Венок Альянса

Алион зажмурился, кажется, ему перехватило дыхание от посланного мыслеобраза. Впрочем, он очень быстро взял себя в руки… как показалось Андресу сперва.

– Ошибаетесь, - зелень его глаз была совсем светлой, с явным металлическим оттенком, - хотите увидеть?

Андрес, успевший мимолётно покаяться в содеянном - за такую провокацию можно ведь получить знатную ментальную затрещину, да, впрочем, и вполне физического тумака - откинулся на спинку стула.

– Честно говоря, не отказался бы. Мне действительно интересно, что у вас считается «горячим», или способным смутить ваш дух…

– Это будет справедливо. Я знаю, что вы всё это время наших встреч и разговоров уважали границы и не пытались меня сканировать - едва ли только из естественного страха, он не самая сильная ваша мотивация… Но я не делал того же. Я сканировал вас. Не в первые встречи. Там, на Нарне, и позже, по возвращении. Думаю, вы знаете, насколько моя сила превышает вашу, в том числе за счёт того, что вы называете религиозной затюканностью. Думаю, будет правильно, если вы узнаете. Тогда вы не будете судить самонадеянно и стереотипно, а точнее - изображать, что делаете это, чтобы задеть меня, пробить стену моей невозмутимости.

Андреса обдало неожиданной, немыслимой волной жара. А потом он вскрикнул, увидев… себя. Обнажённого. В объятьях обнажённой Виргинии. Вскрикнул от того фона ярости и боли, которые сопровождали эту картину. Картина жгла глаза, точнее, место-позади-глаз, как это всегда бывает с картинами, которым присвоено такое сильное эмоциональное сопровождение, но подобного он раньше не встречал. Эта боль не давила хаотично-обхватывающе, как это обычно должно быть, она вонзалась тонкой иглой, при том, что нельзя было назвать конкретное место её приложения.

– А… Алион… что это?

Зрачки Алиона покрывали почти всю радужку, светлый ободок вокруг них казался нестерпимым контрастом, как корона у солнечного затмения.

– Нет, это вы потрудитесь объяснить, что это. Что, как не постыдное, или что тогда называть постыдным, разве тот отчаянный порыв, что показали вы мне? Я почувствовал ваш интерес с этой девушкой, взаимный интерес. Да, я знаю, что вы не любовники и едва ли будете ими. Этот интерес вспыхнул в вас обоих и сейчас угасает, вы словно расходитесь в разные стороны, но он всё ещё эхом отдаётся во мне, хоть я и прочёл его тогда, когда он уже не мог ни к чему привести. Эхом вашего сожаления, что этого не будет. Да, если б вы хотели, вы предприняли б какие-то шаги к ней. Вы сожалеете именно о том, что вам не хочется этих шагов. Почему?

– Потому что она замечательная девушка, - Андрес запустил пятерню в волосы, словно пытаясь удержать черепную коробку от риска расколоться, - необыкновенная, возможно, единственная в мире… Если не хотеть такую, кого вообще можно хотеть? Но её сердце отдано другому…

– Ложь! Вы, может быть, хотели убедить себя, что она влюблена в техномага, но не убедили. Вы знаете, что она сама колебалась в этих чувствах, как вы в своих, но пришла к выводу об иной природе своих чувств, не предполагающих любовного союза. Хотя это, действительно, очень сильное чувство, возможно, самое сильное в её жизни… И вероятно, вам захотелось испытать что-то подобное её чувствам к техномагу. То, что можно назвать… избыточностью любви. Когда с предметом любви не хочется близости, не хочется озвучить даже эту любовь, и быть как можно дальше покажется спасением… от огня внутри. Вы так же, как она, перевели эту страсть в родственную плоскость. Он стал для неё отцом, таким, какого у неё никогда не было, на которого она может смотреть снизу вверх, как не смотрела ни на кого никогда… Она стала для вас сестрой, не такой, как родная сестра, которой у вас никогда не было, а как те сёстры по духу, по оружию, которых у вас было много… лучшей из них. Драгоценной и близкой настолько, что это не нужно дополнительно окрашивать любовной страстью. Но мысль даже о том, что это могло быть и не случилось, жжёт меня… почему?

– Вы меня об этом спрашиваете?

Алион словно смотнул страницу, давление тонкой иглы ослабло.

