Венок Альянса

Пальцы Алиона невесомо касались тугих бутонов, и по телу Андреса пробегали мурашки, так живо вспоминались эти прикосновения его всё ещё взбудораженным нервам.

– Не нужно так говорить. В вашей жизни будет ещё много счастья и наслаждения, и в том числе, конечно, и…

Андрес, не зная, куда деть руки, попытался засунуть их в карманы, потом сцепил за спиной. Нет, в самом деле, сам организм не приспособлен к тому, чтоб испытывать что-то подобное в возрасте куда старшем, чем 17 лет.

– Ну, я, конечно, не стал бы спорить, но мне б для начала ещё захотеть испытывать какое-то ещё наслаждение, после уже испытанного. Действительно, думать мне надо было, совершать ли некоторые действия… Ведь на стирание памяти я всё равно не согласен.

– Андрес, вы…

– Да, знаю, глупо, и попросту смешно. Кажется, я влюбился, как мальчишка, и кажется, сам в этом виноват, не на что жаловаться. Говорил же, однажды моё любопытство, мой авантюризм меня убьёт. Надо, как вы говорите, искать своё, истинно своё… Я и раньше об этом не думал, и теперь мне это нахрен не надо. Я не смогу выкинуть вас из головы, я слишком близко подошёл к непостижимому и… немыслимо прекрасному. Да, многого мне просто не понять, не осмыслить – в вас, в вашей жизни, в этом вот… хрустальном храме внутри вас… Но мне полное понимание для того, чтобы придти и сказать, что вы… просто ошеломляете, как северное сияние… как-то не требуется. Я вот этого самого северного сияния – как оно образуется – не понимаю, но смотрел же – увы, не вживую, конечно… и сердце замирало.

Алион протянул руку, прикасаясь к кисти землянина, сжимая ее, чувствуя, что пусть это ещё один маленький необратимый шаг, но совершенно невозможно от него удержаться.

– Эти цветы прекрасны. И ваши слова… что бы ни думали о них вы сами, останутся в ожерелье самых драгоценных слов, звучавших в этом храме…

– Я… Никогда не думал, что увижу северное сияние… далековато оно как-то от Венесуэлы… А тут – словно северное сияние само охватило меня своими шлейфами-крыльями, опустилось на плечи, подняло к звёздам… Никаких больше чудес в жизни не надо.

Офелия сложила руки на незаконченном рисунке и посмотрела на Виргинию жалобно.

– Научи меня быть такой, как ты, а?

Виргиния, лежащая на надувном матрасе в позе морской звезды, приоткрыла один глаз.

– Такой - это какой?

– Сильной… - Офелия снова принялась драить лист ластиком, - уверенной, дерзкой, бесстрашной. Слушая твои рассказы о Бриме, я думаю, есть ли для тебя вообще что-то невозможное. Ты на моём месте, определённо, знала бы, что делать… Уж точно, ты не просыпалась бы от кошмаров, что Элайю похитили, тебе не мерещился бы в толпе туристов-землян Этьен, и…

– И это нормально бы даже звучало, если б это не говорила девушка, сбежавшая от мужа с инопланетянином, сила которого примерно сопоставима с атомной бомбой, которая рванула спасать брата от дракхианского артефакта… Какой силы тебе не хватает в тебе самой-то? Слушай, мы просто немного по-разному жили, в твоей жизни не было того, что было в моей, и наоборот… Думаешь, эта, как ты говоришь, сила прямо так уж моя, здесь есть моя заслуга? Я просто росла как маленькая принцесса, у меня были родители, которые лучше всего научили меня одному навыку - делать то, что хочется. Ну, и второму не менее важному - хотеть хорошего, справедливого. В мою жизнь мало лезло Бюро, испытывай я такое давление, как ты в своём детстве, ещё неизвестно, что бы было… Будь у меня такие родители, как у тебя - сложно даже представить…

– Думаю, им пришлось бы непросто, - улыбнулась Офелия.

– Думаю, я просто не была бы собой. А была б, наверное, тобой. А вот хватило б у меня силы духа на то, что прошла, что выдержала ты… Хватит об этом, ладно? Каждый делает своё дело, то, что у него лучше всего получается. Ты - воспитываешь Элайю, а я - как и много ещё людей - защищаю тебя. И да, если хочешь знать, мне тоже снятся кошмары.

– Тебе? Никогда б не подумала…

– Ну, с тех пор, как мы поселились вместе, почти никогда. Потому ты, видимо, и не знаешь. Как-то оно отходит уже, отпускает…

Офелия нанесла на лист пару штрихов, но сосредоточиться на рисунке так и не смогла.

