Страница 5 из 12
Манящие миражи.
Как часто они ведут нас в пропасть.
Хотя, может это и хорошо, – только так можно найти свой истинный путь, только таким образом можно заглянуть в глаза Богу.
Закончив силовые упражнения, я иду на беговую дорожку, и, включив на дисплее программу, начинаю быстрым шагом наматывать расстояние на скорости семь километров в час. Быстрая ходьба успокаивает и расслабляет, во всяком случае, меня. Просто идти, не глядя на цифры, меняющиеся на экране. Передвигать ноги и следить за дыханием. Ритмичные движения, которые приближают меня к будущей встрече с тем, кто присматривает за мной. Да, я в этом уверен, – Он пристально и неутомимо наблюдает за мной. Я тоже в некотором роде Его игрушка, пусть даже Он думает, что полностью контролирует меня.
Через тридцать минут я останавливаю беговую дорожку и иду в раздевалку. На часах – семь двадцать пять, через полчаса я должен быть на работе.
Сразу после душа я подхожу к зеркалу и пока причесываю свои короткие седые волосы, снова с некоторым удивлением и странным ощущением чужеродности зеркального отражения, созерцаю себя. Прошло уже столько времени, а я все никак до конца не могу привыкнуть к тому, что вижу.
Заживший неправильно сломанный нос пришлось снова ломать, и после операции он стал с горбинкой, тонкий и крылья носа прижаты к носовой перегородке. Чуть изменился изгиб губ. Выбитые передние зубы пришлось вставлять, и это полностью изменило мою улыбку, – она теперь больше походит на оскал хищного зверя, что, впрочем, нисколько не мешает мне открыто и уверенно улыбаться. Усы и маленькая седая бородка обрамляют нижнюю часть лица, меняя его очертания.
Неизменными остались только глаза.
Я смотрю на себя, и только по глазам вижу доктора Ахтина.
Я изменился снаружи и внутри, но не настолько, чтобы забыть и зачеркнуть все то, что было в моей прошлой жизни. Я, по-прежнему, Парашистай, пусть порой думаю и делаю не так, как раньше.
Какой-то широкоплечий мускулистый мужик идет в душевую комнату и замедляет шаги напротив меня. Я знаю, что он видит, – неровный шрам на спине, рваные рубцы на боку и бедре, и еще несколько мелких шрамов, которые уже не так явно бросаются в глаза. Он открывает рот, словно хочет что-то спросить, но, увидев мой взгляд, резко сжимает губы и уходит.
Вздохнув, я иду к своему шкафчику.
Мне надо спешить, если я не хочу опоздать на работу.
Хотя, иногда мне кажется, что совсем не стоит куда-либо торопиться, – если в той точке пространства, куда я иду, меня ждет Бог, то ничего страшного, если он посидит в ожидании доктора.
6
Рафиков Ринат Ибрагимович. Пятьдесят два года. Обострение хронического панкреатита. Круглые щеки, второй подбородок и короткая щетина волос на голове. Лицо, как у борова, с непреходящим удивлением в заплывших глазах. Он любит вкусно и обильно покушать, а теперь ему это нельзя делать, и поэтому в глазах застыл вопрос – когда перестанет болеть живот, не будет тошнить и можно будет съесть рульку и запить пивом?
Я бы мог ответить на это кратко и емко, но – пока не могу. Пациент поступил после личного звонка главного врача больницы. Заведующий отделением лично присматривает за тем, как я его веду и какие препараты назначаю. Коллеги, облегченно вздохнув после того, как узнали, что Рафиков поступил в мою палату, периодически сочувственно спрашивают, как идут дела.
Я отвечаю, что всё хорошо, хотя совсем в этом не уверен.
Панкреатит можно полечить, загнав его в состояние стойкой ремиссии. Сахарный диабет, который я выявил традиционными методами диагностики, можно держать под контролем. А вот от раковых клеток, поселившихся в одном из отделов толстой кишки, так просто не избавиться.
Да, хирургическая операция может продлить ему жизнь, но сейчас только я знаю, что у Рафикова впереди. Методы диагностики несовершенны, – пока никто и никак не сможет доказать, что у него начинающаяся злокачественная опухоль в сигмовидной кишке.
