Страница 20 из 23
– Вот, он, наш Рыжик, – деловито сообщали Проша.
– Эк тебя угораздило! – покачала головой Любава. – Вот что, я сейчас попробую это дерево приподнять, а ты, чуть я скажу, выдёргивай ногу. Всё понял?
– Понял… – прогудел Рыжик.
Княжна нашла большую, крепкую палку и, подсунув её под дерево, с трудом приподняла его, крикнув:
– Тащи!
Мальчик выдернул ногу, и дерево вновь повалилось на землю. Любава утёрла выступивший пот и поглядела на Рыжика.
– Идти сам ты, конечно, не сможешь… – вздохнула она. – Далеко ли до деревни?
– Нет-нет, – проворковала Проша. – Близёхонько!
– Ну, тогда полезай ко мне на спину, – велела княжна мальчику. – А ты, Проша, поможешь идти моему другу…
– Это слепому-то?
– Ему.
Мальчик забрался Любаве на спину и повис у неё на плечах. Громко залаял пёс Проши и побежал вперёд.
По дороге Кирилл полюбопытствовал у Рыжика:
– Ты зачем же в лес один отправился? Без родителей?
– Это он с ребятами поспорил, что жар-птицу один изловит, – пояснила Проша.
– И изловил бы, если б ты за мной не увязалась!
– Ну, что ты выдумываешь? – покачала головой Проша. – Я же тебя спасла!
– Откуда в этом лесу жар-птица? – удивилась Любава.
– Люди наши говорят, что её там нет, а Рыжик видел. Только ему никто не верит! Смеются. Вот, он и решил доказать!
– А ты веришь? – спросила Любава.
– А как же? Разве ж можно не верить, коли человек говорит?
– Эх, Прошка, верно про тебя толкуют, что ты дурочка, – проворчал Рыжик. – Всему веришь… Жар-птицу я выдумал, если хочешь знать…
– Зачем же? – сплеснула руками Проша.
– А так просто! Для смеха!
– Хороший смех у тебя получился, – тяжело сказала княжна, порядком уставшая тащить на себе юного выдумщика.
– Ой, только не сердитесь на него, – застрекотала Проша. – Он ведь хороший, добрый… Просто он мечтать любит и…
– Да не трещи ты! – прикрикнул Рыжик. – Бестолочь.
– Веди-ка себя потише, – пригрозил Кирилл. – А то сейчас оставим тебя здесь. Хорош молодец! Обижаешь подругу.
– Она мне не подруга.
– Это почему же?
– Дурочка она у нас. Так все говорят. И мачеха её так говорит. Порет она её, порет, а всё без толку!
– У тебя что же, мачеха злая? – спросила Любава Прошу.
– Нет, нисколечки не злая. Добрая она, – отозвалась девочка.
– Так ведь, коли бьёт тебя…
– Так это я сама виновата. Она добрая. Она мне добра хочет. Хочет, чтобы я умной была. А я глупая. Вот, она и сердится. Дурь выбить хочет…
– И не может! – поддакнул Рыжик. – Вы б знали, как она сечёт её. Дюже! А Прошка и звука не издаст. И всё-то к мачехе с почтением. А, когда та особенно лютует, так прячется от неё. Ребята наши с нею тоже не водятся. Смеются.
– Хорошие вы ребята, добрые! – усмехнулся Кирилл. – И не стыдно? Нельзя над человеком смеяться!
– А если смешно?
– И тогда нельзя. Нельзя унижать человека, причинять боль ему ни за что. Если ты этого не понимаешь, то ты – трус, слабый человек.
– Я трус?! – вознегодовал Рыжик. – Да я в лес один идти не побоялся!
– Не храбрость то, а безрассудство. Сила человека измеряется тем, как он относится к другим людям. Кто жесток, кто чинит несправедливые обиды, тот слаб.
Рыжик замолчал и задумался.
– А, вот, и деревня! – вскрикнула Проша, показывая рукой вперёд. Дорога здесь шла вверх, и на склоне видны сделались белые с соломенными крышами хаты.
– Слава Богу, – облегчённо вздохнула Любава, чувствуя, что тело её уже заныло от усталости.
Когда путники поднялись до середины склона, из деревни высыпали люди. Какая-то румяная и дородная тётка бросилась им навстречу с криком:
– Егорушка! Сыночек! Нашёлся!!!
Княжна спустила мальчика с плеч и передала его матери:
– Принимай чадо, мамаша.
– Спасибо вам, хлопчики! – поклонилась тётка, забирая сына.
– Ты уж не ругай его, тётенька, – попросила Проша.
– Теперь не буду, а поправится – выпорю, чтоб мать больше не пугал, – пообещала тётка и добавила, обращаясь к путникам: – Вы за мной ступайте. Я вам творожку дам, сухариков в дорогу… Далеко, пойди, идёте-то?
– В Киев-град, – ответил Кирилл.