– Да… Жалея себя, всё-таки надо не забывать, что ты прошла войну. Ты мне мало показывала, но и этого хватает, чтобы…

– И не жди, что покажу что-то ещё, вот даже не проси. Когда солдат сражается, он сражается для того, чтоб никто не видел того, что видел он. Я вообще не люблю все эти военные рассказы не в кругу друзей. С Андресом об этом можно говорить, с малышом И, если он когда-нибудь захочет… И с нами эта память должна умереть. Над детьми должно быть мирное небо, затрёпанные слова, но это правда. Мы видели много разного дерьма. И это не то, чем теперь нужно хвастаться, выпендриваться перед другими, что мы это пережили. Это то, что больше никогда не должно произойти и даже в голову кому-то придти.

– У тебя-то была ещё Арнассия.

– О да. И иногда мне снилось, что я попала в плен к зенерам. На самом деле, конечно, не попадала, иначе вряд ли тут с тобой разговаривала бы. Сканировала отбитых пленников - потому что надо было знать о зенерах как можно больше. Надо. Так бы я без этих знаний счастливо прожила, уверяю. И наверное, это тоже теперь часть моей силы. Мне было уже легче на Бриме, и с этими пиратами теперь… Я просто знаю, что страшнее зенеров я уже ничего не увижу.

– Мне так спокойно рядом с тобой. И за это спокойствие совершенно нечем отплатить, я не могу ничего изменить в том, что с тобой было, не могу даже представить это, чтобы с полным правом сказать, что понимаю… Как много сказано о том, что сильные люди тоже бывают слабыми, что им тоже необходима поддержка. Глядя на тебя, правда, я не могу представить, чтоб ты когда-нибудь была слабой. Мне кажется, твоё упорство, твоя вера если не в себя саму, то в твои цели, твою правду никогда не изменяли тебе и не изменят. Странно, но в Андо я эту слабость видела, в тебе - нет. Тебя ничто не сломит, и ты вообще никогда не умрёшь… На самом деле я очень боюсь тебя потерять. Это меня сломает. Тогда вообще не во что будет верить. Андо и Алан погибли, президент, почти сверхчеловек, тоже умер… И иногда, наверное, действительно хочется сдаться, позволить забрать меня и Элайю на Землю, где будет, конечно, окружать страшное, но вполне привычное… И я никогда не узнаю, что с тобой что-то случилось, потому что мне не позволят это узнать. Когда за тебя беспокоятся, когда готовы встать на твою защиту - становится не спокойнее, а страшнее, почему-то.

Виргиния несильно размахнулась и швырнула в Офелию подушкой.

– Привыкай. Теперь у тебя есть близкие, всё, это факт, и между прочим, ты это выбрала сама. Я понимаю, что проще жилось, пока у тебя были родственнички как из того анекдота, «ваш крокодил - вы и спасайте». Но ты не из тех людей, кто создан для одиночества. И вообще, зря ты думаешь, что я не понимаю тебя. Там, на Бриме, на Арнасии я видела тех, кто потерял всю семью. На войне это, я уже говорила, преимущество. Тебе больше не за кого бояться, тебя некем шантажировать. Человек, которому некого и нечего терять, становится опасным врагом. Мне не приходилось бояться за свою семью, они были слишком далеко от места событий. Хотя если уж не Бул-Була, то зенеры могли что-то предпринять в этом направлении, если б им хватило времени и сообразительности. Едва ли это помогло бы, как я полагаю, ведь, как по мне, самая большая ошибка полагать, что дороже всего человеку кровная родня… Иногда, когда долго не удавалось уснуть - от того, что ныли стёртые ноги, или в доме было слишком дымно, или из-за грохота выстрелов, когда я ещё не привыкла к ним… Я почти проклинала это всё, что они стали мне так близки и дороги, и что я стала дорога им. И… Я знаю, что кое-кто следит, и будет продолжать следить за моей жизнью. Знаю, как, за счёт чего, и… Я могу только жалеть, что не могу чего-то такого же в ответ. Не могу, если он попадёт в беду, узнать, примчаться и навалять тем, кому там жить надоело. Но я могу с этим смириться, это то немногое, с чем я точно могу смириться. Потому что он сильнее, старше, и потому, что уважаю его решение. Это, наверное, единственный вид опеки, который я приму теперь над собой, возможно, мама обидится на меня за это, но ей придётся принять - будет именно так.