Пациент не жалуется. У него нет симптомов, и, соответственно, нет показаний для проведения необходимых диагностических исследований.
Нет диагноза, соответственно, нет и показаний для операции.
А когда диагноз поставят, то будет поздно – множественные метастазы в печени, большом сальнике и на брюшине сведут на «нет» усилия хирургов. Грустная фраза «эксплоративная лапаротомия», которое своей обреченностью заставляет смириться с мрачной действительностью и успокаивает сознание, – я сделал всё, что мог.
Да, ты опытный и знающий врач, но можешь далеко не всё.
Впрочем, это не относится ко мне. Я могу кое-что сделать, но тут возникает вопрос – зачем мне тратить свои силы и энергию, во имя чего и ради кого?
Рафиков Ринат Ибрагимович – влиятельный функционер партии власти в нашем регионе. Он находится почти на вершине краевой пирамиды, – выше только губернатор. Но это далеко не главное. Важных чиновников много, но Рафиков отличается от остальных тем, что он находится в центре созданной им паутины. Да, именно он один из организаторов коррупционной системы в нашем регионе. Откаты и крупные суммы в конверте за землю в центре города и возможность освоить бюджетные деньги. Он присматривает за системой, контролирует финансовые потоки и, в некотором роде, Рафиков важнее и круче губернатора, потому что последний тоже кормится с его рук.
– Как дела, Ринат Ибрагимович?
Мой голос спокоен и вежлив. Я смотрю в его глаза и вижу там злость. Рафиков привык, что любую задачу он может решить, любую проблему разрулить, но тут вдруг оказалось, что он ограничен в своих желаниях. В воскресенье, когда на фоне лечения ему стало лучше, он съел то, что нельзя было.
Кусок свинины. Совершенно не жирной, слегка недожаренной, сочной и вкусной. Она таяла во рту, и он съел её с непередаваемым удовольствием.
Через час заболел живот. Потом тошнота и рвота непереваренной пищей. Затем поднялась температура. Дежурный доктор сделал всё, что положено в таких случаях, и к утру Рафикову стало чуть лучше.
– Так себе, – говорит пациент, глядя на меня исподлобья, словно это я виноват в том, что он не может жрать в три горла то, что хочет.
– Что ели вчера? – спрашиваю я. Заметив, как напрягся Рафиков, уточняю:
– Вчера вам было плохо. Поэтому я интересуюсь, после чего это произошло?
– Я ел только то, что давали здесь. Эту вашу мерзкую кашу, и стакан киселя.
Он отвечает на мои вопросы и на его лице видна вся гамма эмоций – от неприятия больничной пищи до ненависти к медицине вообще. Он уверенно и нагло врет, причем, он сам себя убедил, что во всем виновата больница, а не его нарушение диеты. Он у себя в сознании пришел к выводу, что вчерашнее вкусное и замечательное мясо никоим образом не может быть причиной его проблем. И еще в чем он уверен, – никто, кроме его жены, не знает, что он кушал жареную свинину.
– Каша, кисель, и всё?
– Да.
Кивнув, я улыбаюсь и говорю:
– Ну, значит, эту какая-то случайность. Наверное, ваш панкреатит последний раз взбрыкнул, и вы сейчас быстро пойдете на поправку. Сейчас будет капельница с контрикалом, и вам станет значительно лучше. Думаю, что к завтрашнему дню можно будет подумать о переводе в эндокринологическое отделение.
Ни уличать его во лжи, ни пытаться его вылечить, я не желаю. Если в пятницу я еще размышлял, то сегодня я уверен: избавив Рафикова от панкреатита, хотя бы на время, я переведу его в специализированное отделение и забуду о существовании этой тени. Я не собираюсь тратить на него свои силы, и уж тем более, не дам ему возможность красиво умереть. Пусть умирает долго и в муках. Он это заслужил.
– Какое отделение?
Рафиков, услышав мои последние слова, широко открывает поросячьи глазки и привстает на кровати.
– У вас сахарный диабет. Вам надо будет подбирать инсулинотерапию, и это лучше сделать вместе с эндокринологами.
– Какой такой сахарный диабет? – Рафиков не хочет понимать и принимать то, что слышит.