– То, что вы пришли к успокоению, не принесло успокоения мне. Я злился, что вы могли совершить эту ошибку, хотя вы, конечно, ошибкой бы это не назвали и сожалеть бы не стали. Я злюсь и сейчас - из-за прошлой моей злости… Испытывая те душевные метания, которые не испытали в полной мере вы. Смотрите же!

Зеркальный коридор их с Андо близости. Жгучий клубок его и Андо страсти, прошитый тонкими нитями Алионова возмущения, пронзающими, раздирающими его. Снова боль, уже несколько другая - похожая на эти тонкие, как леска, нити. Картинка дрожит, беснуется перед глазами, её швыряет из ракурса в ракурс, словно глаза смотрящего пытаются смотреть сразу отовсюду.

– Алион, вы польстили мне, у меня вовсе не настолько красивое тело…

– Ваше любопытство к явлению, которое пугало и соблазняло. Готовность вступить в связь с существом иной природы, что вы прекрасно понимали… Как вы смогли это? Как вам далось это? Я хотел постичь природу желаний Андо, чтобы навести к нему ещё один мост, помочь ему… а потом просто потому, что так и не постиг. И я хочу понять природу ваших желаний. Почему вы хотели его?

– Алион… я…

– Ваши насмешки, ваши горестные исповеди, в равной мере… и жажда слияния с тем, что может убить вас… С красивым телом и заключённым в него всесильным духом. Подняться до его уровня, опустить его до своего?

– Испытать и доставить удовольствие, всего лишь…

Ментальная хватка Алиона была стальной.

– Ложь! Сыграть с огнём, принявшим облик человека, позволить ему почувствовать себя слабым в чьих-то руках… Позволить себе быть слабым, заведомо слабее, чем то, чего вы решили коснуться. Оказаться так близко от смерти, как никогда ясно…

– Я танцевал со смертью тысячу раз. Мне нужна там была не смерть, а жизнь. Жизнь!

– Но он мёртв. И теперь только у вас я могу спросить… об этой тоске, об этих желаниях… Больном, надрывном желании отдаться… Ваша память хранит чувства тех, кто желал вас, как подобает женщине желать мужчину…

Андрес впивался пальцами в столешницу, скрипя зубами.

– Не так… Конечно, не так…

– Как можно, ответьте! Так исказить, переродить свою мужскую суть, чтобы желать - вот этого? Что теперь вы назовёте эстетичным, облагороженным, запретным, постыдным? Что вы такое, чтоб было так? Зачем это мне?

Следующую картинку Андрес осознать не успел. Это было уже выше его сил… Чайная чашка отлетела, ударившись в висок Алиону. И ментальная хватка тут же ослабла, пульсирующая боль затихала, словно расходящиеся по воде круги, всё дальше, всё слабее. Он осознал, что судорожно глотает ртом воздух, а потом увидел сидящего на полу, зажимая окровавленный висок, фриди.

– Алион…

– Мне нет прощения, и я знаю это.

Спотыкаясь в собственных ещё нетвёрдых ногах, он бросился к нему, разворачивая к себе его лицо, осматривая ссадину на виске.

– Алион, заткнитесь, ради бога. Я чуть вас не убил. Когда я успел стать истеричкой, швыряющейся посудой…

– Я в порядке. Я должен бы заставить вас забыть о произошедшем. Стереть память… я могу. Но не буду этого делать. Я перешёл черту, стиранием памяти этого не изменишь.

– Мы оба перешли черту, вот в чём правда. Я задирал вас… Задирал, как Андо тогда, всё верно. Моё проклятое любопытство, которое однажды закончит мою жизнь, и правильно… Алион, больше никогда ни с кем не говорите о постыдных желаниях. Никогда ничего не стыдитесь, в вас нет ничего недостойного, ничего неправильного. Вы прекрасны, полностью, со всем, что мне показали. Чисты, естественны, прекрасны…

Алион смотрел на него, стоящего с ним рядом на коленях, нависающего над его головой, огромными глазами, зрачки в которых постепенно сползались до точки.

– Прекрасно? Вот это - прекрасно?

– Вполне. То есть, что это доставляет вам дисгармонию - ужасно, но… Пожалуй, я тоже стёр бы вам память, если б умел, но нет, это неправильно. Я говорил тут, что понимаю то, это… Это ошеломляет, но я хочу понять, правда. Вы повергли меня… в начало пути в познании мира. Как… я ведь даже не вашей расы…