– В Киев-град… – протянула тётка. – Вот, и братец мой туда года два назад отправился. Ему, вишь, в нашем селе дюже скучно и простору мало! Отцы наши, деды жили – им хватало! А ему – мало! Забрал шубу свою да табак и в Киев! Только его и видали… Хотя, сказывают, Киев – город красивый. Монастыри там… Дюже красивые! Такие, что глаза слепнут от такой лепоты. Как думаете, хлопчики, верно ли люди говорят, али брешут? Мне б только одним глазком на красоту эту полюбоваться – на всю жизнь хватило бы!
– Я в село не пойду, – сказала вдруг Проша. – Мачеха нынче дюже сердится…
– Ты вечерком загляни ко мне, – сказала тётка. – Я тебе что-нибудь поесть дам.
– Спасибо, тётенька, – ответила Проша и свернула с дороги.
Дом Марфы Кондратьевны, как звали маму Рыжика, располагался посреди села. У ворот плетёной изгороди бродили белые козы, в небольшой канаве грелись на солнце два упитанных поросёнка.
– Ладное у меня хозяйство, хлопчики? – весело улыбнулась хозяйка.
– Такое хозяйство – глазу радость! – кивнула Любава.
– Ну, то, смотря, чьему глазу. Вот, сосед мой, Филька – эким чёрным глазом на него косится, аж жуть пробирает! Зависть его гложет. А чего завидовать? Мой муж да я день и ночь работаем, а он только люльку курит да пьёт! Хочет и не делать ничего, и чтоб хозяйство у него было, как у нас! Хорош ли гусь? Да и Грушка, Прошкина мачеха тоже того же поля ягода! Я вам по секрету скажу: ведьма она! Истый Бог, ведьма! В прошлом годе на Фомкину корову поглядела, так та и зачахла! У нас теперь никто её к себе на двор не пускает. Будь мой муж здешним головой, зараз бы управил, чтобы духа её в нашем селе не было!
Марфа Кондратьевна усадила сына на крыльцо, бросив коротко:
– Обожди. Вот, гостей дорогих попотчую, так потом и с тобой…
– Боевая женщина! – заметил Кирилл, едва хозяйка скрылась в хате. – Не мужу бы её, а ей головой быть.
Марфа Кондратьевна возвратилась быстро, неся корзину со снедью.
– Угощайтесь, хлопчики, – сказала она. – Тут вам и оладушки, и сухарики, и курочка, и ещё много всякой всячины. Ежели в Киеве встретится вам мой братец, так передайте ему… А, впрочем, ничего не передавайте. Дюже сладко ему будет! Ну, в добрый путь! Прощевайте!
Любава и Кирилл поклонились щедрой хозяйке и отправились в дорогу. Когда отошли они от деревни на порядочно расстояние, то внезапно услышали позади себя лай.
– Проша? – догадался Кирилл.
Это была, действительно, Проша. Она стояла на дороге, теребя в руках венок из полевых цветов, а вокруг неё носился её пёс.
– Что ты здесь делаешь? – спросила княжна девочку.
– Я с вами в Киев пойду, – просто ответила та. – Мачехе живётся тяжело, и я ничем более не могу помочь ей, кроме как избавить от лишнего рта. А вам я в тягость не буду. Вы можете и внимания не обращать на меня: я только следом пойду вместе с Тяпой.
– Что будем делать? – спросила Любава Кирилла.
– Возвращаться теперь далеко, – пожал плечами тот. – Раз уж случилось так, то пусть идёт с нами. Делать нечего!
Так и пошли они втроём: княжна, красная девица, крестьянским отроком обряженная, гусляр-слепец да босоногая Проша.
– А зачем тебе в Киев? – спросила Любава девочку.
– Не знаю. Мне всё равно, куда идти. Но в Киев – хорошо. В Киеве церкви, красиво там. И людей, знать, великое множество!
– И что ж с того, что людей много?
– Так ведь это дюже чудесно, когда много людей! Я всегда люблю, когда многолюдно.
– Так ведь люди и обидеть могут, – заметил Кирилл.
– Нет, не могут… Я ведь не обижаюсь… А люди – они добрые. Я знаю… – Проша задумалась на мгновение. – Для чего-то только ссорятся они подчас и друг другу свет застят… Про мою мачеху выдумали, что она ведьма. А это совсем даже неправда! Когда батюшка умер, так у ней я и двое младшеньких остались. Один в прошлом году захворал сильно и помер… Вот, тогда он и стала часто гневаться. Нам ведь голодно жилось, худо. Мачеха работала день и ночь, а я ведь глупая, неумёха… Ей бы сыночка, братца моего сводного вырастить, а тут я ещё… А люди у нас в деревне добрые, но с нею не поладили, ведьмою ругают. И зачем? Я им говорила, что не правы они, а они не поверили. Мало ли, что дурочка скажет…А, мне кажется, что если б не серчали люди друг на друга, то горя бы меньше было…