человеческое в человеке требует от него любить и быть любимым. Без любви человек не может существовать — она нужна ему не меньше, чем цветку — солнечный луч.
— Любовь делает нас другими, — ответила она, нежно прильнув ко мне...
Я сказал, что собираюсь на несколько дней отправиться в горы.
— Может быть, захватить и Манолиса? — спросил я и сам же ответил: — Пусть убедится, как трудно живётся крестьянам, как нелегко собирать хороший урожай на скудных землях. Я хочу ободрить их, Риана. Им нужно продержаться ещё два-три года. Именно столько времени мне требуется. Да поможет мне Зевс!
В гарную долину мы попали ранним утром. Многие деревни отказывались платить подати, поэтому меня сопровождал сборщик налогов.
Рядом со мной скакал Манолис, позади двигался воинский отряд, замыкали эскорт несколько колесниц.
Неожиданно дорогу нам преградил глубокий и широкий оросительный ров. Пока я осматривался в поисках тропы, по которой могли проехать колесницы, Манолис уже приказал нескольким солдатам засыпать непредвиденное препятствие. Двое взялись за кирки и лопаты, а остальные принялись таскать тяжёлые камни, сбрасывать в ров, засыпая сверху землёй...